общий шум, о чем угодно. Последнее не одобрялось, но было неизбежным.
В начале занятия школьникам предлагались отпечатанные на папиросной бумаге под копирку "листочки" с задачами. Их предлагалось решить и сдать (иногда устно, иногда письменно, это техническая деталь). Далее весь урок проходил в их сдаче. У доски задачи не разбирались, и более того, у доски вообще ничего не происходило. Задачи соединялись в циклы, которые давали возможность медленного самостоятельного продвижения по теории. У школьника возникала иллюзия, что он придумывает теоремы сам.
Возрастная разница между студентом и школьником не так уж велика, и сдача решения могла превращаться в своего рода честный интеллектуальный поединок, в котором студент, как мог, играл в кошки-мышки, но у школьника тоже были возможности поразвлекаться в ответ. И "студенту", который играл в такие игры впервые, играть было еще интересно.
За три года изучения "матанализа" успешно проходилась программа мехмата по матанализу за 1 месяц (не полностью). Еще развлекались с элементарными задачами.
Так что "знаний" никто не "давал", да и "приобреталось" их не так уж много.
Но что же приобреталось?
Во-первых, умение думать и интеллектуальная инициатива. Ну, скажем, потом, увидев математическую теорему, первая реакция человека, прошедшего данную выучку, было доказать ее самому. Сопровождаемая уверенностью, что это будет сделано. В этом есть и минусы, но достаточно разумный человек в последующей жизни мог эти минусы погасить.
Во-вторых, приобреталась привычка к точному мышлению. Способность отличать верное обоснование от неверного. Способность находить ошибки в рассуждениях, и заделывать «дырки». Способность самостоятельно обнаруживать, что самоочевидные высказывания могут быть неверны.
И то, и другое могло быть полезно человеку, независимо от того пришлось ли ему в дальнейшем иметь дело с математикой или нет.
Чего не было.
Не было никаких элементов подготовки к вступительным экзаменам. "Студенты" считали, что они учат природе вещей, и сама идея помогать в низменных жанрах показалась бы "студенту" оскорбительной.
Матшкольники ходили на математические олимпиады. Этот жанр считался высоким. Но идеи готовить школьников к олимпиадам опять-таки не было. Потому что спорт — спортом, а наука — наукой.
Разумеется, не было никакой "помощи" (в современном, а не тогдашнем смысле этого слова) в решении трудных задач. Сама такая идея тогда показалась бы дикой. "Студенты" работали (развлекались) бесплатно.
Проблема балласта. Она есть всегда, но по небольшом размышлении легко понять, что при описанной выше "системе" она не страшна (конечно, если класс не состоит из балласта).
Константиновской системы сейчас не существует, и реанимировать ее нельзя. Но то, что выше описано, пример того, что совсем нестандартные, и даже кажущиеся "дикими" с точки зрения ортодокса образовательные конструкции, на самом деле могут оказываться самыми эффективными.
Есть довольно много людей враждебно относящихся к тогдашним матшколам и их выпускникам. Я понимаю их точку зрения, но от обсуждения воздерживаюсь; цели данного текста ограничены.
Обрамление
Понятно, что наряду с т. н. "матанализом" была обычная школьная математика (алгебра/геометрия). Она велась по обычным тогдашним учебникам и программам (Киселев, Рыбкин, и т. п.) учителем из этой школы. Так как аудитория была лучше средней, то реально в пределах стандартной программы проходилось больше и лучше, чем обычно. Смутно помню, что очень подробно проходились геометрические преобразования.
Следует подчеркнуть — отсутствие экстремизма. И сам Учитель это подчеркивал. Но учил хорошо.
Остальные предметы велись скорее хорошо, чем плохо. "Хороших учителей" типа упомянутого выше «историка» не было. Кроме того, обучение имело своей целью обучение, эти странные слова являются содержательным высказыванием (см. обсуждение этого предмета ниже).
Говорить, что экстремизм вообще не допустим — само по себе есть проявление экстремизма. Но человек, в экстремизм впавший, чаще всего заменяет здравую самооценку иллюзией успеха. Мне же, по-видимому, повезло, и экстремистов от образования я на своей шкуре не испытывал.
ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ.
Злодеи и обличители
Когда обществу нечем похвастаться в настоящем, а будущее выглядит безнадежным, оно начинает заниматься перестройкой своего прошлого. Есть два основных варианта. Один — очернить прошлое настолько, чтобы пройденный длинный путь упадка выглядел бы прогрессом. Другой — найти в прошлом источник света, который бы согревал нас в печальном настоящем. Достаточно пойти в "Библиоглобус", по очереди пересмотреть изданные там исторические книжки, и убедиться в том, что у нас было два совершенно различных прошлых.
Очень часто приходилось и приходится слышать в разных вариантах, что Советская Власть зажимала творческих людей. Обилие такого рода показаний, а также высокий статус их авторов (и в бывшем Советском Союзе и на Западе после переезда) как будто делает их бесспорными.
Представим в себе, что ночью в пустынном лесу происходит бесшумное убийство. Представим себе, что, несмотря на это, следствие находит очевидца, наблюдавшего все это из-за ближайшего куста. Больше того, таких очевидцев находится сто человек. Да откуда же они взялись? Чего они под кустом делали? Как они там поместились? — спросим мы.
Само обилие "зажатых" (к которым надо еще добавить тех, кто речей о зажимании не произносил) заставляет усомниться в истинности их высказываний. Особенно если сравнить с настоящим временем, когда никто никого не зажимает. Конечно, налицо было недовольство заметной численно и "общественно значимой" социальной группы (или групп). Конечно, это недовольство имело основательные причины. Но только представители этих групп со всеми их достоинствами (как и недостатками) были такими же продуктами и деятелями той эпохи, как, скажем, какой-нибудь редактор журнала «Коммунист», или, например, худший из секретарей самого высокого в мире обкома.
Среди "ста лжесвидетельствующих" достаточно людей, делающих это искренне, и это заставляет думать, что они хотят скрыть что-то неприятное и от других и от самих себя. Это само по себе свидетельствует о каком-то кризисе внутри высокообразованного сообщества и, по-видимому, лжесвидетельствование отчасти направлено на желание скрыть какие-то черты этого кризиса.
Надеюсь, что на эту тему сказано достаточно.
Несмотря на внешнюю незыблемость марксистской фразы, Советская эпоха была очень неоднородной и во времени и в пространстве. И вопреки расхожему мнению, она была полна контрастов и конфликтов, только, может, не в тех плоскостях, где их ищут (и успешно придумывают).
Советское образование высокого уровня было одной из сильных положительных черт эпохи. Мне много приходилось говорить с западными интеллектуалами, и память о блеске советской науки там (но не здесь) еще жива. Отчасти с этим связаны остатки уважения к нам, которые сохраняются во внешнем мире (это пройдет, и мы это еще почувствуем). Люди постарше еще помнят интеллектуальный вызов 1957 года и соответствующую перестройку системы ценностей у западных образованных слоев.
«Средняя школа». Минусы, они же плюсы
Слово «средний» в русском языке двусмысленно, и
