что здесь накануне знаменитого военного совета в Филях молился Михаил Кутузов. Немудрено: до Филей скакать около пяти километров по прямой. В 1930-е годы церковь хотели снести – Ленинские горы хотели сделать частью парадной магистрали, проспекта Ильича. Но Великая Отечественная война помешала этим планам. Интересно, что в церкви продолжали звонить: запрет на колокольный звон касался только храмов в границах Москвы, а Воробьевы в 1940-х годах еще числились за городской чертою.
На смотровой площадке, среди тропинок и редких деревьев, любил появляться Чехов: «Кто хочет познать Россию, должен отсюда посмотреть на Москву». Блок сравнивал здешние места с французской столицей отнюдь не в пользу последней: «Париж с Монмартра не то, что Москва с Воробьевых гор».
Перепись начала XX века насчитывает в населенном пункте около 2000 жителей. Действовала церковь Живоначальной Троицы, привлекал посетителей ресторан Крынкина. Об астрономических сеансах говорили: «Востроломы, сказывают, на месяце даже видят, как извощики по мостовым катают!» Летом посетители могли воспользоваться моторными катерами, причал находился на Болотной площади.
Уходили цари и императоры, а в селе Воробьеве продолжали жить, зарабатывать деньги, заводить семьи простые москвичи. Но придет XX век, и советская эпоха возродит мечты о покорении главной московской высоты.
Первопроходцами московских прогулок в этих малонаселенных местах стали горожане на рубеже XVIII–XIX веков. До большой войны оставалось 10–12 лет, а здесь царила тишина и спокойствие. Эпоха Просвещения и культура сентиментализма сделали основными ценностями природу, задушевную беседу, сельскую идиллию, комфорт.
Кажется, какое дело Москве до Западной Европы! Но тогда именно французская культура служила ориентиром для аристократии и дворянства. Счастливый Карамзин писал о Воробьевых горах в 1800-е годы: «…Везде множество гуляющих. Портные и сапожники с женами и детьми рвут цветы на лугах и с букетами возвращаются в город. Мы видали это в чужих землях, а у нас видим только с некоторого времени, и должны радоваться. Еще не так давно я бродил уединенно по живописным окрестностям Москвы и думал с сожалением: „Какие места! И никто не наслаждается ими!“, а теперь везде нахожу общество!»
Прошел век, а горожане все равно спешили в эти места. Богемные рестораны центра Москвы дополнялись окраинными заведениями, посетителям предстоял неблизкий путь. Откуда открывалась лучшая панорама первопрестольной? Вестимо, с Воробьевых гор! А после – айда у Крынкина обедать! Так назывался великолепный ресторан, располагавшийся в районе современной улицы Косыгина, чуть дальше церкви Троицы Живоначальной. Руины ресторана и сейчас ясно различимы, но большинство гуляющих к развалинам храма Лукулловых пиров относятся равнодушно.
Степан Васильевич Крынкин был местным жителем, уроженцем села Воробьева, он одевался в ослепительную черкеску и лично встречал всех гостей. Сам хозяин, хоть и был по происхождению крестьянином, иногда открывал книги Забелина о московской старине и был рад, когда ученый заглядывал на Воробьевы: «Намедни Иван Егорович Забелин были… во-от ощасливили! Изволите знать-с? Вон как, и книжечку их имеете, про Матушку-Москву нашу? И я почитываю маненько-с». Капиталистическая предприимчивость крестьянина здесь сплеталась с горячей любовью к Москве, первыми азами научной грамотности и деловой хваткой. Сейчас большинство московских высотных ресторанов расположены в небоскребах, и лучше всего им идет тусклый неоновый свет. А Крынкин умудрился использовать в своих целях великолепный поворот Москвы-реки, дать любому путешественнику представление о тысячелетнем городе, раскинувшемся там, внизу. Если угодно, Крынкин готовил приезжего к основной встрече с Москвой. Среди посетителей заведения отметился В. Ходасевич: «Знаменитые были там раки – таких огромных я больше никогда нигде не видел. Выпивали там тоже лихо. Слушали хоры русские, украинские и цыганские».
Первоклассный ресторан в некоторых практичных путеводителях описывался недвусмысленной фразой «очень дорогой». С. В. Крынкин всегда доставал для собственного ресторана овощи и фрукты отменной свежести. Огурцы сохраняли причудливым образом – плоды закатывали в бочки с маленьким количеством соли, так, чтобы получались нынешние «корнюшоны», и опускали на дно Москвы-реки, где царила вечная прохлада. «Крынкинская» клубника ранней весной тоже была приятным лакомым сюрпризом.
Студенты отмечали на Воробьевых окончание очередного учебного года, нанимали лодки, устраивали пикники. Даже зимой власти расчищали Калужское шоссе, чтобы редкие автомобилисты и владельцы экипажей могли полюбоваться зимней Москвой. Тогда в районе смотровой площадки царило не меньшее оживление, чем сейчас. Сюда Достоевский водил свою жену и в качестве гида, «чичероне», называл наизусть практически все московские церкви, появлявшиеся легкой дымкой на горизонте. Место было настолько популярным, что к Воробьеву подошла трамвайная ветка. Борис Пастернак писал в 1917 году:
Здесь пресеклись рельсы городских трамваев.
Дальше служат сосны. – Дальше им нельзя.
Дальше – воскресенье. Ветки отрывая,
Разбежится просек, по траве скользя.
Сейчас Воробьевы горы стали точкой самого протяженного в городе «зеленого» маршрута. Начинаясь от парка «Музеон», сеть набережных идет через парк Горького, Нескучный сад, а заканчивается у Сетуни, где внимательный зритель найдет несколько километров укромных троп. Природный заказник «Воробьевы горы» – это 148 гектаров нетронутой территории с террасами, родниками, первоцветами, колокольчиками, белками и совами. Отдельным памятником природы считается один из самых старых ясеней Москвы.
Мощные стволы деревьев защищают почву от эрозии, и даже тысячи гуляющих в дни торжеств не наносят Воробьевым горам особенного вреда. Стоит вспомнить 850-летие Москвы, когда в районе Главного здания МГУ состоялся концерт Жана Мишеля Жарра и многие горожане после закрытия метро шли по 20–25 километров до своего дома.
Воробьевы горы – пространство, где экология надежно защищается законом. Здесь нельзя собирать опавшую листву, тревожить птиц и животных. Только гулять, открывая все новые и новые уголки заповедного пространства, как это делали десятки поколений москвичей до нас. Есть перекрестки, где история органично вписана в природу. Воробьевы горы, несомненно, в числе таких мест.
В XIX веке, когда окрестности Москвы еще не успели плотно застроить, художники выезжали на пленэры в Кунцево, Тушино, Царицыно, Останкино и, конечно, не могли миновать живописный поворот реки в районе Воробьевых гор. Такие картины мы встречаем у Ивана Айвазовского, хотя от Москвы до настоящего моря очень далеко. Неброский графический рисунок с видом села Воробьева выполнил Алексей Саврасов, автор картины «Грачи прилетели». Именно они были первопроходцами, а дальше десятки художников предпочитали именно отсюда работать с панорамой Новодевичьего монастыря и Лужников.
До революции Москва не имела столь привычной нам стройной и округлой формы. В центре еще кое-как соблюдался радиально-кольцевой принцип планировки, а по окраинам, особенно в сторону юга, тянулись бесконечные кварталы Хамовников и Замоскворечья. Самым ближним «пригородом» Москвы в этом направлении считалось село Воробьево на одноименных горах.
Сразу после установления советской власти, в 1920-е годы, Воробьевы горы стали местом новых
