А потом появился кокаин. Его впервые получили из листьев коки в 1860 году, и вскоре он прослыл в западном мире чудодейственным лекарством. Кокаин рекламировали как лекарство от опиумной зависимости, обезболивающее и общеукрепляющее средство. В нем вымачивали сигареты. Появилось даже вино из коки. Кока-кола – напиток с небольшим добавлением кокаина – вышла на рынок как тонизирующее средство, помогающее при головных болях и усталости.
Наконец в начале 1900-х годов кокаин запретили, однако к тому времени он уже успел завоевать популярность. Не в силах контролировать дикий спрос на наркотик на территории своей страны, правительство США решило уничтожить сам источник его производства. Самолеты Управления по контролю за лекарствами начали распылять пестициды на поля коки, а местные солдаты вырывали кусты с корнем и сжигали кокаиновые лаборатории. Несмотря на их усилия, Боливия по-прежнему занимает третье место в мире по производству кокаина.
Все это не имело ни малейшего значения для крестьянина, который стоял сейчас рядом со мной. Он знал лишь одно: неприхотливая культура, приносящая хороший доход, теперь объявлена вне закона. И все же, когда мы собрали урожай на всем поле, он пожал мне руку, поблагодарил за помощь и зашагал по тропинке к своей маленькой хижине, не держа, как мне показалось, на нас никакой обиды.
После обеда мы снова выехали на извилистую горную дорогу. Надеясь повторить приятный опыт, мы вышли и стали голосовать – вопреки советам дона Рене.
– Никто вас не посадит, – предупредил он, злобно погрозив мне пальцем.
Мы попросили его подождать нас на следующем повороте (вдруг он прав?) или догнать, если вдруг он увидит, что мы сидим на крыше проезжающего грузовика.
– Идиоты, – буркнул он и зашаркал прочь.
Не прошло и пяти минут, как небеса разверзлись. Чак открыл зонтик, укрывая камеру Джона, а я мокла под дождем и в растущем отчаянии пыталась остановить хоть один из нагруженных доверху грузовиков. Дон Рене оказался прав. Пять, десять, пятнадцать грузовиков пронеслись мимо, и ни один даже не думал притормозить. Только я решила растянуться посреди дороги, как увидела, что Джон повернулся, чтобы было удобнее высматривать грузовики, а Чак, стараясь держать зонтик над камерой и уклоняться от объектива, сделал шаг назад и пропал, даже не пискнув. Когда я его нашла, он карабкался вверх по краю обрыва. Я видела след его ботинок, заканчивающийся в канаве в двенадцати футах ниже дороги. Чак улыбнулся, вытер запачканные землей руки о ближайшее дерево и снова вернулся на место.
Дождь все лил; пальцы на наших руках и ногах распухли и сморщились. Наконец, признав свое поражение, мы зашагали по дороге в поисках дона Рене. Когда я увидела, что на первом повороте никого нет, у меня засосало под ложечкой. Я вспомнила его хмурое лицо, и у меня возникло зловещее предчувствие, что и на этот раз «гринго останутся в дураках».
Мимо протарахтел еще один грузовик, и я чисто рефлекторно подняла руку. К моему удивлению, грузовик остановился в пятидесяти футах от нас. Мы залезли наверх, на ходу выкрикивая благодарности. Мы так увлеклись, пытаясь уместить все наше оборудование, локти и колени на узкой решетке над кабиной, что даже не заметили, как наш водитель остановился. Дорогу нам преградил другой грузовик. Его водитель уже орудовал ржавым ключом. Не одна спущенная шина, а две – на узкой дороге, где объехать друг друга было совершенно невозможно. За нашими спинами моментально образовалась пробка.
К тому времени, как шины были сняты, вдоль склона горы протянулась змейка примерно из ста машин. Водители встревоженно следили за грозовыми тучами, которые сгущались на темнеющем небосклоне. И их можно было понять. Мы стояли у начала самой знаменитой дороги Боливии – «шоссе смерти». Каждый год около ста человек гибли на этой однополосной горной тропе. Здесь также произошла самая ужасная авария в Южной Америке. Восемь лет тому назад сто десять пассажиров ехали в новехоньком грузовике, за рулем которого был его гордый (и немного подвыпивший) владелец. На крутом повороте грузовик врезался в скалу и рухнул в бездну с высоты двухсот футов.
Вдоль шоссе в местах прошлых аварий с интервалами стояли кресты – боливийцы называли их «предупреждающими знаками». Видимо, машины падали с неба с такой регулярностью, что внизу, в ущелье, уже возникла целая индустрия – машины и тела погибших обыскивали на предмет ценностей до приезда полиции и спасательных бригад.
Я поговорила с обеспокоенными водителями. Спокойно обсудила ситуацию, в которой мы оказались. В отличие от остальных, я знала, что мы могли просто дойти до следующего поворота, сесть в джип дона Рене и продолжить путь.
Из-за нашей неожиданной задержки Джону понадобились новые аккумуляторы, поэтому Чак вызвался отыскать дона Рене и пополнить запасы. Он вернулся час спустя с пустыми руками. Он прошел всю шеренгу грузовиков от начала до конца и даже дальше. Дон Рене словно испарился.
Наконец поставили запаски, такие же древние, как и спущенные шины. Мы забрались на узкую металлическую решетку, как раз когда сумерки проглотили последние остатки дневного света. В темноте наше место на крыше стало мишенью для нависающих веток, цепких лиан и выступающих скал. Водитель вел грузовик, прижимаясь к скале, и нам то и дело приходилось пригибаться и увиливать от свисающих веток.
Я понятия не имела, что мы будем делать, достигнув вершины перевала. Если бы мы решили ловить второй грузовик в Ла-Пас, нам предстояла бы очень долгая ночь. Мы уже миновали дюжину пустых поворотов; увы, перспектива, что дон Рене попросту взял и поехал домой, была вполне реальной. Мы успокаивали друг друга, придумывая отговорки – что он поехал к полицейскому посту выпить чашечку кофе и перекусить. Но разве он не заметил, что в гору совсем никто не едет, и не должен был вернуться, чтобы посмотреть, что случилось? Но, возможно, из-за скопления машин ему и притормозить было негде. Да нет, он должен был остановиться задолго до того, как образовалась пробка.
Мы придумывали все более и более невероятные объяснения, когда грузовик вдруг свернул за угол и пронесся мимо горчично-желтого джипа дона Рене. Мы как безумные замахали ему; он пристроился в шеренгу в нескольких машинах от нас. Я вздохнула с облегчением. Он обгонял один грузовик за другим на узких поворотах, пока не оказался прямо за нами. Я жестом приказала ему остановиться у следующего поворота и попросила водителя притормозить и высадить нас.
Внезапно дон Рене дал газу, вырвался вперед и обогнал нас.
– Что он творит? – ошарашенно спросила я, глядя на удаляющиеся фары. Если у нашего грузовика – да и у любого впереди нас – спустит шина, мы снова застрянем на дороге и не сможем двинуться с места.
Дон Рене обогнал еще несколько грузовиков и скрылся из виду. А мы словно сидели в сломанной шлюпке, наблюдая, как спасательное судно исчезает за горизонтом. Мы даже онемели от шока.
– Теперь мы хотя бы знаем, где его искать, – наконец вымолвил Чак.
Расползающийся туман лишь усугублял чернильную темноту. Мы в отчаянии отпихивали невидимые ветки, грозившие сбросить нас с нашей жердочки. В конце концов, мы просто легли, вцепившись в толстые ржавые прутья. Длинная гусеница фар ползла по туманному склону.
Через два часа мы расцепили затекшие пальцы и пошли искать дона Рене. Он ужинал в придорожной закусочной. И был вне себя от ярости – ведь мы заставили его ждать на обочине несколько часов!
Мы объяснили, что у грузовика спустила шина. Почему он не остановился на следующем повороте, как мы его просили?
– Там не было места, – сердито буркнул он.
– Но Чак прошел всю пробку до конца и еще два совершенно пустых поворота, – возразила я.
Дон Рене с пеной у рта начал мне в очередной раз что-то маразматически доказывать. Я посмотрела на часы. Почти десять вечера. К тропе инков мы уже не успеем.
– Дон Рене, – оборвала его я, – мы все устали. Давайте просто поедем домой.
