Оптина пустынь, 2007
Дневник одной строптивой послушницы
Писать неудобно, вагон качает. Так, сейчас положу ноутбук на колени и буду писать на нём. Вот. Так удобнее. Три с половиной часа пути. Можно и поразмышлять…
Жизнь наша полна символов и знаков. Почему? Да потому что она не хаотична. А протекает наша жизнь в Промысле Божием. И духовные люди бывают прозорливы, потому что явственно видят тайны духовного мира, закрытые для недуховных людей. Ведь духовный мир существует вне рамок земного времени. И вот обычный человек видит какой-то хаос событий и встреч, переплетение жизненных нитей, как на изнанке ковра, когда трудно понять, что же изображено на лицевой стороне. А духовный человек прозревает узоры и краски целого полотна, видит картину жизни в целом.
«Остановка «Сто десятый километр», ― проскрежетал голос из динамика.
Электричка «Москва – Калуга» остановилась. Я с трудом возвращаюсь от своих размышлений к повседневной жизни. Полупустая электричка, тусклый свет. В конце вагона две цыганки увлечённо беседуют. Справа спит парень в телогрейке, подложив авоську под голову. Я возвращаюсь в Оптину из московского издательства.
Ноябрьские сумерки сгущаются, близится вечер, и моё лицо начинает отражаться в окне. Смотрю на своё отражение: «Что ждёт нас с тобой в этот приезд? Каким окажется новое послушание?»
Встречаю задумчивый взгляд и киваю знакомой незнакомке в окне. Фотограф, который недавно вручил мне моё фото, глубокомысленно заметил: «Ну как? Не похожа, говоришь? Это ты правильно заметила. Редко кто замечает. Они врут все – и фотографии и зеркала».
Моё отражение живёт немного самостоятельной жизнью. Вот я кивнула, а светловолосая женщина там, в окне, кажется, помедлила и чуть позже наконец благосклонно кивнула. В уголках губ лёгкая насмешка: философствуешь, подруга?
Я буду келейницей у монахини – матери С. Если твёрдо верить, что жизнь наша протекает в потоке Промысла Божия, то, конечно, это послушание неслучайно. Чему-то должна я научиться, что-то понять. А вот интересно, можно ли было заранее догадаться о новом послушании? Были ли знаки?
Конечно, я не могу претендовать на звание духовного человека, оно очень высокое. Но всегда любила наблюдать за символами, знаками, пытаться разгадать канву жизненного узора. Закрываю глаза. Напрягаться не нужно. Не нужно силой воли вытаскивать воспоминания. Нужно просто открыть дверь памяти. Распахнуть её и ждать. То, что нужно, придёт первым.
Первым приходит – Москва, Киевский вокзал, торопливые проводы. В руки мне дают белый пакет – это неожиданный подарок. Что же там может быть? В вагоне рассматриваю его: надпись «Марфо-Мариинская обитель милосердия». В пакете – подарки. Булочки, пирожки с картошкой, плюшки – всё испечено в обители. Пакетик с сухариками. Надпись «Освящено на мощах преподобной мученицы великой княгини Елисаветы». Ещё пакетик. В нём иконочка преподобной Елисаветы и масло, освящённое на её мощах.
Я задумываюсь. В мою жизнь явственно входит сама преподобная мученица великая княгиня Елисавета. Милосердная и заботливая. Одна из тех, кто «душу полагает за други своя». Матушка не гнушалась собственноручно перевязывать тяжелобольных, выносить судно за лежачими. Она могла жить такой лёгкой, беззаботной жизнью: блистать на балах, путешествовать по самым красивым местам на свете, наслаждаться всеми материальными благами и земными удовольствиями. Но она выбрала тесный путь. И шла по нему до конца без ропота.
Следующее воспоминание – ещё один знак. В прошлый мой приезд в Оптину я познакомилась на послушании с одной из сестёр монастыря. Она, как и я, несла послушание в храме. Случилось так, что она делилась со мной своими переживаниями: ей дали послушание ухаживать за старенькой и очень больной женщиной. Она рассказывала, что уже ухаживала за ней и что это ей было очень тяжело. Во всех отношениях – бытовом, душевном, духовном.
Я очень ей сочувствовала. Тем более что бытовые условия действительно трудные: нужно топить печку, носить воду из колонки. Горячей воды, конечно, нет. На единственной электрической плитке нагреть воды, каждый день стирать бельё. Душ в монастыре раз в неделю. А ведь за старым и больным человеком особый уход…
Своими переживаниями я делилась с игуменом А., нашим общим духовным отцом, который и благословил этой сестре новое послушание. В ответ на мои сочувствия и вопросы, нельзя ли отдать это послушание кому-то другому, он рассказал мне историю.
Один мужчина, напившись пьяным, становился очень раздражительным. И в порыве гнева часто обижал свою жену. Однажды, будучи пьяным, он так ударил её, что она умерла. Когда он протрезвел и понял, что натворил, то впал в отчаяние. Отсидев срок, поехал в монастырь и хотел остаться там жить. Но старец монастыря, выслушав его покаянную исповедь, не разрешил ему оставаться в монастыре, а благословил нести послушание в приюте и ухаживать за тяжелобольными.
Это научило его терпению и кротости, и через несколько лет он стал совсем другим человеком. Когда близкие знакомые встретили его на могиле жены, то не узнали. Вместо гордого и вспыльчивого мужчины они увидели человека смиренного. Весь облик его стал иным. Вот такие плоды пожинает тот, кто безропотно несёт подвиг заботы о больных и страждущих.
Я слушаю эту историю, но что-то внутри меня сопротивляется ей. Я говорю батюшке:
– Конечно, это подвиг. Можно сказать, даже мученичество. Но мне кажется, что этот подвиг должен быть только добровольным. Потому что нельзя стать мучеником с чужой подачи. Это должна быть свободная воля человека. Ведь если заставить его нести ношу, которая ему не по плечу, то человек будет роптать и ропотом всё испортит. Разве нет?
Игумен А. улыбается и отвечает:
– Хорошо рассуждаешь. И рассказы пишешь о добрых людях. Вот неплохой рассказ написала, об одной из сестёр монастыря. Ну, там, где она спасает бомжа от голодной смерти и отправляет его в приют.
– Батюшка, я рада, что мой рассказ понравился.
– Да, пишешь-то ты хорошо. Только теория – придворная дама, а практика – медведь в лесу. Так старцы Оптинские говорили.
Теперь понятно, что он имел в виду. Не пора ли мне на практике узнать то, о чём я рассуждала и писала?
Из динамика скрежещет: «Следующая станция – Калуга-1». Моя остановка.
25 ноябряБатюшки-светы, куда ж я попала! Теперь мне понятны сочувствующие выражения лиц гостиничных сестёр, которые присутствовали при моём назначении на новое послушание. Монахиня С. – вид грозен, палкой постукивает, всем своим видом показывает, кто в келье хозяин. Везу её на коляске в храм. Она гордо объявляет обо мне: «Это моя новая послушница». Кто-то сзади хихикает: «Ну конечно, новая, старые-то все не выдержали – сбежали!»
Вид у матушки ещё тот: старые боты, грязное пальто. В келье тяжёлый запах. Сама она постоянно ворчит, ругается в храме на тех, кто, по её мнению, ведёт себя неподобающе. Часто стучит палкой и делает вид, что сейчас кого-нибудь ударит. Да уж! Вот сестра О. ухаживает за старенькой монахиней, очень чистенькой, благопристойной. Говорит, что она очень мудрая. Рассказывает много назидательного. А я чему буду учиться у своей наставницы? Как палкой стучать? Э-эх!
Утешаюсь воспоминаниями о рассказе из книги про Оптинского старца Варсонофия. Там говорится о том, как жил-был один барин. И вот к нему приехал лакей, пригласить на ужин к своим хозяевам. Смотрит барин, а лакей весь какой-то потрёпанный, и одежда-то на нём грязная, и сам он какой-то грубый, невоспитанный. Нос красный, может, ещё и пьющий. Вот барин и говорит ему: «Что ж господа-то твои, не могли ко мне кого поприличнее послать, что ли?» А лакей отвечает спроста: «Всех, кто был поприличней, послали к приличным господам. А к вашей милости вот меня прислали». Так что к моей милости прислали вот эту матушку.
Обязанности мои просты и понятны: утренний и вечерний туалет матушки, стирка белья, отвезти и привезти её на коляске в храм. Ну и прочие мелочи: памперсы, помочь одеться, обуться, заправить постель, искупать, накормить, помыть посуду.
К концу дня выясняется, что у меня есть ещё обязанности: кормить толстых оптинских котов, предварительно приготовив им еду в пакетике (матушка сама не съест, но коты должны быть сыты). Кормление происходит долго, я топчусь в ожидании коляски и мёрзну. Начинаю ныть: «Матушка, поедем домой». Непреклонно: «Стой и жди, ещё не все коты поели».
После вечерней службы ещё один сюрприз: я должна завести коляску в гостиницу и уложить на неё спать здорового и толстого серого кота. Наглый кот спать ложиться не желает. Я объявляю: «Спать он не будет. Пойдём домой, ужин остывает!» В ответ – крик. На меня стучат палкой и ругают: «Ты не умеешь укладывать котов спать!» Да, уж, котов мне действительно не приходилось укладывать спать. К моему глубокому удивлению, мать С. легко справляется с серым – он сворачивается в клубочек на коляске под её тёплым платком. Юрий Куклачёв, у вас есть серьёзный конкурент!
