Если американские женщины обретают свободу во Франции, вспомнились ей слова Веры Синклер, то почему французским женщинам не обрести свободу в Америке? Возможно, ей, как в Париже сестре Констанции, удастся завести в Нью-Йорке новых друзей и начать новую жизнь?
– Вот это новость! – усмехнулась мадам Трембле. – И что же вы собираетесь делать в Нью-Йорке?
– Вы, мадам, обо мне не беспокойтесь. Я крепко стою на ногах. Особенно на суше.
– Что ж, раз вы приняли твердое решение, – сбавила пыл она, – я поговорю о вас с главным стюардом. Он может счесть, что заработанные вами деньги покроют ваш проезд в Америку, а может, расщедрится и что-нибудь вам заплатит. Посмотрим.
Жюли, сжавшись, кивнула. Она прихватила с собой свои сбережения, но надеялась добавить к ним корабельный заработок.
– А сейчас соберите свои вещи и покиньте отделение, предназначенное для работников.
– Слушаюсь, мадам Трембле. Прощайте.
Бывшая начальница заторопилась к выходу. Жюли проводила ее грустным взглядом – жаль все же, что эта пожилая женщина такого превратного о ней мнения. Какая же она обманщица? Но что решено, то решено! Она уволилась с работы, и к полудню на этом корабле и духу ее не будет.
Жюли достала из шкафчика свою одежду: синее хлопчатобумажное платье и туфли, которые впервые надела в день отплытия. В этом наряде она познакомилась с Николаем. Что говорить, с того дня они успели пересечь океан.
Одевшись, Жюли разложила на постели свой немудреный багаж и начала укладывать дорожную сумку: туалетные принадлежности, чулки, трусы… Взяв в руки сорочку, она на минуту задумалась, но отправила ее в сумку вместе со всеми вещами.
Далее была очередь материнского кружева, и, нежно проведя по нему рукой, Жюли почувствовала укор совести. Не причинит ли она боль родителям своим поспешным решением? Пожалуй, нет. Перед отъездом Жюли нечаянно подслушала их разговор – оказывается, они подумывают сдать комнаты своих детей жильцам, поселить в доме чужих людей. Похоже, родители не ждут, что она вернется. Возможно, они даже обрадуются, что она решила попытать счастья и начать новую жизнь в Америке. Жюли улыбнулась, представив себе, как мать сообщает новость другим женщинам в их квартале и беседует с ними, точь-в-точь как в прежние времена.
Жюли сложила письма братьев – словно карточную колоду, ровной стопочкой – и аккуратно заложила их в роман Жюля Верна. «Война всех нас изменила, – подумала она, – а тех, кто в ней не погиб, состарила». Со времен войны радоваться жизни и получать удовольствия считалось неуважением к погибшим, но настало время вернуться к молодости. К молодости, но не к прежней глупости. Под подушкой лежали обрывки писем Николая. Она собрала их в кучку, смахнула в мусорную корзину и, наблюдая, как они один за другим слетают на дно, размышляла о мимолетности всей этой истории.
Уложив вещи, она перекинула сумку через плечо и бросила последний взгляд на пустую спальню – заставленную кроватями комнату, которую она делила с сотней других работниц. Какое бы пристанище в Нью-Йорке она себе ни нашла, в нем, скорее всего, ей будет спокойнее и наверняка будет легче дышаться. Да, но где оно будет? И тут до нее неожиданно дошла грандиозность ее решения: она бросает корабль и эмигрирует! И делает это одна. Многие люди такие шаги обдумывают годами. Они заводят знакомства, договариваются заранее о работе, снимают заранее жилье… У нее же – ни знакомств, ни жилья…
Жюли заглянула в общую комнату. Теперь у нее нет никаких обязанностей. До чего непривычно наслаждаться свободным временем! Она вошла и неуверенно огляделась вокруг. Хотя она видела этих пассажиров и раньше, подавала им еду и убирала за ними, она ни с кем из них, в общем-то, не была знакома. Разглядывая их лица, светившиеся от предвкушения новой жизни, она вдруг сообразила, что именно здесь, в третьем классе, она окружена настоящими знатоками эмиграции: почти все эти люди покинули родину, чтобы поселиться в Америке. Только что Жюли стала одной из них, и все оставшееся до прибытия в Нью-Йорк время она проведет рядом с ними. Где еще она найдет лучших советчиков?
В углу Жюли заметила ирландских парней. Повиснув на креслах, они флиртовали с двумя итальянками-близнецами, якобы обучая их английскому языку.
– Извините меня, пожалуйста, – дотронувшись до плеча одного из парней, сказала Жюли. – Вы не могли бы мне помочь?
– В чем помочь? – обернувшись к ней, спросил рыжеволосый. – Эй, да вы уже не в форме.
– Верно, я океаном сыта по горло, и когда мы войдем в порт, я с ним распрощаюсь навек, – ответила Жюли. – Вы не могли бы мне дать кое-какие советы?
– Еще как могли бы! – откликнулся веснушчатый паренек. – Я могу вам рассказать о Нью-Йорке все, что только захотите!
– Ну да, – закатив глаза, отозвался рыжеволосый. – Где же еще найти лучшего знатока, чем парень из Корка, который провел последние три года в Ливерпуле?
Девушки-близнецы потеснились на маленьком диване, и Жюли села рядом с ними.
– Значит, так, – с важным видом начал веснушчатый, – начнем с Бруклина. Там живет мой дядя Нед. Он знает тьму-тьмущую семейств, которые сдают комнаты. Что же касается работы…
Через минуту-другую все тревоги Жюли улеглись, и она уже вместе со всеми пассажирами третьего класса с волнением ждала прибытия в Америку, а когда через полчаса в комнату заявилась Симона, она ее даже не заметила.
– Я слышала, ты тут трещишь без умолку, – глядя на Жюли сверху вниз и усмехаясь, сказала Симона. – Выходит, старухе Трембле пришлось тебя уволить. Какая жалость.
Жюли встала с дивана и смело встретила насмешливый взгляд Симоны.
– Жалость? Не думаю. Я, Симона, сама уволилась. – Жюли широко улыбнулась. – Наслаждайся «Парижем» и всем его экипажем в придачу! Я остаюсь в Нью-Йорке!
Симона побледнела. От растерянности ее глаза помутнели.
– В Нью-Йорке?! – эхом повторила она.
– Да, в Нью-Йорке, – устраиваясь на диване, кивнула Жюли. – Но кто знает, Симона, может, после нескольких лет работы в третьем классе тебе наконец позволят поработать в гардеробной! Мечтать никому не возбраняется!
Симона залилась краской, злобно поджала губы, развернулась и, размахивая руками, поспешила исчезнуть. Наверное, побежит за утешением к Николаю, подумала Жюли. Доброму, мягкому Николаю. Симона дернула ручку двери, и Жюли облегченно вздохнула – слава богу, она больше не увидит ни Симоны, ни своего первого промасленного возлюбленного.
* * *
Констанция проснулась и сразу же увидела, как в комнату сквозь иллюминатор, подобно лучу прожектора, струится солнечный свет. Она надела халат и подошла к окну. Кругом тишина. На сероватом с розовыми отблесками море ни морщинки. Цвет воды самый что ни на есть подходящий для модного костюма.
На часах девять. Пора собираться. Ее вещи были разложены по всей комнате, точно она провела на борту не пять дней, а целую вечность. Она вытащила из угла дорожный сундук. С месяц назад они отправились его покупать вместе с Джорджем – он все еще дулся на нее из-за поездки и без конца ворчал. Нет, он не злился, подумала вдруг Констанция, просто тревожился; что поделаешь, наверное, так он выражал свою любовь… уж как мог…
Улыбнувшись, она принялась собирать расставленные на раковине туалетные принадлежности: кремы, пудру, помаду, тальк, расчески, шпильки и прочие мелочи. Закручивая крышки на баночках, она вдруг поняла, что при мысли о возвращении домой ей все еще не по себе. Ее уже не охватывал ужас, но она по-прежнему с тревогой думала о том, что ждет ее впереди. Хуже ли стало матери? Сломлен ли отец? А Джордж… Почувствует ли он, что она была с другим мужчиной? Единственное, в чем Констанция была уверена, это в том, как ее встретят дочери: с необузданной радостью и смехом. Только с ними у нее простые и искренние отношения.
Констанция сняла со столика фотографии, погладила лица девочек – как хорошо, что они снова будут вместе, – а потом бросила долгий взгляд на снимок Джорджа. В нем, конечно, не было свойственной Сержу уверенности в себе, его доброжелательности и утонченности, у Джорджа не было таких изящных рук и притягательных светло-карих глаз. Но он принадлежал ей, Констанции, как принадлежали ей и его увлекательные рассказы о природе, и его неуклюжие объятия, и его нежность и раздражительность с дочерьми… Этот человек был ее мужем. Констанция обернула фотографии носовым платком и бережно упаковала в сундук.
