Слова эти особенно мне приходились по душе…»
Не нужно думать, что граф позабыл все, чему его учили в детстве, что он говорил теперь «парни», слушал музыку Дунаевского, декламировал стихи Михалкова и опростился окончательно. Просто он играл разные роли. Встретив на приеме в советском посольстве композитора С.С. Прокофьева (тоже искавшего там денег и славы), граф сообщил, что он у себя дома на рояле переиграл всю музыку модерниста Прокофьева со всеми ее атональностями и ассонансами. (Прокофьев был так изумлен новым советским дипшиком, что описал эту встречу в своем дневнике.) В конце концов граф доказал новому начальству, что он на все способен, и ему было доверено большое дело. Об этом вы еще услышите, гуляя с нами по таинственному Сен-Жерменскому лесу. А пока – два слова о дальнейшей судьбе бывшего жителя Сен-Жермен-ан-Лэ графа А.А. Игнатьева. Вместе с женой Наташей, с тещей (обрусевшей француженкой) и сестрой граф переехал в Москву, получил там службу в тихом кабинете под портретом Ф. Дзержинского, ездил в командировки в Париж по делам службы (ненароком засветил там своим весьма прозрачным сотрудничеством вождя «младороссов» А. Казем-Бека), потом доживал в столице – в казенной квартире, без больших налогов, но в большом страхе. Старого друга Казем-Бека-отца, ехавшего к семье в места казахстанской ссылки и заехавшего в Москве с визитом к Игнатьевым, бывший генерал предупредил, что ни писать ему, ни звонить не следует, для него это небезопасно. При исполнении по радио знаменитого советского гимна граф немедленно вставал с женой-балериной и тещей и выслушивал любимую музыку до конца стоя (а может, и подпевал громко, ведь был музыкален). Музыку Прокофьева, которую теперь время от времени критиковали в партийной прессе (но время от времени и награждали Сталинскими премиями) граф больше не бренчал на фортепьянах, тем более что парижскую жену Прокофьева прелестную Пташку упрятали в лагеря… Ах, как все же было прекрасно в старинном домике в те далекие сен-жерменские времена, как славно… Но налоги, черт бы их драл, налоги, пережитки феодализма, капитализма, деньги, деньги, жены, тещи, шпионы…
Кстати, догадки (вероятно, также собственные наблюдения и пересказ лагерных слухов) о том, что и в Москве (под портретом Дзержинского) малопочтенный граф не даром ел казенный паек, я обнаружил недавно в рассказе замечательного писателя Варлама Шаламова «Букинист» – там один из лагерных знакомых лирического героя (бывший капитан НКВД, которого писатель условно называет Флемингом) делится с этим лирическим героем своими ностальгическими воспоминаниями о былой разведработе в «сфере культуры». Вот как Шаламов обобщает эти воспоминания:
«Для Флеминга и его сослуживцев приобщение к культуре могло быть – как ни кощунственно это звучит – только в следственной работе. Знакомство с людьми литературной и общественной жизни, искаженное и все-таки чем-то настоящее, подлинное, не скрытое тысячей масок.
Так главным осведомителем по художественной интеллигенции тех лет, постоянным, вдумчивым, квалифицированным автором всевозможных «меморандумов» и обзоров писательской жизни был – и имя это было неожиданным только на первый взгляд – генерал-майор Игнатьев. Пятьдесят лет в строю. Сорок лет в советской разведке.
– Я эту книгу «50 лет в строю» прочитал уже тогда, когда познакомился с обзорами и был представлен самому автору. Или он был мне представлен, – задумчиво говорил Флеминг. – Неплохая книга «50 лет в строю».
Любопытно, до какого же чина дослужился бывший генерал, сидя в тепле под знаменитым портретом, если его могли представлять капитану «Флемингу»? Впрочем, зэки, подобно эмигрантам, любят в безответственных разговорах безмерно завышать свои былые чины (а Флеминг-то в ту пору был зэк)…
Отдав должное обитателям Сен-Жермена и округи, следует сказать хотя бы несколько слов о Сен-Жерменском лесе, в котором полтора столетия назад влюбленный император Александр II, совершенно счастливый, скакал рядом с прелестной молодой наездницей (и будущей женой, надо было дождаться только смерти первой супруги-императрицы) Катенькой Долгорукой. Ах, что за чудный выдался тогда июньский день!
Конечно, Сен-Жерменский лес уступает разнообразием пейзажей и рельефа Компьеньскому лесу или, скажете такому чуду, как лес Фонтенбло. Тем более что после всех «заимствований» лесу здесь осталось всего 4000 гектаров. Однако лес этот недалеко от Парижа, его пересекают три госдороги, так что на машине легко добраться в любые «дебри», да и деревья здесь прекрасные – и буки, и каштаны, и грабы, и даже березы. В расчете на умиротворяющее (и расслабляющее) влияние природы хитрец Наполеон как-то во время здешней охоты (случилось это летом 1808 года) усадил к себе в коляску русского посла графа Толстого и затеял с ним хитроумный разговор о том, что, мол, ходят слухи о возможности военных действий Франции против друга его, русского императора Александра I. «Но ведь разве нападают народы южные на северян? – хитро заметил великий шахматист-любитель. – Это народы севера нападают на южан». Он добавил, что, конечно, в России снег и холода, так что русским, наверное, хочется сюда, в тепло. На что граф Толстой ответил, что он предпочитает родные снега французскому климату. Тоже ведь был дипломат и правду говорил, вероятно, лишь по особому случаю. Однако что касается снега и холодов, тут кумир французского народа и впрямь как в воду глядел – сильно не повезло ему со снегом и холодами четыре года спустя…
С самого XVII века в Сен-Жерменском лесу, в Ложе, тянутся с начала июля до середины августа летние ярмарки-гулянья, которые называют «Ложской ярмаркой» или «Ложским праздником» (Foire des Loges, Fête des Loges). Здешние павильоны, балаганы, ларьки, аттракционы успевают за это время посетить до трех с половиной миллионов человек – этакий старорежимный Дисниленд в миниатюре. Корни праздника уходят во времена Людовика Святого и в культ святого Фиакра, который считается покровителем садовников и цветоводов. Людовик Святой построил в этой части леса часовню Святого Фиакра, а Людовик XIII учредил здесь монастырь августинцев – тогда-то и началось паломничество в эти места. Королева Анна Австрийская, желая отблагодарить Господа за рождение наследника (будущего Людовика XIV), построила здесь церковь и еще один монастырь (в нем позднее разместился Орден Почетного легиона). Былые паломничества превратились в народные гулянья с балаганами, и то сказать, какая церковь в нынешней Франции может завлечь столько паломников, сколько Дисниленд или хотя бы Ложская ярмарка? Иван Сергеевич Тургенев посетил Ложский праздник летом 1867 года. А меня привезла сюда парижская семья Аманд ровно через 110 лет, и я смог еще раз убедиться, что все эти ярмарочные «гулянья» меня не веселят…
ГРАФ АЛЕКСЕЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ИГНАТЬЕВ
Сен-Жерменский лес прячет в своей чаще дворцы и поместья, окутанные тайнами и хранящие отзвуки былых страстей и преступлений. Их хватило бы, наверно, на сотню приключенческих романов, вроде тех, что строчили прилежные «негры» Дюма-отца, а может, и на две сотни сименоновских детективов. Но мы с вами не пишем детективов. Мы с вами просто гуляем под шелестящими кронами каштанов и буков Сен-Жерменского леса или с шелестом теребим страницы старых мемуаров. И наши детективы – документальные, а оттого безнадежно грустные. Сыщики в них не одерживают побед, порок не наказан, хотя все победы и поражения равно кончаются бесславной смертью…
Вот вам еще один вполне документальный наш детектив – о годах таинственного процветания старинной усадьбы Ла Фезандри в лесу Сен-Жермен.
Если поехать по понтуазской лесной дороге к северу от городка Сен-Жермен-ан-Лэ, проехать Крест де Ноай, а потом свернуть направо у Креста Сен-Симона (крест установил не тот Сен-Симон, что вошел в «источники и составные части марксизма», а его отец, комендант Версальского и Сен-Жерменского дворцов Клод Сен-Симон), то через пяток-десяток минут доберешься по длинной аллее до усадьбы Ла Фезандри… Ла Фезандри… Длинный дом, окруженный прекрасными деревьями. Когда-то это был охотничий дом короля Людовика XIV. Позднее, в том же XVII веке, здесь разводили фазанов для королевского парка. А потом, в конце 20-х годов XX века…
Впервые упоминание о воскресных сборищах в лесу Сен-Жермен и о левом светском салоне в Ла Фезандри я услышал, беседуя с парижским своим знакомым Николаем Васильевичем Вырубовым. Мы говорили об одноруком легионере и агенте, брате того самого Свердлова – Зиновии Пешкове, которого де Голль, отметая все промежуточные чины и стадии, сделал когда-то – для пользы дела – аж бригадным генералом. Я подивился тому, с какой легкостью этот фантастический человек перемещался с виллы Горького, после интимных бесед с агентами Андреевой и баронессой Будберг, в еще более интимные кабинеты французского МИДа…
