Ознакомительная версия.
Причина такой строгости была существенная, потому что чужая водка была часто и дешевле, и лучше, но случались корчмари, которые старались держать в доме свой алембик (утварь для самогона), гнать сивуху и украдкой торговать.
Корчма всегда принадлежала помещику вместе со связанным с ней правом выторга. Однако сам он этим правом никогда не пользовался, а сдавал в аренду обычно еврею, так называемому арендатору, который, хозяйничая в корчме на протяжении нескольких поколений, превращался в очень важную персону в деревне. Постепенно он овладевал всей мелкой сельской торговлей, скупал яйца, кур, масло, а взамен торговал водкой, пивом и табаком, предоставляя мелкие, но опасные, безумно растущие кредиты. Арендатор был лицом, презираемым крестьянами, но по сути дела царил над ними и безжалостно эксплуатировал, концентрируя в корчме всю жизнь села или окрестности.
Корчмы не часто могли предоставить ночлег, ибо были слишком тесные, но летом путники могли расположиться и на телегах под открытым небом. Придорожные корчмы, особенно при подвижных трактах, с XVIII в., когда распространился обычай путешествовать и стали в Галичину прибывать иностранцы и расцвела торговля, строились уже просторнее, служа своеобразными гостиницами. Теперь уже кроме собственно корчмы, кладовой и маленькой комнаты для корчмаря и его семьи, появлялись там покои для гостей и конюшня с помещением для возов. Вокруг Львова и каждого галицкого городка вскоре от таких трактиров аж роилось.
Чужакам эти наши «гостинички» не приходились по душе, так как они были примитивные и неудобные. В них не только не отдохнешь, но еще после них должен требовать отдыха. Английский путешественник Тенд сетовал в XVII в., что в целой Речи Посполитой невозможно найти порядочного дома, и путник просто обречен на корчму, содержащуюся в деревянном помещении вместе с лошадьми, коровами и курами. Бочка с квашеной капустой немилосердно воняет, а окна здесь не открывают даже летом, и царит внутри ужасная духота, и постоянно атакуют рои мух. Англичанин советовал своим землякам брать с собой постель.
Ситуация улучшилась только в середине следующего века, хотя и тогда хватало жалоб чужеземных путников.
Поскольку завсегдатаями корчмы было местное население, в корчме только пили, а ели дома, и хозяин даже не пытался делать какие-то пищевые запасы, потому что неизвестно было, будут ли гости, а главное — заплатят ли. Тот самый англичанин писал, что шляхта, как правило, не платит, поэтому хозяин по требованию перекусить преимущественно отвечает: нету. Практический англичанин дает советы и в таких случаях — брать с собой запас вина или пива, корзину с хлебом, копченостями и свечами, наконец овес для лошадей и жир для смазки колес, и запасы эти обновлять в каждом городе.
Но не только иностранцы, но и магнаты и состоятельная шляхта путешествовали обычно с собственной кухонной утварью, постелью и едой, особенно тогда, когда отправлялись в путь всей семьей. Ибо они не доверяли чистоте еврейских учреждений, а все же должны были в них останавливаться, потому что выбора не было.
3
«Ни один человеческий дом на свете не имеет на своей совести столько жертв нужды, как корчма, — провозглашал священник села Бобьятина Перемышльской епархии Эмилиян Криницкий в начале XX в. — Это пиявка, которая питается человеческой кровью, это кузница несчастий для тех, кто пьет водку, это бездонный колодец, где люди затапливают все свое благосостояние, всю свою судьбу. Тот, кто идет в корчму, входит в нее с умом в голове, с деньгами в кармане и с Богом в сердце. Разум топит в водке, деньги забирает трактирщик, а Бога из сердца прогоняет грех пьянства… Имеем в Галичине двадцать две тысячи трактиров, платит за них наш народ сто миллионов крон. О, бедный народ! Когда пробудишься и отряхнешься от своей беды? Твои дети из-за водки идут в криминал, а дети корчмарей — в школы».
Корчмы строились из дерева, но часто стены выплетались наспех из тычек, облепливались глиной, а на зиму обкладывались снопами. Крышей служила соломенная стриха, которая со временем сырела и обрастала мхом. Тусклый свет в корчму едва проникал сквозь маленькие задымленные окошки. Рядом обязательно должна была быть конюшня, а еще ива.
Корчмы имели свои характерные названия, которые происходили или по их виду, или от имени владельца, но чаще корчму крестили каким-то остроумным именем: Перерыв, Смена, Прислуга, Утеха, Жди, Выгода, Выпас, Гулянка или Погулянка, Веселая, Забава, Потеря, Лапайгриш. Зачастую от названия корчмы происходило затем и название поселения.
Вечный жид — усталый, худой, с длинной бородой и грустью на лице, в длинном черном сарафане с ермолкой на голове, сновал туда и сюда с мелом в руке. Мелом он черкал на доске черточки, которые должны были означать, кто сколько выпил. Часто при этом и мухлевали: буравили в мелу ложбинку, и на доске появлялось вместо одной две черточки. Но кто бы им это ставил в вину? Им пришлось так делать из-за большого оброка, который платили пану.
Что было неизменным в корчме — водка и соль. Это то, чего всегда и везде не хватало в любое время дня и ночи. В трактирах, особенно пригородных, путник редко мог получить это к еде, но напитки были значительно дешевле, чем в городе, так как не облагались налогами. Лишь в некоторых можно было заказать сметану, масло, хлеб, бульон из телятины и ту же телятину со свеклой, ленивые пироги и селедку.
Разные авторы описывали корчмы по-разному. «Зайди внутрь и увидишь кучи грязи и разгильдяйства, выбитые стекла, завешенные тряпками, на которые противно взглянуть, вместо пола глина, — сетовал один. — Полная мусора и нечистот, из поцарапанной печи торчат кучи пепла, несколько грязных кастрюль, атмосфера влажная, пропиталась запахом гнили, несколько лавок и никогда не мытый стол-стойка, на котором стоят несколько ржавеющих жестяных кубков и банка с водкой».
В трактирах каждый мог найти себе утешение, ведь недаром и говорилось: «Як біда, то до жида». Святой день воскресенье начинался с того, что мужик заходил в церковь, а заканчивался тем, что выходил из корчмы.
В журнале «Разнообразия» (1842 г., № 32) писали, что сельская шляхта не была слишком требовательной ни дома, ни в дороге. Поэтому в корчме довольствовалась чем угодно: «Еврейка испечет яичницу или даст холодную рыбу, вишняка стакан, несколько охапок соломы расстелет на полу — и этого достаточно, чтобы удовлетворить потребности путника».
«Ай, прошу пана, — жаловался жид, — тот, что почтой приехал, приказал дать себе вина и кофе. Пусть пан по милости своей скажет, что это не Бельгия, что у нас нет фабрики вина, а кофе надо шварцевать (перевозить контрабандой)».
Положительной чертой придорожных трактиров было то, что они были дешевыми. А ночлег не стоил ничего.
Стены в трактирах были совершенно исписаны разнообразными афоризмами, стишками, шутливыми благодарностями и насмешками.
4
«Корчмы и кабаки держат обычно разбогатевшие лакеи и кабацкая челядь, женатая на кухарках и горничных, — писал русский путешественник Кельсиев в XIX веке. — Вокруг стен стоят лавки такие широкие, что на них можно спать. Ночлег можно получить даром, но без подушек, без матрасов, без одеял. Перед лавками стоят небольшие столики, накрытые клеенкой. На стойке различные водки, ром, арака, колбаса, сыр, мясо, студень и т. д.
Если вы войдете в такой кабак около двух часов, то застанете его завсегдатаев за обедом, в девять вечера они там ужинают, утром они забегают выпить чашечку кофе или опрокинуть натощак по маленькой. В субботние и праздничные вечера вы застанете их там за пивом, за картами, за разговорами. Все это происходит тихо и смирно. Если галицкий ремесленник выпьет, то редко случится, что он будет устраивать кавардак — он становится только веселее или более разговорчивым, чем всегда. Заходят туда и женщины — это горничные без места работы, кухарки, модистки, знакомые шинкарки, ее соседки. Они ведут себя тоже очень порядочно, хотя надо отметить, что польки гораздо развратнее русинок, и слишком уж беззастенчиво выслушивают такие вещи, от которых русинка, одинакового с ними общественного положения, покраснела бы и убежала.
Словом, эти кабаки не что иное, как своеобразные клубы, где посетители знакомятся, дружат, ссорятся, убивают время, где женятся, откуда берут себе сватов и кумовьев, и откуда также уходят в восстание… Закрыть их было бы бессмысленно — это значило бы разозлить и оскорбить вконец городской пролетариат, это все равно, что ударить камнем приятеля, чтобы согнать муху. Тем не менее, корчмы же вредны, даже не в политическом, а в моральном отношении. Ремесленники в них отвыкают от постоянной работы, и они, как многие образованные люди, приучаются к клубной жизни. Потребность в обществе, в переливании из пустого в порожнее побуждает в них, опять же, отвращение к постоянной работе, так же как и у шляхты. А между прочим, общество все же обтесывает человека, особенно когда там присутствует женщина. Кабаки — это обоюдоострый меч, они рассеивают одинаково и добро и зло.
Ознакомительная версия.
