Приближаясь к городу, я прочел в справочнике, что Сиэтл был назван в честь Силза, вождя племен дувамиш и суквамиш, которому за разрешение использовать его имя заплатили 16 000 долларов. Да я бы за бесплатно согласился!
Заселять город начали в 1851 году, но бурное его развитие началось только в 1897 году, когда нашли золото в районе канадского Клондайка. Отсюда и отправлялись герои Джека Лондона испытывать себя и судьбу, делать невозможное возможным и сохранять человечность даже тогда, когда тебя гложут звериные инстинкты собственного выживания.
Повести Джека Лондона в значительно большей степени формировали характер моего поколения, чем рассказы о Ленине, Дзержинском, Кирове или Павлике Морозове. Уж наверняка фильмы о Тарзане нам больше нравились, чем о Василии Ивановиче Чапаеве. Хотя сравнивать их нельзя – разный жанр. Влияние на нас шло с Запада, а не с Востока. Культура Китая или Японии для нас была и остается чуждой, хотя ничего в этом хорошего нет.
Продвигаясь к центру города, я воочию убедился, насколько важную роль в экономике Сиэтла играет самолетостроительная компания «Боинг». Километрами тянулись ее цеха, ангары и аэродромы с готовыми для экспорта знаменитыми «Боингами-747». Теми самыми, которые, не мытьем так катаньем, вытеснили с рынка гражданской авиации наших надежных «Туполевых» и «Ильюшиных». Теперь даже «Аэрофлот» на заграничных линиях вынужден использовать «боинги». Посадка самолетов нашего производства в аэропортах Америки запрещена из-за якобы создаваемого ими чрезмерного шума и загрязнения окружающей среды.
Здесь же, в Сиэтле, находится еще один гигант американской индустрии – компьютерная компания «Майкрософт». Хозяин ее, Билл Гэйтс, вероятно, самый богатый человек в мире и владеет сейчас 40 миллиардами долларов, это такая невообразимая сумма, что у меня даже зависти к нему нет.
Сержант Скотт Хансен из конной полиции города ждал меня на тротуаре с кипой сена и зерном. Он приехал подкормить лошадь и меня заодно, а также объяснить, как добраться до полицейской конюшни.
Далее встретилась мне запряженная парой тяжеловозов карета для перевозки туристов. Управляла ею божественная и прекрасная, как цветной сон, Наташа, в которой бурлила кровь цыганки и американского индейца. Со мной произошла мгновенная трансформация – помолодел я на тысячелетия и готов был пасть перед ней на колени и молить быть любовью моей ежесекундно и до конца жизни.
Вот так же влюбился мой приятель Костя Кузьминский в четырнадцатилетнюю девочку-кровосмешенку, и эта любовь изменила даже его поэтический стиль. Длилось это безумство несколько лет и позволило Косте посвятить любви шедевр в стиле библейской Песни Песен:
– и сказал он: войди, наложница моя, возляг со мной на ложе пурпурное, и умащу я тебя смолами аравийскими, и возожгу черные свечи из жира почечного баранов, и упою тебя винами моавитянскими, и тело твое будет как кифара под рукою моей, и возрадуешься ты, о любовь моя, ласке моей.
– и ответила она ему: а что скажет мать моя, узнав о прелюбодеянии нашем, и как буду я смотреть в глаза людям мааретским, когда смерть предпочтительнее мне, нежели бесчестие.
– и сказал он: о любовь моя, когда ноги твои поют, а тело пляшет, когда плоть твоя сливается с моей плотью, отринь отца своего и мать свою, и что нам взоры и помыслы недостойных рабов наших.
– и сказала она: подчиняюсь тебе, о мой господине, умасти сосцы мои елеем и миррой, возляг на ложе мое и отворю я тебе.
– и познал он наложницу свою на ложе, пурпурным виссоном украшенном, и воспряли чресла его, и стонала она от страсти его, и не было конца черным свечам из почечного жира баранов.
– но, взошедши, солнце осветило их, и увидел он, что то была дщерь его, и восплакал он горестными слезами, и, бия в грудь себя, восклицал: о сколь ложен был мир в душе моей, о единственная, и так, раздирая на себе власы и одеяния, удалился он в пустыню Синайскую, восклицая и плача.
Прекрасно любил Костя, и Безумству Мужчин сложил он песню. Ведь самая интересная и безумная любовь бывает между мужчиной и женщиной, принадлежащими к разным социальным или возрастным группам, когда все окружающие против этой любви, когда любовь безнадежна. Потому и прекрасна была любовь Ромео и Джульетты, что любили они друг друга вопреки ярости враждующих кланов Монтекки и Капулетти, к которым они принадлежали. Тем-то и прекрасна была любовь Кости к девочке на 40 лет его моложе, что не могли они пожениться и счастливо рожать детей. Большая любовь всегда оказывается несчастной, и только тот может быть любим, кто может любить. Вероятно, потому до сих пор меня никто не любил, что я сам любить не умею. Любовь – это способность, но не каждому она дана от рождения.
Но сейчас я готов был влюбиться безумно и свершить содомский грех с Наташей. Длительное воздержание, сами знаете, как сказывается. Была она, к сожалению, при исполнении извозчичьих обязанностей, но сразу же загорелась идеей присоединиться к моей экспедиции. Ну я бы точно ее взял с собой и никогда не прекращал бы путешествия. Может, с этой встречи повернулась бы моя жизнь в лучшую сторону, да потерял ее телефон и не видел больше эту мечту.
Поразили меня резиновые подковы ее лошадей – я давно мечтал о таких для Вани. Оказывается, их изготовляла компания в штате Колорадо, но цена была явно выше моих возможностей. Пришлось вспомнить, кстати, что лучшее – враг хорошего, и ехать дальше со старыми подковами.
Захватывающий вид открывался с набережной на золотисто-голубые воды залива Эллиот и барашки волн пролива Паджет. Сотни яхт и катеров праздно разгуливали по голубому горизонту, нарядные теплоходы и паромы причаливали и отходили от пирсов. Волны туристов бурлили на тротуарах и захлестывали многочисленные кафе и рестораны. А вдоль набережной ходили такие родные, похожие на петербургские, трамваи. Уже много лет, как они исчезли с большинства улиц Америки, а здесь их сохранили и размножили.
А Ваня гордо цокал копытами по набережной, и расступалось перед ним людское море, чтобы опять сомкнуться. Люди приветствовали его, словно заждались, и старались чем-то угостить. Приходилось часто останавливаться, чтобы прокатить детей и поговорить с родителями. Я даже задумался, не остаться ли здесь работать извозчиком. Кстати, только однажды в штате Индиана женщина попросила ее прокатить и вручила мне, протестующему, пять долларов. Это было первый и последний раз; я после этого принял за правило не брать денег за прокат у гостей моей экспедиции, но никогда не отказывался от пожертвований.
Полицейские конюшни находились в глубине парка Дискавери, на территории бывшей военной базы. Ждавший меня в офисе полиции лейтенант Кэрри Гвинн распорядился устроить лошадь в стойле, а мне предложил спать в отведенной для гостей комнате, где был солдатский топчан, покрытый солдатским суконным одеялом. (А вот почему язык мой суконным бывает, я не знаю.)
Будучи сам кавалеристом не только в душе, но и по профессии, Кэрри, несомненно, переоценил мои достоинства, написав в дневнике: «Анатолий, вы ученый и джентльмен. Смельчак, путешествующий по миру и везде находящий друзей. Счастья вам в пути. Будь добр к миру, и мир будет добр к тебе!»
Тэмми Мак-Клинси была единственной женщиной-кавалеристкой в этом подразделении полиции и выразилась она более сентиментально: «Анатолий, теперь я могу сказать, что знала исключительного человека! Счастья желаю в продолжении Вашего путешествия, и держите нас в курсе дел. Конечно же, заботьтесь о Ване. Пожалуйста, не голодайте больше по 40 дней». Вероятно, здесь она имела в виду мой рассказ о двух голодовках по 40 дней, которые я предпринял несколько лет назад, чтобы очистить душу от тела.
Встретивший меня на дороге полицейский Скотт Хансен пригласил к себе на ночь и привез в свой новый, с иголочки дом в пригороде Сиэтла. Для детей он держал пару верховых лошадей, резвившихся за проволочной сеткой, охранявшей пять гектаров его приусадебного участка.
Замечательно, что сержант полиции может позволить себе построить такой дом. В год он получает 60 000 долларов зарплаты, сверхурочные дают ему еще 20 000. В отличие от наших, полицейские здесь почти не берут взяток. Это неудивительно, поскольку, имея такую зарплату, побоишься попасться на взятке. При таком доходе и наш «мусор» был бы образцом честности и нестяжательства.
Еще один важный момент – авторитет этой профессии среди простых американцев непререкаем. Не слышал я, чтобы называли полицейского так презрительно, как нашего милиционера. В каком бы звании полицейский ни был, обращаются к нему уважительно – офицер; а еще существует для них кличка – «коп», сокращенно от английского – copper, кипятильник по-нашему. Часто профессия эта передается по наследству, особенно среди ирландцев и итальянцев.
Мы сидели на веранде, пили коктейль «Кровавая Мэри» и любовались на опять задремавший вулкан Святая Елена, который при извержении в 1980 году изничтожил все живое в радиусе тридцати километров. Мой друг Ростисла в Данов посвятил жизнь поискам снежного человека, называемого иначе йети. Он рассказывал, что этот реликтовый гуманоид, называемый в Америке бигфут (большая нога), был неоднократно замечен в районе этой горы.
