При виде здания, на крыше которого застыло несколько вертолетов, у меня снова закружилась голова.
«Но ведь ты и в самом деле тот профессор, роль которого разыгрываешь и за которого тебя здесь все принимают, — сказало мне вдруг второе, умудренное опытом «я». — А это научно-исследовательский институт гравитации и антивещества, который мы создали общими усилиями. Ну, вспомни же хорошенько! Эти огромные окна посреди «подковы» дают свет монтажному цеху, где ты недавно вместе со своими коллегами закончил строительство гравиплана. А ты живешь вон там, на краю глухого леса, в деревянном срубе вместе с Манго. А тот человек с монгольскими глазами, Чан, натолкнул тебя на мысль овладеть гравитацией при помощи антивещества».
Я чувствовал, как события, связанные с Пегасом, превращаются в смутное воспоминание, и скверный, тяжелый сон, который уже прошел,
Мне все вдруг стало ясно. Жизнерадостный африканец Манго, заботливый китаец Чан, настойчивый австралиец Ван-Гоот. воинственный исландец Гретти и практичный американец Борелли — это же все мои старые товарищи, с которыми мы выиграли и проиграли немало битв на поле науки. Да, я действительно профессор! Мне знаком и этот высокий человек, встретивший меня у входа в институт. Это мой друг академик Орлов!
— Ну, что поделывает наш злой дух? — спросил я его.
— А разве Манго вам еще не сказал? — удивился Орлов. — Вчера ночью он напал на след. Загадка дыры в потолке монтажного цеха объясняется просто. На одной из батарей с антивеществом, помещавшейся в углу цеха, отошла планка из новодюраля. Находясь в наведенном гравитационном поле, она сразу потеряла свой вес и под влиянием центробежной силы устремилась в пространство.
— Но почему она полетела не прямо вверх, а наискось, через весь цех?
На это мне ответил Чан: это случилось отчасти под действием вращения Земли, а отчасти потому, что планка, точно так же как снаряд в орудийном стволе, выбрала простейший путь между двумя полями — антигравитационным и гравитационным.
Вполне логично! И все же меня эти объяснения почему-то не успокоили. Какое-то странное чувство мне подсказывало, что оторвавшаяся планка — сигнал о неведомой опасности, угрожающей нашему грандиозному опыту.
Но почему? Ведь безупречная во всех отношениях модель гравиплана выполняет любой наш приказ, и выполняет с изумительной точностью…
Мне вдруг снова пришла на ум папка… И тут же резкая головная боль пронзила меня. Ноги подкосились, и я рухнул в кресло, которое успел подставить Манго.
Дрожащими руками я тер виски.
— Что с вами? — встревоженно допытывался Орлов.
Манго прикоснулся к моему вспотевшему лбу.
— Лихорадка. Ему надо немедленно лечь, — определил он.
Не успели меня уложить в постель, как я тотчас же перестал быть профессором.
«Я же редактор! Редактор научно-популярного журнала, а все остальное — химера, — рассуждал я. — Ведь всего три-четыре дня назад я встретился на Карловом мосту с Эвой и отправился к Пегасу. В подземной лаборатории он чем-то оглушил меня, а когда я очнулся, то нашел его мертвым. А еще часом позже он исчез. С безлюдной Малой Страны я неожиданно попал в фантастическую Прагу будущего, потом в Москву и, наконец, сюда, в тропическую Африку. Но, с другой стороны, еще минуту назад я чувствовал себя профессором, мне было абсолютно понятно и близко все, что делается в институте».
Утром меня разбудило солнце, пробившееся сквозь шторы.
— Доброе утро, профессор! Как спалось? — приветствовал меня вошедший в комнату Манго.
Я с трудом собирал мысли.
— Что со мной случилось? — спросил я.
— Вчера в лаборатории вам стало плохо, началась лихорадка, и вы, по-видимому, бредили. Сначала вы уверяли, что меня не знаете. Я принял это за шутку, но когда вы с самым серьезным видом стали доказывать, что вы редактор, а не профессор и что сейчас 1957 год, я понял, что вам действительно скверно. Врач подтвердил мои опасения. Вы совсем не думаете о себе, профессор! Не щадите своего здоровья. Вот и случай в лаборатории вы приняли слишком близко к сердцу. Досадно, что вас вызвали из отпуска! Теперь вам надо вернуться домой. Так распорядился Орлов.
— Но мне не нужен отпуск. — решительно запротестовал я при мысли о встрече с неведомой семьей.
В комнату пошел Бенко, человек с экрана в атомном поезде. Он заговорил со мной по-словацки.
— Орлов прав: перед полетом вам следует набраться новых сил. Испытании от вас не убегут. Да, чуть не забыл! Я привез вам папку, о которой мы говорили. Вы ее и не теряли, она лежала у вас дома на письменном столе.
Я поспешно открыл папку и вытряхнул на одеяло се содержимое. Несколько фотографий, сложенный план пражской Малой Страны… Я еще и еще раз безнадежно проверял все отделения, но ничего больше не обнаружил. Тогда я внимательно просмотрел фотографии. Это были большей частью кадры, изображающие двух мальчиков.
— У вас чудесные ребятишки, — заметил Бенко. — Сами снимали?
Я кивнул головой. Зачем усложнять ситуацию!
— Но ведь это действительно твои дети! — нашептывало мне второе «я». — Или ты позабыл, как они выглядели десять лет назад?
Мало-помалу я снова вошел в роль профессора. Разумеется, Манго в течение нескольких дней не допускал меня в лабораторию. Он всеми силами старался отвлечь мои мысли от работы, и мы совершали небольшие прогулки в тропических зарослях.
В один из таких дней Манго по приказу академика Орлова посадил меня в ракетный самолет, и не успел я опомниться, как очутился в Праге.
— Дома вас сегодня не ждут. Я нарочно им сказал, что мы прилетим только завтра, — широко улыбался Манго.
Сердце у меня разрывалось от противоречивых чувств. Страх и ожидание сменялись в ритме метронома.
— Вы спрячетесь, а я позвоню, — предложил Манго тоном заговорщика, когда мы очутились у входа в квартиру.
Он нажал на кнопку. Дверь отворилась. Передо мной стояла… Эва. Эва, которая уже столько времени тщетно ожидала меня в кафе «У художников»! Мы бросились друг другу в объятия. Манго что-то проворчал и мгновенно скрылся.
— Ты даже не представляешь, как я тревожилась, — заговорила наконец Эва. Она была все так же красива, но теперь это была уже не юная девушка, с которой я встретился на Карловом мосту. В ее черных волосах поблескивали серебряные нити.
Уже больше месяца я не прикасался к дневнику. В те дни, когда я с пером в руках восстанавливал в памяти минувшее, перед нашим гравипланом появилась ужасная маска смерти, окутанная радужной мерцающей пеленой. Она вырисовалась внезапно на фоне колоссальной темной туманности в созвездии Стрельца. А может быть, она была видна давно и ускользала от нашего внимания?
Первым ее увидел Манго и пришел в такое волнение, что я стал опасаться повторения припадка. Но, взглянув на странную форму туманности, я сам невольно вздрогнул. Мрачное фиолетово-красное облако с зеленоватыми краями до странности напоминало очертания человеческого черепа. В темных глазницах сверкали оранжевые и голубые звезды.
Наблюдения показывали, что плотность облака невелика. Но мы были уверены, что при нашей колоссальной скорости, врезавшись в него, мы сгорим, как метеор сгорает в земной атмосфере.
Пока у человека почва под ногами, пусть это пол в каюте космического корабля — незаметной пылинки, отчаянно несущейся сквозь величественный космос, — до тех пор он чувствует себя в безопасности. Мы ни минуты не думали о смерти. Все время, а его у нас оставалось с избытком, мы посвятили научным наблюдениям, измерениям, анализу.
— Исключительный случай заглянуть прямо в зубы туманности! — ликовал Вася. — Жаль, что никому не пригодятся наши открытия.
За восторженными словами молодого ученого, как эхо, звучала печаль. Но мы ее не слышали, не хотели слышать. Манго настойчиво передавал в направлении Земли результаты наших наблюдений, хотя мы давно уже потеряли надежду, что до кого-нибудь дойдет наш голос.
Критический месяц подходил к концу. За сверкающей туманностью пространство постепенно багровело, потом вдруг полыхнуло синим, и мы оказались в кольце мерцающей мглы, разорванной на клочки, точно облака в бурю.
Именно здесь, в недрах «черепа», мы наблюдали колоссальную вспышку неведомой звезды. Катастрофа разразилась уже тогда, когда мы оставили эту звезду позади на расстоянии нескольких земных орбит.
Звезда взорвалась. Раскаленная масса сброшенной оболочки медленно отдалялась от огненного горнила, но мы знали, что скорость ее равна нескольким сотням километров в секунду.
— Когда свет ее долетит до Земли, астрономы зарегистрируют появление еще одной Новой, — произнес задумчиво Вася. — Если бы они знали, что мы находились так близко от этого чуда!..
