Перед обеденным перерывом дед проверил нашу работу: — Все верно сробили. И навязали богато — сто тридцать пучков! Всю зиму будем отвары попивать, здоровья набирать.
После обеда мы с Витькой поднажали: связали еще сто сорок снопиков. Дед был доволен. Когда вернулись на пасеку, он велел бабушке покормить нас раньше остальных. И разрешил идти спать, не дожидаясь взрослых. Мы послушались и свалились замертво.
На другой день снова проспали подъем. Проснулись, когда взрослых уж и след простыл. Мужчины ушли на покос, бабушка с мамой — на огород. На столе был накрыт полотенцем завтрак. Рядом лежала записка, написанная мамой: «Дед не велел вас будить. Полдня отдыхайте. После обеда пойдете с ним копнить сено».
Папе с товарищами не понадобилось и шести дней, чтобы на всем склоне уложить траву в валки. Они разбегались извилистыми змейками во все стороны. И с каждым днем их становилось все больше и больше. Наше звено не поспевало за косарями. Дед одно их нахваливал. Он не раз отмечал, что мужики как на подбор: крепкие и работящие. Вот что значит деревенская закалка.
Пройдя последнюю ручку по верхушке хребта, косари спустились вниз. Там, у основания склона, был наш стан, под пышной березой. Повесив косы на ее сучья, они передохнули в тени. Затем, прихватив вилы и грабли, поднялись к нам.
— Нашего полку прибыло! — приветствовал их дед.
— Смотрим, подзашились вы, братцы! Решили выручить, — заметил отец.
— Помощь принимаем, — не заставил ждать с ответом дед. — Теперь копны пойдут как грибы в дождливую погоду.
И действительно, работа закипела. Мы с Витькой едва успевали выполнять задание, подгребать к копнам остатки сена.
К концу третьего дня была поставлена последняя копна. Отец с товарищами обступили ее, прихлопывая по макушке вилами. Косари теперь напоминали хоккеистов, радостно взмахивающих клюшками, образуя кучу малу, когда в ворота соперника забивается шайба.
А дед, опершись на грабли, будто тренер, наблюдал. Едва они угомонились, он поднял грабли к небу:
— Шабаш! Славная погодка, как по заказу постояла…
— Разве вы не рады? — глянул на нас папа. — А ну марш на гору — посчитайте–ка копны.
Мы с Витькой будто того и ждали: сорвались с места, как угорелые. С вершины покос виден как на ладони. По выбритому косами склону громоздились островки: деревья, кусты, кочки и копны сена. Мы дважды пересчитали копны. Довольные, припустили вниз.
— Сколько? — первым спросил дед, едва мы вернулись.
— Семьдесят две, — по старшинству доложил братишка.
— Стало быть, я угадал! — сказал дед. — Выходит, поставим пять добрых стогов.
— Глаз — алмаз! — похвалил Михаил Данилович.
— И не верится, что за девять дней столько наворочали?! Кажись, так ударно мы еще не косили, — подытожил дед.
— Витя с Ваней виновники! — заметил Борис Андреевич.
— Верно, они хорошо подсобили, — согласился дед.
— Стога завтра начнем ставить? — поинтересовался Витька.
— Нет, брат, копны должны слежаться, — принялся объяснять дед. — Пока их невозможно свозить, рассыпятся. Пусть себе постоят. А мы мед откачаем. Но завтра отдохнем. Разве не заслужили мы денек? Погоняем форель в Бахтиярке, а уж послезавтра примемся мед качать.
— Рыбалка от нас не убежит, — возразил Сергей Федорович. — Работать так работать. Давайте сперва мед откачаем. А там видно будет.
Дед не стал возражать.
После сенокоса на деда, как нам показалось, напала лень. Солнце уже поднялось над горой, а он и не думал идти на пасеку. Отец с товарищами тоже занимались кто чем. Дед точил странные кривые ножи. Я сроду таких не видел. Мы с Витькой надоедали ему одним и тем же вопросом:
— Когда же начнем мед качать?
— Беда мне с вами, — отбивался он от нас. — Дайте пчеле облетаться.
До нас не сразу дошло, что это означает. А объяснялось все просто: когда солнце обогреет землю, пчелы летят за медом. Да так увлекаются, что меньше всего реагируют, если человек появляется на пасеке. Дед хорошо знает, когда лучше всего открывать ульи и забирать рамки, наполненные медом.
Наточив ножи, дед наведался на пасеку. На обратном пути зашел в омшаник, погремел там, что–то переставляя с места на место. Вернулся к дому. Присел, как всегда, на крыльце. Обшарил глазами противоположный склон. Наконец громко распорядился:
— Пора снаряжаться, мужики! У пацанов уж терпенье лопнуло.
— И мы, признаться, заждались, — отвечал за всех Михаил Данилович.
Вслед за дедом все подались в омшаник. В одной из его половин — просторном, прохладном помещении, — в правом углу у окна была установлена медогонка. Она походила на огромный металлический цилиндр. Внутри его — специальное устройство, в которое вставляются рамки с медом. Начинаешь крутить за ручку — устройство вращается по ходу часовой стрелки и мед выкачивается из рамок, отекая по стенкам на дно сосуда. Потом через кран мед сливают в посуду: ведра, бачки или фляги.
Мы с Витькой снова были в звене деда. Он взял на себя самую ответственную операцию — специальным кривым ножом снимать с рамок восковую закупорку. Нам предстояло крутить медогонку.
Папа с товарищами облачились в белые халаты. На головы они надели причудливые шляпы–маски, которые специально придуманы, чтобы пчеловод мог предохранить шею и лицо от укуса пчел. В таком снаряжении они и отправились на пасеку. Папе и Михаилу Даниловичу поручалось отсортировывать из ульев рамки с медом. Они хорошо усвоили школу деда, могли его заменять. А Борису Андреевичу и Сергею Федоровичу досталось носить в помещение рамки с медом, в специальном ящике с ручками.
С первым ящиком в омшаник пожаловало все папино звено. Дед велел мне позвать и бабу с мамой. Когда они явились, он торжественно сказал:
— Отпробуем–ка для почина блинчиков. Еще прадедами заведено…
С этими словами дед причудливым ножом ловко снес с одного боку рамки закупорку ячеек. Первый восковой пласт он бережно подал бабушке. В самом деле, пласт походил на продолговатый блин, погруженный одним боком в мед. Затем дед молчком срезал «блины» для остальных, в том числе и для себя. Нам с Витькой такое лакомство понравилось. А взрослые обычно с этого ритуала начинали откачку меда. Все жевали «блины» молча, словно разговоры могли перебить вкус меда, отдававшего теплом и горчинкой. Бабушка управилась раньше остальных и первой нарушила молчание:
— Отродясь такого медку не едала! Штобы до краев наполнили всю посуду, какая найдется на пасеке.
— Ты, мать, лагушок приготовь, — поймал дед момент. — Как только наберется срезки, заквасим пиво. Оно и выиграет, пока откачаем пасеку.
— Да погляжу на ваше поведение, — пропела в ответ бабуля.
— Видали? — стал закипать дед, не приняв шутки. — Их величество еще поглядит…
— Пошто ты, дед, зазря кипятишься? Знамо дело, приготовлю. Чай шуток не понимаешь?
— Ладно, — поднялся дед с места, — за Ужином дошутим. Пора за работу, братья.
Дед, откупоривая рамки, приглядывал За нами. Стоило не так крутнуть ручку, он откладывал нож. Снова и снова показывал, Разъяснял, как правильно вращать рамки.
Мало–помалу мы освоились. Дело сразу пошло веселее. Тут уж мы осмелели, принялись за расспросы — что да как.
Дед отвечал с удовольствием, обстоятельно. Свое ремесло он знал, что профессор. Да и опыта ему не занимать: сорок лет на пасеке! Шутка ли?
Мы никак не могли взять в толк: как можно сносить спокойно, если пчела ужалит? Меня она всего один раз за руку цапнула, и то я заревел. А он только похихикал. Тут, говорит, нет вреда, одна польза.
— Что ты — стальной?.. — пробормотал я сквозь слезы. — Как ты их терпишь?
— Обыкновенно, — отвечал дед как ни в чем не бывало. — Должно, притерпелся, привык. Я один год подсчетами занялся — сколько же раз они ужалят? Досчитал до четырехсот. И сбился…
Мы с Витькой так и обомлели. Предположим, каждый год пчелы жалят деда по четыреста раз. Сколько же доз яда он принял за свою жизнь?
Витьке стало жаль деда. И он открыто заявил:
— Зачем тебе такие муки? Уж пора передать пасеку кому помоложе и переселиться насовсем в село. Отдохнул бы немного на старости лет.
Крепко Витька озадачил деда. Он даже рамку отставил, задумался. Видно, перебирал в памяти свою жизнь. Наконец возразил:
— Пока есть силы — не оставлю пасеку. И знаешь почему?
— Скажешь — узнаю, — Витька смотрел на деда.
— Знаешь, сколько людей меня за мед добром помянули? Так вот, за сорок лет я накачал более двухсот тонн целебного меда. А его все не хватает. По лечебным свойствам моему меду нет равных. Он же в Москве на выставке золотую медаль получил! Соображаете? Выходит, людям нужно мое ремесло.
Дед снова помолчал, переводя вопросительный взгляд то на меня, то на Витьку. Потом продолжил:
