— Эх, молодо-зелено! — снисходительно улыбнулась Трети. — Развлекайтесь, дорогая. У вас такой очаровательный жених! А вы такая красавица! Веселитесь. Я предупрежу в столовой, чтобы вам оставили ужин. Вы ведь вернетесь к ужину?
— Ну конечно! Гезе к четырем на работу, так что не позднее двух он привезет меня обратно.
— Думаете, вам удастся найти уголок, где можно хорошо отдохнуть?
— Надеюсь.
Проснувшись, Трети тут же бросилась к окну. «Шкода» кофейного цвета стояла у ворот. Из машины вышел Геза и быстрым шагом направился к дому. Надо было торопиться, и Трети потихоньку, чтобы не разбудить Манци, надела халат и шлепанцы и выскользнула из комнаты. Геза, вероятно, уже поднялся в комнату, так как она его не встретила.
Трети быстро прошла по бетонированной дорожке к воротам и остановилась возле «шкоды».
— Какое прекрасное утро! — сказала она, наклоняясь к открытому окну машины, в которой сидела Жофия. — Только шесть часов, а уже тридцать градусов!
— И вы специально встали в такую рань, — улыбнулась Жофия, — чтобы сообщить мне об этом?
— Нет-нет! Я хочу пожелать вам счастливого пути.
— Очень мило с вашей стороны. Но вы уже пожелали вчера вечером!
— Но я подумала…
— Я могу вас попросить об одной любезности? — Жофия потянулась к лежавшей на заднем сиденье сумочке, на ее руке звякнули браслеты.
— Разумеется, — обрадовалась Трети возможности оказать услугу своей новой знакомой.
— Вы не могли бы отправить вот эти открытки?
Трети хотела взять открытки, но не успела — кто-то схватил ее за руку. Она удивленно обернулась и увидела Гезу.
— Мы сами можем это сделать, дорогая, — сказал он Жофни.
— Меня это нисколько не затруднит, — настаивала Трети. — Я все равно собираюсь на почту.
— Не стоит! — В голосе Гезы было что-то такое, что заставило Жофию уступить.
— Геза прав, — сказала она, немного растерявшись, — мы сами… Просто, я думала…
— Но ведь я охотно это сделаю! — настаивала Трети.
— Не надо! — отрезал Геза.
Это уже было грубо! Трети обиделась. А ведь не далее как вчера вечером этот самый Геза говорил ей комплименты, льстил, был подчеркнуто внимательным, во всем старался ей угодить. Все уговаривал выпить еще вина, и, что греха таить, она даже захмелела. А тут ни с того ни с сего… Что за муха его укусила?..
— Закрой окно, дорогая, — сказал он Жофии. — Ты прекрасно знаешь, что я не люблю, когда в машину набивается пыль.
Трети отступила назад, Жофия подняла стекло. Геза обошел машину, открыл дверцу и бросил на заднее сиденье коричневую картонную коробку. Он сел в машину и включил зажигание. Машина тронулась с места, с Трети даже не попрощались.
Она обиженно поплелась обратно. Приятное впечатление, которое сложилось у нее о Гезе вчера вечером, вмиг улетучилось. «Первое впечатление, — размышляла она, — самое верное. Я тогда сразу подумала, что где-то его уже видела, и ясно помню, что тогда он был блондином. Ну конечно! И уверена, что это его вели два милиционера…» Внезапно она остановилась: перед ней, точно восклицательный знак, стояла Манци.
— Где тебя носит?! — укоризненно сказала она. — Ты и впрямь чокнутая! В шлепанцах, в ночной рубашке! Ни свет ни заря! Что ты здесь делаешь?
— Я…
— Держу пари, ты опять следишь за этой рыжей!
— Я только пожелала ей счастливого пути.
— Очень нужны ей твои пожелания! Сейчас же иди домой!
— Так я же иду, — Трети прибавила шагу. Но тут же остановилась и обернулась к подруге. — Манци, ты не запомнила случайно номер машины?
— Какой еще машины?
— На которой разъезжает Геза.
— Зачем тебе?
— Просто так. Запомнила или нет?
— Я тебя спрашиваю, зачем тебе это? Говори!
— А вдруг будут разыскивать.
— Кого разыскивать?
— Ну, этого Гезу. Номер машины очень пригодился бы милиции.
— Что? Опять? — с досадой сказала Манци. — Ты снова за свое? Я думала, ты умерила свою фантазию. Ведь вчера ты была от него в восторге. Без конца повторяла, что тогда это был не он!
— А теперь утверждаю, что это был он!
— Ну ладно, — уступила Манци, — он так он. Какая разница?
— Вчера вечером ты тоже говорила, что Геза тебе не нравится! — возмутилась Трети.
— Ну и что! — рассердилась Манци. — Разве ты когда-нибудь прислушивалась к моему мнению? — Она резко повернулась и ушла.
2Ловаш нетерпеливо дергал калитку. Наконец из дома выглянула Луиза, растрепанная, с опухшими со сна глазами, она придерживала на груди халат.
— Йожы, это ты? — изумилась она. — Чего ты так рано? Еще и шести нет!
— Откройте, черт побери! Как можно так крепко спать?! Я звоню уже целых пять минут!
Луиза пригладила волосы.
— Я приняла две таблетки снотворного, в моем возрасте вредно волноваться. Ах, что делается на свете!
— Да впустите же меня!
— Ну иду, иду! Господи!..
Она наконец попала ключом в замок, Ловаш толкнул калитку и, шагнув во двор, схватил Луизу за локоть.
— Заприте калитку и идемте в дом.
Луиза, толком еще не проснувшись, засеменила вслед за Ловашем.
— Да говори же, что с тобой случилось?
Ловаш тяжело рухнул на стул.
— Беда, тетушка, беда! Я пропал!
— Пропал?
— Я хочу сказать, пропали мои денежки!
Луиза достала из шкафа бутылку палинки, стопку и налила Ловашу.
— Выпей — полегчает.
Он выпил и сжал голову руками. Луиза стояла в замешательстве, подыскивая слова, чтобы его успокоить. Она поняла, что Йожефу уже все известно.
— Что теперь поделаешь… — наконец тихо произнесла она.
— Значит, вы уже знаете, что Ева умерла, то есть что ее убили. Вытолкнули из окна.
Женщина кивнула.
— Да, Йожи, это большая беда.
— Я проплакал всю ночь. — Он мучительно скривился. — Больше не хочу. Вы знаете, что я ее очень любил. Но теперь ничего не изменишь — она умерла. — Он глубоко вздохнул. — И этого мало — в милиции требуют, чтобы я показал завещание.
— Так ты покажи.
— Они уверяют, что у Евы в квартире его нет.
— Да где ж ему еще быть! — возмутилась Луиза.
— Но это только полбеды! Если завещание найдется, то я попадаю под подозрение.
— Ты? Почему?
— Да потому, что они могут подумать, будто это я убил, чтобы поскорее завладеть деньгами.
— Да что ты говоришь! — обмерла Луиза. — Давай-ка присядем. Выпьем еще по рюмочке.
— Вот попал в беду, — хмуро проворчал Ловаш. — А вы откуда все знаете?
— Вчера была пятница, я, как всегда, ходила к доктору. Сама-то я ничего не видала, не слыхала, но потом все узнала. Этот милиционер, а может, сыщик, который пришел поговорить с доктором, со мной тоже беседовал. Я все рассказала. Я и минуты не сомневалась, кто это сделал. Так сразу ему и сказала, что это Жофия, та, рыжая. Приревновала Еву к Гезе.
— К Гезе?
— Я тебе никогда об этом не говорила — зачем огорчать, ведь дело прошлое, — но Геза сначала ухаживал за Евой, а уж потом привел Жофию.
— Откуда вы это знаете?
— Знаю, и все тут.
— Может, Ева сказала?
— Ну нет! Ни словечка! Да я все же знаю. Сначала Геза появился один. А потом пришел с этой Жофией. Вот как это было.
Ловаш все больше мрачнел.
— Что вы еще знаете?
Луиза перешла на шепот:
— Геза и доктор дружили еще до того, как умер Михай Борошш. Ева сперва у доктора встречалась с Гезой. Сам знаешь, Борошш никого не терпел в доме. Ну Геза и не ходил, только уж когда старик умер. А потом и Жофию с собой привел.
— Вот, значит, что между ними было! — вскипел Ловаш. — Вот почему Ева не хотела, чтобы я с ним встречался! Боялась, что старая любовь откроется! Мне-то ведь она говорила, что, кроме меня, у нее никого не было! Уверяла, что я у нее первый! Конечно, она знала, что я почти не имел дела с женщинами и меня легко обмануть.
— Уж в чем в чем, в этом-то мужчина должен разбираться!
— Должен, должен! Я же ей поверил! Тоже мне, овечка! Ох, тетушка, у меня нет слов!
— Успокойся, мой мальчик, и выпей еще рюмочку.
Ловаш налил еще рюмку и выпил.
— Понимаю теперь, — проворчал он, — почему она покрывала этого вора!
— Почему «вора»?
— Знаете, сколько всего он украл у Евы? И драгоценности, и монеты из коллекции! Это еще раньше было! А сейчас — все остальное, даже сберкнижки! Мне в милиции сказали.
Луиза была ошеломлена.
— Может, врут? — предположила она.
— Нет, не врут! Раз говорят, что в квартире ничего нет, значит, нет! Ева сама жаловалась, что Геза ее обкрадывает, только заявлять не хотела! Так вот почему! Он был ее любовником! А я-то думал… — Он махнул рукой. — Ладно, оставим это. В общем, сначала драгоценности, монеты… а теперь и сберкнижки! Восемьсот тысяч форинтов! — Ловаш чуть не плакал. — Я это так не оставлю! Попадись он мне только!
