— Я сперва подумал, — тихонько проговорил Говард Куртину, — что мы последние ослы — почему не прокрались отсюда ползком к нашей шахте. А теперь вижу, что большей дурости мы и сделать не могли. Потому что стоит им здесь засесть надолго, они прочешут все вокруг, и нас у шахты нашли бы в два счета.
— Но что нам делать, если эти устроят здесь свой лагерь? Ума не приложу… — прошептал Доббс. — Об этом никто из нас не подумал. Я и сам думал, что они как пришли, так и уйдут.
— Наберемся терпения, — проговорил на сей раз Лакод. — Вдруг они передумают и повернут восвояси.
— Предлагаю рассредоточиться во всю длину канавы, — предложил Говард. — Если их черт все же занесет сюда, им незачем заставать нас всех вместе — перестреляют, как кроликов. Они-то пока считают, что здесь один Куртин, и если мы вдруг начнем стрельбу с разных позиций, они, чего доброго, переполошатся, бросят все и уйдут отсюда.
Говард и Лакод заняли две крайние точки канавы. У каждого из них было по хорошему охотничьему ружью. А Куртин и Доббс так расположились по центру, что один бандит увидать их обоих сразу не мог, даже подойди он совсем близко к канаве.
Бандиты сбились в кучу недалеко от тропинки, ведущей в лес. Они курили, переговаривались, хохотали; двое вытянулись на земле и не то спали, не то дремали. Один пошел к лошадям, чтобы сообщить оставленным там часовым о решении разбить здесь лагерь. Пусть они тем временем подыщут подходящее местечко для ночевки лошадей… Всем засевшим в канаве одновременно пришла в голову мысль, что пробил их час: взять пятерых бандитов на мушку и ухлопать! Когда пятеро остальных прибегут на помощь, встретить их как следует из надежного укрытия и избавиться от этих грязных псов раз и навсегда. Все они злились про себя, почему заранее не обсудили такой возможности.
Доббс, мысленно разработавший уже этот план в деталях, пополз к Говарду — тот ближе других.
— Я думал о том же самом, — ответил ему старик. — Но тогда все они, мертвые, останутся здесь лежать.
— Мы закопаем их, — прошептал Доббс.
— Конечно. Но мы вроде бы собрались пробыть тут еще недели две. Не хочется жить на кладбище. Кладбище вещь необходимая, но день и ночь иметь его перед глазами… зная, кого и как ты похоронил… А то я сразу согласился бы; вон тот рябой, например, — у него такой подлый вид, что любой взрослый и видавший виды человек испугается, увидев его рядом с собой в церкви.
— Такого ты в церкви не встретишь.
— Ошибаешься! Именно его, да и всю эту банду. Клянусь тебе, именно негодяи вроде них подвешивают под иконы святой девы Гваделупской или святого Антония большинство серебряных украшений. Они себе колени стирают — от двери собора до алтаря проползут, да еще трижды вдоль стен. Пойди проверь, у каждого из них на шее иконка или амулет с изображением святых. Правительство в Мехико знает, почему так прижимает церковь. У этих людей в десять раз больше всяких предрассудков, чем у черных язычников в Центральной Африке. Они… гляди, этому-то что понадобилось! Он прямиком сюда направился! Живо на место!
С кошачьей ловкостью Доббс отполз в сторону.
И действительно, один из бандитов вразвалочку шел к тому месту в канаве, где притаился Куртин. Он не смотрел ни себе под ноги, ни в сторону канавы, скорее он, задрав голову, разглядывал отвесную скалу. Похоже, искал, нет ли здесь другого спуска. А может быть, подумал, что где-то здесь торчит пропавший гринго или что отсюда он спустился вниз по другой дороге — иначе он бы им встретился.
Убедился, что никакой другой дороги вниз здесь нет, скала как бы все опечатала. Насвистывая сквозь зубы, повернулся — пора возвращаться к своим. При этом он опустил глаза и увидел канаву. Наверняка подумал, будто это и есть дорога, которую они ищут. Подошел поближе, стал почти на край канавы. И тут разглядел Куртина.
А Куртин все время не спускал с него глаз; поэтому ничуть не удивился, увидев прямо перед собой.
— Карамба! — вскричал бандит и громко позвал своих дружков. — Эй, все сюда. Тут птичка сидит в своем гнездышке и высиживает яйца, — он громко захохотал.
Остальные мгновенно вскочили и, не скрывая любопытства, направились в сторону канавы. Но когда они были на полпути, Куртин крикнул:
— Стойте, бандиты! Не то стреляю!
Бандиты остановились как вкопанные. Потянуться за револьверами не решились. Они не поняли, что произошло.
А тот, который обнаружил Куртина, без разговоров поднял руки и пошел, не опуская их, к середине площадки, где стояли остальные.
Некоторое время они не произносили ни слова, потом начали что-то оживленно обсуждать, перебивая друг друга.
Наконец вожак выступил вперед и сказал:
— Мы никакие не бандиты. Мы из полиции. И сами ищем бандитов.
Куртин слегка выглянул из канавы.
— Где тогда ваши жетоны! Если вы из полиции, хотя бы у одного должен быть жетон. Предъявите его мне.
— Жетон! — удивился вожак. — Нет у меня жетона. И незачем иметь. И ничего никому предъявлять не обязан. Идите-ка сюда, к нам. Мы хотим с вами побеседовать.
— Можете говорить на расстоянии. Я отлично вас слышу.
Мы вас арестуем. Вы здесь охотитесь, а лицензии на право охоты у вас нет. Мы вас арестуем и отнимем ружье и револьвер.
Куртин рассмеялся.
— Так где же ваш жетон? Вы сами-то имеете право носить оружие? А раз у вас никакого жетона нет, выходит, вы и не из федеральной полиции, и не из государственной. И никакого права арестовать меня не имеете.
— Послушайте, сеньор, — вожак приблизился к нему на несколько шагов. — Арестовывать вас я не стану. Отдайте нам только ваш револьвер. Охотничье ружье оставьте себе. Нам нужны револьвер и патроны к нему.
Он сделал шаг по направлению к Куртину, остальные последовали за ним.
— Больше ни шагу! — крикнул Куртин. — Или я стреляю, так и знайте.
— Будьте хоть немного повежливее, сеньор. Мы вам никакого зла не причиним, нам нужен только ваш револьвер.
— Он мне самому нужен.
— Швырните-ка эту железяку сюда, и мы отстанем от вас, разойдемся подобру-поздорову, — крикнул кто-то из бандитов.
— Ничего вы не получите. Валяйте, проваливайте отсюда!
Куртин еще несколько приподнялся — для лучшего обзора.
А те снова принялись обсуждать, как быть. Бандиты понимали, что в данный момент превосходство на стороне гринго из канавы. Едва они успеют потянуться за оружием, как тот скроется в укрытии и, прежде чем они добегут до тропинки, ведущей в лес, шесть раз выстрелит. Если он хороший стрелок, уложит всех. Поэтому молча вернулись на исходное место и уселись на земле в кружок. Было уже часов десять, самое время подкрепиться. Разложили маленький костерок, сгрудились вокруг огня — чтобы съесть похлебку, пусть и самую жалкую, ее нужно сперва сварить.
Они, конечно, нисколько не сомневались, что гринго в любом случае попадет к ним в руки. Из канавы ему деваться некуда, а так как свой лагерь они разбили на этой площадке, пройдет никак не больше двух дней, и гринго сдастся. Или ему захочется, например, заснуть — тогда его можно будет взять голыми руками.
…Все люди видят в церквах столько картин с изображением самых кровавых пыток, видят скульптуры святых и мучеников с растерзанными телами, пронзенными копьями и стрелами, с открытыми ртами, в глубине которых виднеется огрызок языка, вырванные из груди кровоточащие человеческие сердца, из которых бьют язычки красного пламени; залитые кровью руки и ноги, пробитые гвоздями; размозженные колени с вывернутыми коленными чашечками, спины, исстеганные плетьми с рыбацкими крючками; головы, которые сдавливают терновые венцы, сбитые тяжелыми деревянными молотками. И перед этими вот картинами и деревянными скульптурами, столь реалистическими, что при виде их тебя от неописуемого ужаса начинает бить дрожь, что ты вскакиваешь по ночам, если тебе такое приснится — перед ними верующие и набожные люди часами простаивают на коленях с широко раскинутыми руками, и причитают, и стонут, и молятся, и бормочут, и тихим голосом сто, двести, пятьсот раз поют «Аве, Мария!».
Вот почему этим людям не требуется никакой фантазии и особой изобретательности, если они вздумают скоротать время со своей жертвой — достаточно вспомнить знакомые с детства картины из церквей. И они подражают увиденному, они верны образцам, ибо все их духовное воображение уходит корнями в религию.
Индейцы-язычники в Сьерра-Мадре, Оаксаки, Чеапасе и Юка-тее на дикие зверства не способны. Зато метисы и мексиканцы, которые перед совершением преступления молятся богоматери и часами простаивают перед изображением святого Антония, моля о благословении, а потом снова взывают к богоматери и обещают ей по десять стеариновых свечек, если их не схватят правительственные войска — для них нет ни преступления, ни жестокости, к которым они не были бы готовы. Совесть у них всегда чиста — пусть все их грехи им отпустят те фигуры и картины в церквах, которые, по их мнению, для этой цели и созданы.
