Решили похоронить Габлиани на скальной полке, сделав ему временную могилу из камней. Я его потом сниму и привезу в Сванетию, сказал Миша. Он знал, хоть решение это общее, но ответственность его здесь особая: в Сванетии с него сурово спросят, как он мог бросить земляка, и еще неизвестно, чем разговор закончится.
Джумбер положил в карман Илии записку: «Прости. В этом году мы не смогли тебя спустить, но обязательно спустим».
Пальцы отрежут, руки отрежут, но я приду сюда за Илико, сказал Кухианидзе. Та ночь нас намертво сроднила.
Еще труднее стало идти по гребню. Свинцовой тяжестью давил груз первой потери.
Миша упорно тащил кадербеича. Больной не мог сделать и двух шатов без отдыха, он поминутно ложился и молил: «Брось меня, Минан, мне все равно не выжить».
Особенно тяжелым был взлет к вершине 6918. казалось, этому подъему не будет конца кадербеич выдохся окончательно, он уже не мог вставать. Потерпи, мы уже все прошли. Во всяком случае, самое трудное, подбадривал Миша...
На вершине 6918 лежала записка Хазарадзе, и стало ясно, что вторая группа дальше не пошла и спустилась вниз. Рассчитывать на ее помощь было бесполезно.
Начался спуск по северному гребню, стало немного легче. Пятерка остановилась на ночевку на высоте 6750 метров; в тот же вечер бьла дана красная ракета, извещавшая о беде.
Утром 29 августа Миша ушел вперед с больным Кадербеичем, опережая остальных минут на двадцать, на тридцать. В простых местах больной садился на снег и сползал на страховке вниз. Потом спускался Миша. Он заметил, что в трудных местах Кадербеич держался уверенней.
На скалах я боюсь сорваться и сдернуть тебя, объяснил больной.
Но так только начинался снежный склон, Кадербеич валился: силы вновь покидали его. На пологих местах Миша привязывал к ногам больного веревку и волоком тащил его вниз. Так они прошли отметку 6000 метров и продолжили спуск. Вот уже скоро и перевал. Верхней тройки все не было видно.
Миша заметил («от радости я побежал к ним») на гребне поднимающихся снизу спасателей - Джокиа Гугаву, Отара Хазарадзе, врача экспедиции Джуаншера Муселиани. Теперь он точно был уверен: Кадербеич спасен.
Он оглянулся назад: сверху спускался один человек!
Это был Кузьмин.
Из дневника Кузьмина:
«Наша тройка, свернув бивуак, начала спуск. У Кухианидзе подморожены ноги, и он не может надеть кошки. У Джумбера шеклтоны подбиты шипами, которые не очень надежны на льду. Поэтому они оба спускаются на всю веревку, затем принимают меня с нижней страховкой: мои кошки держат хорошо. Так спускаемся до верхних крутых скал, а потом и по скалам. Перед последней скальной стеной Джумбер и Теймураз ожидают меня, чтобы помочь спуститься, так как моя левая рука после срыва наверху практически не действует. Собираемся на уступе. Спуск отсюда всего 10-12 м. Джумбер проходит стенку с верхней страховкой. Что делать нам? Теймураз предлагает организовать дюльфер. Это разумно. Закрепляем петлю за выступ скалы, и я спускаюсь первым. Дохожу до снега, отстегиваюсь от веревки и сажусь рядом с Джумбером. Спускается Теймураз. Вот уже два шага остается ему до снега, и мы поднимаемся, чтобы освободить его от веревки и продолжить спуск. Но именно в этот момент что-то происходит наверху, Веревка слабеет. Теймураз с криком отклоняется от скалы и вместе с веревкой, кувыркаясь на крутом снежнике, летит вниз и скрывается за перегибом склона. По пути оп задевает Джумбера. Тот падает, но быстро задерживается. За Теймуразом сверху летит камень, видимо перебивший веревку. Нам кажется, что за перегибом снежного склона есть площадка и Теймураз может на ней задержаться это в 200 м от нас. Вынимаем из рюкзаков все лишнее, оставляем палатку предстоит спуск без страховки: веревки у нас больше не осталось. Осторожно и медленно спускаемся по пути нашего подъема, чтобы потом траверсировать склон на уровне возможного задержания Теймураза. Идем не очень уверенно. В крутом скальном кулуаре чувствую, как рюкзак отталкивает меня от скалы, и я вот-вот сорвусь В пропасть. Но тут Джумбер, спустившийся впереди, поддерживает меня, и все обходится благополучно. Нанонец мы на площадке одного из наших бивуанов. Высота 6400 м. Отсюда решаем траверсировать вправо. Сначала на склоне снег, и ступени держатся хорошо. Постепенно слой снега становится тоньше приходится подрубать ступени в подстилающем льду. Впереди идет Джумбер. На мои неоднократные предложения пропустить вперед меня он отвечает молчанием. Ему особенно тяжело: он руководитель группы и близкий друг Теймураза. Уже не так далеко до того места, откуда мы должны увидеть весь путь падения кухианидзе. Джумбер для чего-то поворачивается лицом к склону, и в тот же момент его нога соскальзывает со ступеньки, шипы скользят по льду (как жаль, что это не кошки: передние зубья, безусловно, обеспечили бы задержание). Джумбер падает, на склон. Пытается задержаться ледорубом, но тот вырывается из его рук сначала медленно, потом все быстрее Джумбер скользит вниз и исчезает из виду за поворотом кулуара. Стою и смотрю ему вслед, не в силах хоть что-то сделать для его спасения. Крутой кулуар в 400 м подо мной заканчивается 1000-метровым отвесом, на ледник Звездочка. Не помню, как я вернулся на площадку, откуда мы начали траверсировать склон, и начинаю медленно спускаться. Мысль работает тупо, как в бреду: когда же и где моя очередь в этой нелепой трагедии? И лишь на сложных участках мобилизуюсь в борьбе за жизнь. Особенно боюсь случайно нагрузить левую руку и не выдержать болевого шока. Впереди минимум 1400 м спуска до людей и лазание на крутых ледовых и скальных участках. Хергиани ушли далеко. Пытаюеь звать их, но они, конечно, не слышат, и через, некоторое время вижу их далеко внизу, на снежном гребне». Срыв Джумбера видели в бинокуляр с базового лагеря.
...Двадцать шестой, двадцать седьмой...
По всем признакам Победа намеревалась взять еще одного того, за кем охотилась с прошлого года., Но опытный альпинист обхитрил вершину: с высоты 6400 метров, полагаясь только на одну здоровую руку, спустился без веревки, в одиночку.
Врач приводил в чувство Кадербеича. Миша расспрашивал Кузьмина. У всех троих спустившихся на перевал Дикий были страшные лица: черные струпья кожи, обожженной морозом и солнцем, свисали со щек, губ, носа.
Кузьмин показал место падения. Километровая стена, по которой летели альпиписты, не оставляла надежд, что они живы.
«Зона, где лежали тела, лавиноопасна. Если мы завтра их не найдем, они будут погребены навечно. Всю ночь я плакал. А утром сказал: я иду искать погибших товарищей. Я пойду с тобой, сказал Гугава».
Позже к ним присоединился Отар Хазарадзе. Большую смелость надо было иметь, чтобы идти в это гиблое место. Лавины пощадили их. Тела погибших, разбитые до неузнаваемости, были найдены и отправлены на родину. На Победе остался один Габлиани.
...Тбилиси бурлил, потрясенный трагедией. Печальный материал заполнял газетные полосы. Сотни людей шли к Дидубийскому пантеону, где совершилось погребение двух выдающихся альпинистов Грузии. Говорили о самоотверженном поступке Михаила Хергиани, сумевшего в одиночку спустить с высоты 7300 метров тяжело заболевшего товарища. Все считали это подвигом. Еще до поездки в Сванетию Миша имел трудный разговор с Бекну, прилетевшим в Пржевальск. Почему не было спайки? Почему действовали раздробленно? Наконец, почему Габлиани оставлен на Победе? Но ведь уже был сентябрь, начались холода, люди измотаны... Почему сразу не забрали? Опять двадцать пять. Приходилось вновь и вновь повторять, как все было, прежде чем неистовый родич взял, наконец, свои упреки обратно.
С волнением и тревогой летел Миша в Сванетию держать главный ответ. Туда же летели члены экспедиции, а также ответственный секретарь Федерации альпинизма СССР Александр Каспин...
С дней экспедиции Миша не брился, густая черная борода подступала под самые глаза. Он был острижен наголо. Всё это придавало облику его почти монашескую аскетичность.
В день условных похорон сотни горцев из Местии и других селений пришли к дому Габлиани. Во дворе в несколыю рядов выстроились сбитые из сырых досок длинные поминальные столы. В доме, в центре большой комнаты, стояла кровать. На кровати лежали вещи покойного: одежда, оружие, награды. Вдоль стен толпились родственники, облаченные в черное. За кроватью лицом к дверям, как бы встречая входящих, стояла Женщина. Черное платье, черный платок. Лицо мадонны. Это жена Илии Домна. В ее больших карих глазах еще теплилась надежда. Женская фантазия ей почему-то казалось, что Миша придет сюда вместе с Илией. Когда члены экспедиции подошли к дому, в толпе горцев прокатился вздох: «Миша!» Миша шел впереди. Толпа расступалась перед ним и следом смыкалась, отторгая его от сопровождающих. Он шел один через разверзающийся черный коридор.
