— «Которые крестьяне сидят с огнем…» — вдруг тихо сказал один из членов бюро, черненький Яша Липкин, студент пединститута.
— Ты что это мелешь?.. — тревожно спросил Ваня Козодоев и, недоумевая, посмотрел на окружающих.
Лучина поджал губы и усмехнулся. Дочитав все до конца, положил листок на стол.
— Дадим слово товарищу Гребенюку.
Гребенюк поднялся, камнеподобный, но красивый, бодрый. Слегка передернул шеей в тугом воротничке гимнастерки. Расстегнул свою полевую сумку, заглянул туда, будто собирался извлечь какой-то важный — документ, но снова застегнул ее и отложил.
— Так что тут много-то рассуждать?.. Я так считаю, в нашей стране добрых девчат и хлопцев пруд пруди. Зачем нам всякого, я извиняюсь, первого попавшего вовлекать в строительство социализма?
— В строительстве социализма участвует не только союзная молодежь, — спокойно прервал его Лучина. — Это — право каждого советского гражданина.
— А что ж я, не знаю?.. — уверенно сказал Гребенюк. — Пущай строят, но доверия им быть не должно. Такие нам могут и ножик в спину…
— Вы что ж, имеете в виду Покровскую? — спросил Лучина.
— А вполне возможно. Поскольку яблоко может от яблони далеко не покатиться. Надо быть начеку. Партия как нас учит?..
Лучина дал Гребенюку выговориться. Все слушали напряженно, и Гребенюк, отговорив, сел с сознанием, что произвел впечатление. Знаком он попросил стакан воды, как положено докладчику, выступавшему со сложным и важным докладом.
Володька Мишуков сидел какой-то оглушенный. Ему казалось, что челюсти у него свела судорога, и он беспомощно поглядел на Сашу. Она молчала. И вдруг по белым ее щекам одна за другой заспешили горошины слез. Она притиснула к вискам тонкие пальцы, как при сильной головной боли, и нагнулась к коленям, обтянутым старой клетчатой юбчонкой. Русая коса ее упала и коснулась пола.
И вдруг Лучина улыбнулся. Улыбнулся только глазами, прикусив нижнюю и без того узкую губу. Улыбка эта была неожиданной, необычной, как гром зимою или светлая ночь в сентябре. Кому-то она даже могла показаться слегка иронической, но Володька решил, что в этой улыбке Сашино спасение.
В бюро были две девушки с прядильной фабрики. Одна из них, повинуясь жесту Лучины, вскочила, обошла стол и налила Саше воды.
— Не плачь, — шепнула она. — Сейчас все разберем.
Тут и Володька опомнился окончательно и сказал жалобно-протестующе:
— Ребята, ну что же он зря треплется?.. Какой она может ножик в спину?.. Смехота прямо! И разве она за отца отвечает?
— Мишуков, сядь и закройся, — одернул его Ваня Козодоев. — Никто тебе слова не давал.
Володькино замечание опять подняло Гребенюка с места.
— А ты что ж думаешь, не отвечает? Вот если бы она сознательно оценивала, она бы обязана от такого отца вчистую отступиться. А она, понимаешь, письма пишет, гроши посылает.
— Раз дано право переписки, значит, можно и писать. Я так понимаю, — защищался Володька. — Вот если бы не дано…
Ища поддержки, он невольно оглянулся на Лучину. Но тот нахмурился, будто хотел сказать: не лезь вперед батьки в пекло.
— Товарищ выступает не без основания, — прорвался Ваня Козодоев через поток Володькиного возмущения. — Ты, Мишуков, пожалуйста, на меня глаза не таращь! Мы же должны думать, кого мы принимаем. Товарищ Гребенюк хочет помочь нам разобраться…
— Такой поможет! — горячо вздохнул Володька.
— Действительно, Мишуков, ведь мы же эту девушку совсем не знаем, — позволила себе заметить та, что только что подавала Саше воду.
— У нее рекомендация от члена партии, — возразила другая. — Мало тебе? А вот этого гражданина, который пришел ее отводить, мы действительно не знаем.
Тут заговорил и Лучина, до сих пор внимательно выжидавший:
— У меня как раз вопрос к товарищу Гребенюку. Вы, насколько я понял из вашего заявления, беспартийный?
— Вступлю, — сказал Гребенюк с угрюмой решительностью. — Даже очень скоро…
— Если примут, — бросил Володька.
Лучина снова сделал Володьке немое замечание. Потом встал и подошел ближе к Гребенюку.
— Еще вопрос: откуда вы Покровскую знаете? Она на «Металлисте» работает, а вы в «Заготзерне», кажется?
— По совместному проживанию знаком, — ответил Гребенюк и сразу же весь как-то напрягся, будто перед обороной. — В одном дому с ней живем.
— Откуда же вы узнали, что она собирается в комсомол вступить?
— Да она сама болтала: вот, мол, вступлю!.. Тогда меня голой рукой не ухватишь!..
— Ох, зачем же ты ему сказала, дурочка!.. — как-то невольно вырвалось у Володьки.
— Мишуков, слушай, прекрати в конце концов выкрики! Ты нам работать мешаешь! — серьезно возмутился Ваня Козодоев. — Или мы о тебе вопрос поставим…
Володька метнул почти злобный взгляд на своего бывшего дружка. Но то, что дальше услышал Володька, его совсем покорежило и смяло. И он больше уже ничего не выкрикнул.
Лучина нагнулся над Сашей и спросил ее, почему она рассказала Гребенюку о своих намерениях. Почему он оказался здесь и так нетерпимо говорит о ней? Лучина спросил это негромко, загородив Сашу собой от Гребенюка. И Саша, подняв на Лучину выбеленное тоской лицо, тихо призналась:
— Он ведь муж мой… был.
Гребенюк, напряженно прислушивавшийся, качнул кудрявой головой и криво усмехнулся.
— Тоже жена нашлась! Много вас…
— Прекратите! — вдруг вскрикнул черненький Яша Липкин. — Здесь же горком комсомола! Как вам не стыдно!
Гребенюк еще больше насторожился. Но не заметно было, чтобы ему стало стыдно. Он только еще раз расстегнул и застегнул свою полевую сумку. И каждый из членов бюро, наверное, подумал: что же все-таки он в ней таскает?
— Я чувствую, товарищ Гребенюк, — сказал Лучина, — что вами, помимо всего прочего, руководят какие-то личные мотивы. Может быть, лучше нам их не касаться. Вы можете быть свободны, а бюро примет соответствующее решение.
Гребенюк молча поднялся и с мрачным недоверием оглядел всех.
— Вы, главное, ее-то поменьше слушайте, — указал он на Сашу, но уже без прежней уверенности. — Она вам наскажет семь бочек арестантов. Я с ей действительно имел… Но я в тот момент недоучел положение. А как узнал ее автобиографию, я все это дело разом пресек. Можете у соседей справиться.
— Горком комсомола не занимается сплетнями, — холодно сказал Лучина.
Гребенюк тронулся к двери, но там его догнал голос Яши Липкина, который спросил запальчиво-возмущенно:
— Товарищи, что же это такое?.. Ей же всего семнадцать лет… Она же несовершеннолетняя. Какой же муж? По закону это — преступление, его за это надо судить…
Гребенюк резко скрипнул сапогами у порога.
— Скажите, юрист какой нашелся! Это еще доказать сначала потребуется, что я у ей первый…
— Я прошу вас уйти! — повысил голос Лучина.
И когда за Гребенюком закрылась дверь, сел, внешне спокойный.
С минуту стояла сухая тишина, и все не глядели друг на друга.
— Так что же все-таки получается?.. — первым спросил Ваня Козодоев.
— То, что видишь. — Лучина собрал со стола бумажки, и если бы кто пригляделся к его рукам, то заметил бы, что пальцы слегка подрагивают. — Меньше нам нужно прислушиваться ко всяким… выступлениям и больше самим думать. Ты что же, не согласен со мной, Иван?
— Я не понимаю, при чем… — пожал плечами Ваня. — Конечно, этот тип — порядочная… Но суть дела ведь не в нем.
— Короче говоря, ты все еще против приема Покровской? — напрямик спросил Лучина.
— Против, — угрюмо, но в тоже время волнуясь, бросил Ваня.
— Ты, Яша?
— Понимаете, — ероша черную голову, начал Яша Липкин. — Я все никак не могу собраться с мыслями… По-моему, ее необходимо принять. Видите ли, после того, как этот дядя был здесь, мы просто обязаны это сделать.
— Понятно! — бодро сказал Лучина. — Вы, девушки, как?
— Я воздержусь, — очень тихо сказала одна, застенчивая и как будто даже ласковая. — Я, конечно, все понимаю…
— Ни черта ты не понимаешь! — почти крикнула ее соседка, совсем взрослая, с твердыми чертами лица. — Боишься. Неприятности не хочешь. А ты погляди, — она указала на Сашу крупной, рабочей рукой, — ей приятно? Может, правда, думаешь, что ножик тебе сунет?..
Она встала и отвернулась к темному окошку. Может быть, вспомнила о какой-то своей, женской, человеческой обиде и сказала глухо, наверное, о Гребенюке:
— Сволочь!.. Базу хочет под жакетку подвести. Жалко, что девчонка эта на «Металлисте» оказалась: уж у нас-то на прядильной комсомольцы бы ее от этого гада оборонили!
— Ты, Гришкина, не подменяй собой организацию! — буркнул Ваня.
— Ничего, если раз и подменю. Я на фабрике десять лет и в комсомоле с тридцать третьего. Да и хватит болтать, голосуй, товарищ Лучина!
Володька сидел понуро, и хотя до него дошло, что большинством Саша принята, он так и не поднял головы, совсем рассеянно слушая, что говорил ему Лучина относительно того, как и дальше позаботиться о Саше. Вот она какая, жизнь!.. Робкая Саша с глазами Снегурочки… Володька Мишуков смотрел на тебя с самыми правильными мыслями. Насчет чего-либо такого… даже и подумать не решался. Всю голову изломал, придумывая, как ей помочь пережить, если в горкоме откажут. Пусть бы самому потом хоть строгий выговор закатили, он бы уж от Саши ни на шаг. Володька считал, что Саша совсем, совсем одна… А вот теперь оказывается, что муж какой-то у нее…
