Вернулась с зимней сессии довольной: сдала два экзамена и два зачёта. Ну и, конечно, встречалась с Трофимом Иларионовичем. Он очень загружен, но всё же один раз мы с ним в оперном были…
Проректор согласился с мнением обыкновенной сельской учительницы, что педагоги и родители, жалуясь на детей, — дескать, отбились от рук, — забывают: их питомцы просто тратят свою неуёмную энергию, которую по всем законам природы расходовать необходимо.
Я привела пример. Стоит кошка… Вокруг неё бегают, кувыркаются котята, а она преспокойно наблюдает за их игрой, не мешает им резвиться. Будто понимает, что беготня не менее важна для котят, чем, скажем, еда. Сказала и сама испугалась — уместно ли это сравнение? «Галочка, чудесный убедительный пример, — воскликнул Багмут. Он взял мою руку и поцеловал. — Продолжайте, пожалуйста».
Я продолжала. Дети, особенно мальчишки должны тратить свои силы разумно: скажем, в увлекательных играх, требующих много энергии, в работе, которая приносит ощутимые результаты. Профессор и тут со мной согласился и заявил, что сулумиевская школа это доказала делом.
Словом, я домой возвратилась довольной. Не подвела меня и Оксана, присматривавшая в дни моего отсутствия за Русланом. Она не могла нахвалиться мальчишкой:
— Он всё сам, всё! Готовил себе обед, бегал в магазин за покупками, топил печку, убирал и даже затеял небольшую постирушку. — Оксана вдруг запнулась. — Ну и, понимаешь, не без того…
— Что-нибудь случилось? — встревожилась я.
Жду ответа, а она молчит. Глаза её смеются.
— Занавески-то у тебя на окнах были нейлоновые, а под горячим утюгом они… — Оксана рассмеялась. — Захожу, Руслан стоит растерянный, вот-вот заплачет.
Мы обе смеялись и не знали, что беда, помахивая крыльями, летает вокруг моей хаты, готовится пролезть в любую щель. Проскользнула! На другой день Руслан вдруг ни с того, ни с сего пожаловался на головную боль. Термометр показывает тридцать восемь! Кинулась за фельдшером, и тот поставил диагноз: «Обыкновенный грипп. Дайте ему аспирина».
Двое суток сбивали температуру, а она упорно ползла вверх. Минувшей ночью под самое утро взлетела до сорока. Появился сухой кашель, а к вечеру Руслану стало трудно дышать, лицо пылало, покрылось мелкими пузырьками. Хорошо, что в тот момент рядом находился Виталий Максимович, а то бы я совсем потеряла голову. Больше того, прораб уговорил и меня на часок прилечь.
— Берегите, Галина Платоновна, силы хотя бы для Руслана, — то и дело повторял он.
Гриппом мальчик, полагаю, заболел ещё до того, как пожаловался. Но крепился, ходил в школу, на занятия кружка занимательной математики и даже тогда, когда с трудом добрался домой, нашёл в себе силы растопить печку, поставить на плиту чайник.
Приходили к нам Павел Власович, Лариса Андреевна, Оксана, Олег Несторович. Дети тоже. Их я не впускала в дом, чтобы не заразились.
Я прилегла, не раздеваясь, закутала одеялом ноги. Наблюдаю за прорабом, который вновь изучает читанную-перечитанную им районную газету, и спрашиваю себя: «Что побуждает этого пожилого человека вторую ночь не отходить от постели Руслана? Личная привязанность или просто доброта? У него есть семья — жена, дети, которые его ждут…»
Засыпаю. Ненадолго. Просыпаюсь от крика: «Не трогай, она больна!»
Подбегаю к Руслану. Виталий Максимович успокаивает меня жестом, затем тихо поясняет:
— Температура опять маленько подскочила. Гвоздь, разрешите заметить, сам в стенку не лезет, его загоняют. Подлечим.
Руслан размахивает в бреду кулаком, кому-то угрожает:
— Схватишь, ну и схватишь у меня, агрессор! Разве не видишь, что красавица больна? Не трогай! Уйди!
«Агрессор» — словечко прораба, а «красавица»? Обмениваемся с Виталием Максимовичем непонимающими взглядами. Вскоре узнаю, какую красавицу имеет в виду Руслан. Он жалуется Шаталову на Васю Соловейко: тот пытался кормить больную дрофу яблоком.
— Дрофа? — удивляется прораб.
Рассказываю Виталию Максимовичу о Викторе Петровиче и Саше Калине.
— Чувствительный очень, надо сказать, — замечает Савчук. — Нервишки расстроены, жар… Ничего, пройдёт. — Помолчав немного, он добавляет: — Башковитый, завзятый хлопчик. Про мать свою рассказывал. Она что, артисткой заслуженной была?
— Была, — подтверждаю и жду, что он скажет дальше.
Он встаёт, подходит к окну, потом к столику, берёт термометр, дышит на него, чтоб не был холодным. Возвращается к кровати, откидывает край одеяла и, наклонившись к больному, бережно ставит его под мышку.
— Я не доктор… Но кризис, по-моему, прошёл.
Через десять минут я узнаю наверняка, миновал ли кризис. Будильник отстукивает секунды… Ровные, звонкие ритмичные звуки и чуть погромче удар. Как колёса под вагонами на стыках. И опять: тик-так, тик-так.
Прибежал как-то Руслан к Савчуку домой встревоженный: на стройке простой, цемента не подвезли. Успокоился немного, осмотрелся, а тут — горка пластинок. «Дуэт Одарки Карася у вас есть?» — спрашивает. «А как же! «Запорожец за Дунаем» слушать любим».
— Поставил я пластинку, включил… — продолжал прораб. — Пацан слушает, задумался. Глаза у него, заприметил я, где-то далеко отсюда. Потом говорит: «это моя мама с Юрием Гулым». Мальчик, думаю себе, фантазирует. Сами знаете, какие они, Галина Платоновна, выдумщики!.. Сашенька мой, к примеру скажу, дважды в космос по заданию правительства летал звёзды считать. Сто штук, говорит, их там. Маленький ещё, знает, что сто — много, вот и насчитал столько… Пятьдесят лет мне с хвостиком, а дитенку моему, Галина Платоновна, и шести нет. Курам на смех, разве не так?
— Ну и что? Ничего такого, — доказываю, поглядывая на будильник.
— Ещё две минуты… Да. Так вот, думаю, фантазирует ваш Руслан. Потом вижу — о нет! И другие её арии называет. Тогда я ему вопрос: есть ли, мол, у Галины Платоновны проигрыватель? «Есть», — отвечает. Беру пластинку с дуэтом Одарки и Карася, в газетку аккуратненько её, и говорю: «Вот тебе от меня, Багмут, подарок». А он шарахнулся в сторону, головой замотал. «Нет, — говорит, — не возьму». — «Почему?» — разбирает меня интерес. Руслан в ответ: «Галина Платоновна расстроится, когда слушать будет». Так и не взял…
«Галина Платоновна расстроится, когда слушать будет». Что имел в виду Руслан? То, что за него буду переживать, или другое? В разговоре со мной он отца, бабушку и тётю, Валентину Иларионовну, часто вспоминает, а про мать — ни слова. Разве, если сама о ней заговорю…
— Сидите, сидите, я сам выйму термометр, сам, — машет Виталий Максимович рукой.
Жду. Прораб что-то слишком долго рассматривает ртутный столбик.
— Сорок? Виталий Максимович, сорок?
— Да, многовато. К утру, увидите, всё станет на место. Организм, понимаете, борется. Это, известно, закон…
Как ни тянулось время в ту ночь, но всё же оно шло. Будильник, казалось мне, останавливался только тогда, когда мы с Виталием Максимовичем рассматривали ртутный столбик. Затем оно снова отправлялось в бесконечный путь.
Семь месяцев живёт у меня Руслан. Много это или мало? Трудно сказать, смотря чем измерять. Время… Для философа это длительность бытия, а для меня — дети, уроки, мастерские, Руслан, письма…
Уже без четверти пять. Через часика два-три из райцентра приедет педиатр. Советую Виталию Максимовичу отправиться домой, отдохнуть перед работой — отказывается.
16 января, воскресенье.
Зимние рассветы медлительные. Солнце то пробивается, то тонет в густой мгле. Оттого нежно-белый снег приобретает голубой оттенок.
Посмотришь вдаль — неописуемая красота. Холм, который огибает ручей, кажется, прикрыт прозрачной сеткой из синего тюля, а дальше, у горизонта, чернеет в строгом молчании зубчатый, с розовым верхом лес. Тут и там вьются над крышами дымки — зима, мороз…
Говорят, мир выглядит красивым тогда, когда этого хочет твоё сердце. Я бы не сказала, что всегда так. Вокруг поэтическая красота, а настроение у меня мрачное — стою на улице и жду машину. Только что был врач, поставил новый диагноз: крупозное воспаление лёгких, и потребовал немедленно отправить Руслана в больницу.
Температура перескочила за сорок. Виталий Максимович побежал к председателю колхоза за машиной.
— Оденьте его потеплее, в одеяло закутайте, а я мигом, — сказал он.
— Может быть, подождать, пока подъедет машина? — спросила я, сжимая губы, чтобы не расплакаться. — Он и так весь в поту.
— Пожалуй, — быстро согласился Виталий Максимович уже в дверях. — Машина подождёт.
Руслан после ухода врача не уснул. Лежал с опущенными веками, тяжело дышал.
— Руслан, — нагнулась я к нему. — Доктор настаивает, чтобы тебя поместить в больницу. Слыхал? Денька на два всего…
Мальчик не отозвался. То ли не понимал меня, то ли настолько ослаб, что не в силах был говорить.
