Газиля вздрогнула, потом прижала ладони к щекам, опустив голову, пошла прочь.
Поздней весной родился мальчик. Петровна, несмотря на запрет Логина Андреевича, ходила на прииск к Газиле в больницу. Вернулась вся в слезах, черная, разбитая.
— Лошка! Отсохни мои руки-ноги, это Мишкин ребенок. И на татарина не похож совсем: светлый, глаза круглые…
— Утопить бы тебя, стару дуру, вместе с твоими татарами! — заорал Логин Андреевич.
Вечером Широковы сидели вдвоем, сочиняли Мишке письмо. Логин Андреевич вспотел, выводя каракули: «Мишка, пропиши все, твой ребенок у Газильки, а то не знаем, как быть…»
— Ты грубо-то не пиши, — советовала жена, — может, у них там начальство письма глядит.
Ответа не приходило. Широков свирепел.
— Ясное дело, чего он будет писать, раз это не его. Взвалили на парня!..
Газиля с сыном вернулась в барак. Первое время товарки ее хоть и сочувствовали, жалели, но все же как-то сторонились. Потом, словно привыкли, потянулись к маленькому Камилю: начал он ходить по рукам, тискали его, чмокали в теплые, покрытые пушком щеки, вязали ему чепчики, свивалки.
Если появлялся в бараке кто-нибудь из посторонних, то ему совали под нос ребенка, несмотря на жару, закутанного в лоскутное одеяло:
— Гляди, малый какой у нас! Летчик будет, Герой Советский Союз! Кругом свет летать будет!
Газиля улыбалась, росла в душе у нее надежда. Но упорно молчала, не сдавалась, когда хотели товарки допытаться, от кого мальчик.
— Зачем молчишь? Скажи, все в суд пойдем. Алимент требуем.
— Не хочу! — с несвойственной ей резкостью отвечала Газиля. — Свои руки есть…
— Ребенок на руках, как работать будешь? — не унималась старшая по бараку. — Давай к директору пойдем, малый понесем.
Но Газиля упорно молчала. Когда пришел срок выйти на работу, она взяла с собой в лес месячного Камиля.
— Нет, девка, так дело не пойдет, — запротестовал бригадир, — а если его лесиной пришибет или сучком стукнет, кто отвечать будет? Устраивай-ка его в ясли.
— В ясли нельзя! — испуганно сказала. Газиля. — Он маленький, в ясли молоко нет, а кормить шибко далеко ходить.
— Да его тут мошка съест.
— Сеткой накрою.
Когда Широков дознался, что Петровна потихоньку носит Газиле молоко и пышки, хотел было полезть драться, но Петровна вдруг решительно и сурово сказала:
— Ты своим гулеванкам, было время, не такими кусками таскал, я молчала. Много ли ты тот год косил, что молоком распоряжаешься? Забыл, как татарка мне пособляла, как копны из лесу на себе волокла? Ты лучше замолчи, а то вот грохну сковородником, плюну да совсем со двора уйду: пропадешь ведь, зарастешь и с голоду опухнешь!
Как-то, придя в лес, Петровна застала Газилю всю в слезах. Ребенок тоже плакал.
— Больной он, — сказала Газиля, — живот больной. Плачет, работать не дает…
Петровна положила ребенка в фартук и понесла к себе. Логин Андреевич чуть не охрип от ругани, но Петровна поставила на своем. Пока Газиля работала, ребенок находился в избе у Широковых. Петровна соорудила ему качку, завесила ее пологом от мух, раскроила свои старые юбки ему на пеленки.
— Нянькой заделалась? — ехидно спрашивал Широков. — Гляди, если будет орать, я вас обоих из избы провожу: он мне робить мешает.
— Твоя работа — из чашки ложкой, — отзывалась вконец осмелевшая Петровна.
Газиля не решалась заходить за ребенком в избу к Широковым, и Петровна приносила его в лес. Но однажды она задержалась, и Газиля робко подошла к широковскому крыльцу. Немедленно выскочил Логин Андреевич, который как раз был в подпитии.
— Стерва! — заорал он. — Ты будешь гулять, а мы будем нянчить?
Выведенная из себя, Петровна рванула мужа за рукав, больно ткнула его об угол.
— Не слушай его, Газиля, — переводя дух, сказала она. — Пока жива, сына твоего не брошу.
Слова Петровны ободрили растерявшуюся Газилю. Она подняла голову и в первый раз посмотрела Логину Андреевичу в глаза.
— Зачем кричишь, дядя? — спросила она негромко. — Ведь я еще не сноха твоя…
5
В начале июля Петровна принялась за косьбу. Лето стояло сырое, жаркое, травы поднялись высокие. По утрам блестела холодящая ноги роса, а днем парило, сушило, и трава гнулась под собственной тяжестью, путалась под косой. К вечеру разражалась бурная, мимолетная гроза и разметывала по покосу клоки первой зеленой кошенины. До полдня, пока не сильно пекло, над покосами тучами вилась мошкара. Потом она пряталась под шершавые листы осины, дремала в лесной чаще; но стоило солнцу спрятаться, вновь вихрем кружилась низко над землей.
Петровна, повязавшись платком по самые глаза и обливаясь потом, косила быстро, по-мужски, оставляя за собой густой, кудрявый вал. Черная мошка назойливо лезла в глаза, норовила набиться под веки, в уши, мучительно жгла и сосала кровь. Терпеливо снося это, Петровна косила и думала о Газиле. Вспоминала, как прошлый год в эту пору они были здесь вдвоем, посмеивались, отгоняли мошкару, жгли костер в ямке и пекли картошку, а вместо отдыха ходили на берег Злой собирать черную смородину. Вспоминала Петровна, как пела Газиля непонятные ей, но доходящие до души, протяжные, с переливами песни.
Лишь в полдень Петровна позволила себе присесть. Хотела сварить что-нибудь, но махнула рукой и поела только хлеба с молоком. Слушая чивиканье кедровки, задумалась, опустив ставшие тяжелыми руки.
Позавчера Газиля принесла мальчика, робко стукнув в окно. Логин Андреевич заворчал, зачертыхался.
— Не могу я нонче взять его, Газиля, — словно виноватая, сказала Петровна. — Косить надо. Уж ты эту неделю перебейся как-либо…
— Ничего, тетенька. В лес берем, спать будет, — улыбаясь сказала Газиля.
Но Камиль, привыкший к умелым, теплым рукам Петровны, спать не пожелал. Лежа под кустом жимолости, он разбрыкал пеленки и плакал уже окрепшим, требовательным голосом.
Газиля, работавшая поодаль, то и дело подбегала к нему.
— Молчи ты, чертенок! — рассердилась она в конце концов. — Мамке робить надо или нет?
В тот день в лесосеку приезжал начальник лесного отдела. Увидев в делянке ребенка, удивился и рассердился.
— Вы что, с ума посходили? — строго спросил он бригадира. — Под суд захотели? — Но, заметив растерянное, заплаканное лицо Газили, переменил тон: — Так это твой ребятенок, мила дочь?
— Мой… — чуть слышно ответила Газиля.
— Никудышная ж ты мать, коли так держишь пацаненка: ведь он тут пуп надорвет оравши! — И, выслушав объяснения бригадира, предложил: — Хочешь, мы тебя переведем на прииск? Будешь работать в столовой или в конторе уборщицей. Ребенка в ясли устроим. Поможем, в общем. Да ты не плачь! Давай я тебя сейчас с собой увезу. Беги, собирай свой багаж.
— У нее багажу — никому не покажу, — вставил бригадир. — А пособить ей надо, это верно. Работница она не ленивая. Пока этот пискун не завелся, норму всегда перевыполняла.
— Едем! — настаивал начальник.
— Сейчас не поеду… Спасибо… — не сдавалась Газиля.
— Ну, гляди, дело твое. Только в лесосеку его не носи. — И приказал бригадиру: — От разделки леса ее отмени, дай какую-нибудь работу при бараке.
Петровна, узнав обо всем этом, поняла: Газиля не хочет расставаться с ней, а может быть, и надеется, что вернется Мишка и все обойдется по-хорошему. Петровна сама в душе на это надеялась. Только всему поперек становился Логин Андреевич: хотел избыть внучонка. Теперь уж не сомневалась Петровна, что это внучонок, душа к нему тянулась.
Вспоминая все это, привалилась Петровна к сырой копне, закапали у нее из глаз слезы.
После обеда поднялся ветер. Скрипели и качались деревья, стучали сухие сучья, шумели кусты. Близилась гроза, мошкара шарахнулась прочь.
Петровна, подавив усталость и сердечную тоску, поспешно докашивала.
«Как там малый-то? — думала она. — Снесла ли его Газилька домой?»
Не докосив, спрятала косу и котелок в кусты, почти бегом пошла домой, подгоняемая ветром и ошалелой мошкарой. До лесосеки было уже близко. Вбежав на гору, Петровна задохнулась и остановилась.
Слышен был стук топоров и возгласы вальщиков: «Берегись, пошло!»
«Ошалели, видно: валят в такой ветер!» — тревожно подумала Петровна.
Она уже подходила к дому, когда услышала крики, увидела бегущих через делянку рабочих. Сама побежала, цепляясь за кусты и запинаясь о сучья.
У конного двора Логин Андреевич поспешно запрягал лошадь. Увидев подбегающую жену, сперва отвернулся, потом бросил отрывисто:
— Татарку твою сосной пришибло. Добегалась…
Петровна вскрикнула, да так страшно, что Логин Андреевич вздрогнул и уронил хомут. Губы у него задрожали, лицо из злого стало растерянным.
— Парень цел, у нас в избе лежит, — поспешно объяснил он, видя, что Петровна не знает, куда кинуться.
