В землянке поднимается шум, слышны выкрики:
— Довольно! Довольно!
— Хватит болтать, байский хвост!
— Да он и Сам из купцов! Валяй отсюда, пощелкивай копытами!
Оратор пытается продолжат но люди уже не слушают его, ропот усиливается. Оратор бледнеет и дрожит весь то ли от страха, то ли от бессильной злости.
Взмокший от пота, я кое-как выбираюсь из землянки наружу. Покупаю в табачном ряду насвая, затем отправляюсь к знакомому еврею, продавцу шелковой пряжи, купить шелку по наказу матери.
* * *
Осень. Медленно падают листья. Ночи уже холодные, с заморозками. Прошли два-три дождя… Но сегодня прояснело, голубеет небо.
Отец приехал из Янги-базара и, кажется, надолго. Он каждый день доставляет домой дрова, уголь, сало, маш — все необходимое по хозяйству. Цены поднялись невиданно, — весной не было дождей, не уродились пшеница, ячмень. Отец купил джугары.
Утром после чая я сел на иноходца и поехал к оврагу. В овраге заросли талов, карагача. Тишина. Я отпустил повод, жду, когда напьется конь. Внезапно в воздухе прогремело несколько винтовочных выстрелов. Что бы это значило? В новом городе, что ли? А кажется, что стреляют где-то неподалеку.
Когда я выехал из оврага, перестрелка участилась. Подстегнув коня, я скачу к перекрестку. Лавочники, посетители чайханы тревожно переглядываются между собой: «Что такое?»
Вернувшись домой, я торопливо привязываю коня в конюшне. —.
— Что еще за напасть? Из ружей стреляют будто? — говорит занятая стиркой мать.
— На гузаре, говорят, это восстание…
Мать растерянно оглядывается. А я опять бегу на перекрёсток. Люди здесь в тревоге. Никто ничего не знает. Лавочники, ремесленники закрывают лавки, мастерские. Но в чайной народу полно. А перестрелка все разгорается.
Извозчики, нахлестывая лошадей, катят со стороны нового города. А туда один за другим бегут пустые трамваи.
— Восстание! Большое восстание! — отвечая встречным, кричат едущие на извозчиках.
* * *
Я шныряю всюду, прислушиваюсь к разговорам. В полдень отправляюсь домой. Стрельба в новом городе не стихает, наоборот, все больше набирает силу.
— Мама, новостей сколько! — говорю я, присаживаясь на террасе. — Идет восстание. На одной стороне Временное правительство с баями, на другой стороне рабочие, бедняки.
— Слыхала уже, приходила учительница, рассказывала, — говорит мать. — В России есть город — как-то он там называется? — так он целиком перешел в руки рабочих:
— Петроград называется тог город! — подхватываю я. — Революция оттуда началась. Не знаю, говорят: «революция», «революция». А мастер говорит: «Это солнце свободы, братец!»
Вечером прибегает Тургун.
— Мусабай! Идем, быстро!
— Что случилось, друг? Где ты пропадал? — с тревогой спрашиваю я. — Идет восстание, слышишь, стреляют из ружей?
— Э, друг, ты сам сидишь тут, забился в дом. У меня уйма новостей! — говорит Тургун, облизывая губы от волнения.
Я заинтересовался, тороплю его:
— Ну, давай, рассказывай!
— Мы отравились за город к тетке. Далеко, верст двадцать-тридцать будет. Ну, пришли, попили чаю, потом начали собирать опавшие листья. Понимаешь, моему телку — я выпросил его у дяди — нужен корм. А там много опавших листьев, сколько хочешь мешков можно набрать. Ну вот, вдвоем с отцом смели мы листья в кучи большой метлой. Рядом большой арык воды бежит. В нем полно рыбы, я сам видел. Жаль, удочки не было со мной, а то — ух и — наловил бы!..
Я перебиваю нетерпеливо:
— Вот, дурень! Хватит тебе, развел болтовню!
— Друг! Потерпи, послушай, ты же сам перебиваешь.
Вот так мы почти три дня собирали опавшие листья. Потом отцов приятель, старый его знакомый, дал нам большущий, в обхват, арбуз. Другой знакомый дехканин дал фазана. А муж тетки подарил мне нож, такой острый! Я дома спрятал… чтоб не затупился…
— Ну и болтун же ты! Тянешь, тянешь, — сержусь я.
— Э-э, как раз дошел до самого интересного, а ты опять палку вставил, дурень! Ну ладно, слушай. Так вот, отец и говорит: сегодня уже поздно, переспим эту ночь, а Завтра отправимся. Тетка жирную лапшу приготовила. Я здорово наелся. Вечером зять — муж тетки — с отцом долго говорили о прошлом, о бедности, о Временном правительстве, о баях, бедняках-неимущих. Старик многое знает о батраках-мусульманах и русских рабочих: Утром чаю попили с густым каймаком. После чая вместе с отцом сложили листья в угол сарая. Отец, бедняга, туго-натуго Набил листьями большущий чувал, завязал его, потом вскинул на спину и обмотал веревкой крест-накрест через грудь. Тетка дала мне порядочно джиды, большую тыкву и еще сюзьмы прибавила. Ну, попрощались мы с зятем, с теткой, пообещали через неделю прийти за листьями и отправились в дорогу. Долго шли. Отец совсем уморился: очень много листьев натолкал в чувал. Часто отдыхая, мы в полдень едва-едва добрались до нового города. Смотрим, на улицах никого. Только время от времени слышно стреляют где-то: «Бах-бах, бах-бах-бах». Да кучки солдат, пригибаясь, пробегают куда-то. Редко-редко какой-нибудь случайный прохожий попадется. Идем с опаской, оглядываемся по сторонам. Русские женщины запирают двери, ставни на окнах. А старики, выглянув наружу, кричат: «Хей, уходите! Скорее добирайтесь до дому. С ума, что ли, сошли, держитесь ближе к домам, стрельба идет!» Отец растерялся, стоит, как вкопанный. А я держусь смело, объясняю ему: «Идем, говорю, это восстание началось. Я же говорил вам, что рабочие не дураки, что они еще покажут буржуям!» Долго кружили мы по всяким обходным улкам-закоулкам. Вдруг, смотрим, рабочие:. у всех в руках ружья, лежат, за деревьями прячутся и — бах-бах! — стреляют. И солдат между ними порядочно. Какой-то мусульманин кричит нам: «Эй, друг! Что вы тут делаете? Еще под пулю попадешь. Валяйте отсюда!» Мы свернули в затишек. Всюду среди рабочих видны и мусульмане с ружьями. Они подшучивают над отцом: «Какие могут быть листья в такой суматохе?» А один кричит сердито: «Уходите отсюда, да побыстрее!» Долго шли мы, виляли туда-сюда, смотрим, а под деревом лежит раненый. Подзывает отца, стонет: «Воды, воды!» Я положил на землю все, что у меня было в руках, сбегал, принес воды в тюбетейке, напоил его. Он благодарит: «Спасибо, спасибо! Молодец!» — и показывает рукой: иди, иди, мол, уходите скорее. Перебегая с улицы на улицу, а потом переулками позади сада князя, выбрались на Урду, и только на закате солнца добрались до дому. Так-то, друг. Считай, что Временное правительство сковырнули сегодня.
Я, тоже рассказываю Тургуну, что видел и слышал.
— Это, — говорю, — революция, друг. Великая революция!
— А что такое революция? — спрашивает Тургун.
Я объясняю как умею:
— Революция — это когда свобода, воля. Когда настает время трудящихся.
.. Бой продолжался четыре дня. Ставленники Временного правительства, казаки, богачи сопротивлялись ожесточенно, но рабочие, солдаты, трудящиеся мусульмане в конце-концов взяли верх. Реакционеры во главе с генералом Коровиченко заперлись в крепости и пытались оказывать сопротивление. Но рабочие и солдаты, окружив крепость, вынудили контрреволюционеров к сдаче.
Утром я вышел на базарчик на нашем перекрестке. Всюду толпы народа, чайные переполнены. Люди, взволнованные, радуются, обмениваются новостями:
— Революция!
— Революция, друзья!
— Ташкентский исполком, вся власть перешла к рабочим и дехканам!..
— Вот и мы увидели свет!
— Взяли свои права!..
* * *
Я почти все время нахожусь среди кузнецов и ремесленников нашего перекрестка. Всюду радость, праздник. Ни у кого руки не поднимаются работать.
Особенно часто друзья заглядывают к сапожнику Гуляму-ака.
— Уф! — устало вздохнув, рабочий хлопкового завода присаживается на низенькую табуретку.
— Так, говорят, ты здорово дрался. А ну, рассказывай! — торопит его мастер.
Гость закуривает папироску, делает несколько глубоких затяжек. Откашливается.
— Разговору много, братец. Четыре дня бились мы. Вай-буй, очень жестокий бой был. Но в конце концов мы одолели! — говорит он с гордостью. — Русские рабочие-это настоящие люди, крепко стояли, и вот, наша взяла. Мусульмане тоже неплохо дрались, все мы вместе опрокинули врага.
Мастер торопливо собирает обрезки кожи.
— Ну-ну, рассказывай, рассказывай, братец, а мы послушаем, — говорит он.
Рабочий ненадолго задумывается, рассказывает о том, что видел. Потом улыбается добродушно:
— В новом городе сейчас большой праздник, мастер.
На улицу вышел весь народ, много рабочих, солдат. Что вы засели тут в своей норе, идите в город и сами посмотрите, — говорит он и кивает на улицу: — Видите, вон они, герои!
По улице проезжает группа конных. Среди них известный большевик Низаметдин Ходжаев. У всех всадников винтовки, у Низаметдина револьвер.
