Да, интересно быть инженером. Видишь больше других. Может, зря я бросила школу? Теперь завидую Вере Андреевой. И Бережкову. Вот кто, действительно, много сделал для цеха. Особенно с этим паровым шкафом. Целые горы испорченной модельной пасты лежали во дворе. Горячим воздухом вытапливали — выгорала, водой — тоже портилась, жесткая вода. А Бережков сделал паровой шкаф. Тоже не сразу получилось: от утечки пара — весь цех, как в тумане, люди друг друга не видели. Сколько раз переделывать пришлось. Зато с тех пор цех стал выполнять программу. Сейчас, правда, опять не справляется. Теснота. Хоть бы уж скорее строили новый цех. Сам министр обещал приехать.
— У вас горит свет. Тетя ждет тебя, — прервал Вадим Сонины размышления.
— Не обязательно меня. Может, ее милый гость еще не ушел. Ты знаешь, что на заводе министра ждут?
— Про министра я знаю, — угрюмовато проговорил Вадим. — Я другого не знаю…
Соня поняла, не дала ему закончить.
— Ладно, Вадим. Не надо об этом. Не торопи меня. Я еще, правда, не разобралась в своих чувствах. Ты подожди. Немного подожди…
Министр приехал не вовремя. Да когда ж начальство приезжает вовремя? Минаев бестолково носился по цеху, и полы его расстегнутого пиджака метались, как крылья испуганной птицы.
— Петр Антонович, что же это такое, в конце концов! — кричал Минаев, обнаружив у литейщиков беспорядки, которых прежде никогда не замечал. Он ткнул дрожащей рукой в кучу металлического лома, предназначавшегося для переплавки, и распалился еще больше:
— Здесь и пройти невозможно! Не шагать же министру по ржавым железкам!
— А ты скажи, чтобы он обратно уехал, если это тебя так волнует, — не отрывая взгляда от щита с приборами, отозвался Нилов.
— Шуточки шутите! — возмутился Минаев. — Не время! Приведи лучше в порядок свою резиденцию.
— А где ты видишь беспорядок? — нехотя повернулся к Минаеву Нилов.
— Да ведь это черт знает что! — Минаев пнул ногой какую-то железину, та со звоном покатилась в сторону.
— Знаешь что, Иван Васильевич, — с трудом сдерживая себя, сказал Нилов, — некогда мне заниматься этими пустяками.
— Да ведь министр!
— Ты прошел — пройдет и министр. Не споткнется.
— Я не требую, чтобы ты лично наводил порядок! — настаивал Минаев. — Можно же кого-то заставить.
— Некого мне заставлять. Карасик на работу не вышел — заливать не знаю, кто будет.
— Что с ним?
— Разве у него узнаешь? — отозвался Андрей. — Лежит, молчит — и все тут.
— Так надо же вызвать кого-то, — обеспокоенно проговорил Минаев.
— Может, обойдется… Егоров! — окликнул мастер.
Вадим, вместе с Андреем и Зуевым вынимавший из печи опоки, неторопливо положил клещи, подошел.
— Будешь сегодня заливать формы.
Вадим недоверчиво взглянул на мастера.
— Парень серьезный, дело у него пойдет, — ободрил Петр Антонович.
— Ну, ладно, смотрите, — неопределенно проговорил Минаев и ушел.
Нилов, взяв Вадима за локоть, подошел к печи.
Нилов с виду казался спокоен, словно ему и дела не было до министра. Пытливо посмотрел на Вадима, неторопливо заговорил:
— Ты только вот что, Егоров, не торопись. Рукоятку ковша держи уверенно, а жару не бойся — не сгоришь. С ковшом шагай твердо, осторожно. Лей помаленьку. В бутылку льешь, и то нельзя давать струю больше, чем горлышко примет, — мимо потечет; ну, и здесь то же. А где и брызнет маленько, в случае перельешь, ничего, на первый раз извинительно.
Голос Петра Антоновича звучал доброжелательно и ободряюще, но Вадим боялся, что не сумеет справиться с новым, непривычным и сложным делом. И в то же время чувствовал, что должен справиться.
Между тем Зуев уже подготовил металл к разливке, в последний раз снял черпаком светло-оранжевый шлак, ввел присадки. Андрей и Вадим достали из прокалочной печи нагретые ковши. Зуев обвел сосредоточенным взглядом стоявшие в ряд опоки, чистую площадку перед ними, заливщиков с ковшами в руках и нажал кнопку подъемного механизма. Печь начала медленно крениться. Андрей подставил свой ковш и ждал. Вадим стоял чуть в стороне, напряженно сжимая рукоятку. Наконец Андрей отошел, и Вадим шагнул к печи.
— Не торопись, — снова предупредил мастер.
Усилием воли Вадим подавил волнение. Алая струя плавно текла из печи, и Вадим чувствовал, как тяжелеет в руках ковш. Все. Струя оборвалась. Вадим пошел к опокам, подгибая в коленках ноги. Кажется, он очень медленно наклонял ковш — струи все не было. Ага, вот. Сталь брызнула, и Вадим, вздрогнув, выровнял ковш, но тут же вновь накренил, и сталь спокойно пошла в горловину, заполняя форму.
— Есть у тебя сноровка, есть, — одобрительно сказал мастер, когда заливка была окончена.
Они стояли близко от печи — волны горячего воздуха шли из раскаленного ее нутра. Но ни мастер, ни Вадим словно не замечали этого и не догадывались отойти в сторону. Лица у обоих были потные и довольные.
— Будет из тебя толк, это непременно. Металл — его ведь чувствовать надо. Сколько ты ни учись, а не чувствуешь металла — проку не будет. Нет, не будет, — сердито повторил Петр Антонович, будто с ним спорили.
Вадиму хотелось что-то ответить мастеру, но он не успел: в дверях показался директор завода. С ним шли какие-то незнакомые люди. Из глубины цеха навстречу им кинулся Минаев.
— Рядом с директором — министр, — вполголоса сказал мастер.
Министр выглядел просто: невысокий, худощавый, лысоватый, с бледным утомленным лицом; пристально глядели окруженные морщинками глаза.
— Пройдемте, модельное отделение посмотрим, — суетливо пригласил гостей Минаев.
— Незачем туда ходить, — возразил министр. — Кустарщина и здесь видна.
— Мы многое сделали за три года, — осторожно вставил директор.
— Кое-что, но не многое. Темпы не те.
Остывающие опоки накаляли воздух. Полный, страдающий одышкой директор завода, расстегнув пиджак, колыхал на груди рубашку, начальник главка поминутно вытирал носовым платком потное лицо.
— Что, жарко? — обращаясь к нему, спросил вдруг министр.
— Жарковато, Вениамин Викентьевич, — виновато признался начальник главка.
— А вам? — министр обернулся к литейщикам.
— Не без этого, — сказал Вадим.
— Может быть, пройдем в кабинет? — предложил директор.
— Мы-то с вами пройдем, — согласился министр. — А они? — он кивнул на литейщиков. — Ведь они здесь останутся…
— Что же делать, Вениамин Викентьевич, — недаром и называется: горячая профессия. — Директор слабо улыбнулся.
— Вот как! И что же, никак нельзя эту горячую профессию сделать попрохладней?
— Новый цех надо строить, — сказал начальник главка.
— Новый не надо, — вмешался Минаев. — Это долго. А вот если использовать имеющиеся помещения…
— Ты же знаешь, Иван Васильевич, что свободных помещений у нас нет, — недовольно буркнул директор.
— А может, все-таки есть? — спросил министр.
— Есть, — помолчав, сказал Минаев. — Кузница и склад, а между ними — двор. Там надо сделать пристройку и соединить помещения в одно.
— А ну-ка, ну-ка, пойдемте.
И вслед за министром все вышли из цеха.
Минаев немного задержался.
— Петр Антонович, ты поддержи меня насчет нового цеха, — сказал он Нилову. — Да Бережкова надо… Егоров, скажи Бережкову, пусть пройдет во двор, объясни ему наскоро положение.
Минаев и Нилов нагнали министра уже в кузнечном цехе. Это было довольно длинное одноэтажное помещение, жаркое и шумное. Беспрестанно бухали механические молоты, и под их ударами раскаленные поковки покорно мялись, вытягивались и закруглялись.
Министр ходил по цеху, иногда останавливался у молотов, беседуя с кузнецами, иногда обращался с вопросами к директору. Когда-то, лет пятнадцать назад, он сам работал на этом заводе, и многое было ему знакомо; он помнил старых рабочих и инженеров, а те хорошо знали его. И Минаев тоже работал в то время, когда Вениамин Викентьевич был здесь директором.
— Пойдемте, посмотрим склад, — предложил министр, и все вышли во двор.
Склад был выстроен недавно и находился как раз напротив кузницы.
— Вот если эти два здания соединить в одно… — опять заговорил Минаев.
— Да надстроить второй этаж, — подхватил, улыбнувшись, министр.
— Некуда, поймите, Вениамин Викентьевич, некуда мне перевести склад и кузнечный цех, — возразил директор.
— Мы все это обдумаем, — успокоил его министр, — но точное литье — дело нужное для завода, перспективное. Согласны?
— Очень даже, Вениамин Викентьевич, — горячо поддержал Минаев.
— Я не отрицаю, — согласился и директор, — но…
— «Но» — потом, а сейчас давайте прикинем, что получится, если мы, в самом деле, сделаем так, как предлагает Иван Васильевич.
