— А у Максима есть друзья?
— Нам с раннего детства запрещалось приводить их домой, даже по большим праздникам мы не имели на это права. Чужие люди в том доме табу.
— Они ненормальные! А как можно жить без друзей? У меня весь город наш Сургут, из сплошных дружбанов. Меня все знали!
— Ну, вся в меня! — порадовался Сашка. Он обнял дочь, вместе с нею долго сидел у окна, любовался кудрявыми березками.
— А здесь уже вовсю весна. Снега нет. Деревья в листьях. Смотри, коровы на лугу пасутся, где-то рядом деревня…
— А что это такое деревня?
Сашка долго объяснял, а потом показал деревню из окна вагона.
— Пап! А твои родители бывали в деревне?
— Они родом из нее. В семье восемь детей было.
— И все такие придурки?
— Не знаю, ни с одним не знаком. Не привелось, не возили меня к родне. И сами туда не ездили. Порвали с деревней навсегда, как только уехали в город. Они стыдились своего деревенского происхождения и всегда скрывали, откуда они родом. Фотографии родни и родителей держат далеко, на дне чемодана, какой в кладовке стоит. И никогда их не достают. На могилы родителей даже на Радуницу не ездят. Стыдятся. А чего? — пожал плечами Сашка.
— А ты меня туда свозишь?
— Конечно. Свои корни надо знать и помнить каждому человеку.
— Смоленск! Просим пассажиров не толпиться в проходе. Все успеете выйти, не создавайте давку, — просила проводница людей.
— Спасибо вам, — поблагодарил ее Сашка и, выйдя из вагона, снял с подножки дочку, взял багаж и заспешил к такси.
— Ну, вот мы и приехали, — остановился перед домом. Он показался Анютке сердитым и некрасивым.
— Папка, мне сюда не хочется!
— Нам здесь не жить. Совсем ненадолго остановимся. Дух переведем и ходу, — пообещал дочери; та робко вошла в подъезд следом за отцом.
Двери им открыл седой, костистый старик. Оглядел обоих пристально, явно не спешил впускать в квартиру:
— Да это же я, отец! Ваш сын — Александр, а это моя дочь — Анна! — топтался на пороге Сашка, девчонка выглядывала из-за спины отца, не решалась показаться целиком.
— Приехали! Свалились сугробом на головы! И надолго ли вы вздумали к нам пожаловать? Где потеряли свою деревенщину? Или с самолета на ходу выкинули без парашюта?
Не дождавшись ответа, позвал из глубины квартиры:
— Наталья Никитична! Тут к вам гости приехали. Обещают ненадолго задержаться. Разберитесь сами! Я, честно говоря, не знаю, что с ними делать и куда определить, чтоб не мельтешили на глазах! И чего их к нам занесло, не понимаю! — пошел из прихожей, скрипнув спиной. А из комнаты вышла рыхлая, вся в седых кудряшках старуха. Глянув на сына и Анюту, сухо поздоровалась. Предложила пройти, но заставила обоих разуться.
— Фу, да у тебя носки грязнее ботинок и пятки рваные! Какой стыд в таких ехать! — сморщилась брезгливо.
— А это твоя дочь?
— Да! Анюта! — ответил раздраженно.
— Ну, копия твоей жены! — заметила бабка.
— Мы разошлись и уехали от нее навсегда.
— И что с того? Уж не думаешь ли ты здесь обосноваться? Знай заранее, ничего не получится! Мы не согласимся и не позволим стеснять нас!
— Да я и не предполагал такого! Всего на пару дней, не больше!
— Ладно, проходите в зал. Там Павел Антонович чаем вас угостит.
Войдя следом за Анной, посетовала:
— Вообще-то мы сегодня собирались поехать на дачу. Но вы помешали. А там дел невпроворот. Когда теперь управимся!
— Так поезжайте, кто мешает? — удивился Сашка.
— Как это так? Что значит, езжайте? Квартиру на чужих людей оставить? Вы там на северах мозги отморозили. Ишь, чего придумал? Вы слышали, Павел Антонович, что гости предложили? А ведь едва порог переступили.
— Вы же моя бабушка! Зачем же вот так про нас говорите? — обиделась Аня.
— Что сказала? Неправду? Сколько лет мы не виделись? Откуда он вернулся как не из тюрьмы? Хорошие люди туда не попадают.
— Успокойтесь, Наталья Никитична, я оправдан. То есть был незаконно осужден и меня освободили, извинившись за ошибку. Вот справка о том, читайте и впредь думайте, о чем говорите.
— Пап! А бабуся твоя родная мамка, или взяла тебя из приюта? — встряла Анна.
Бабу словно ударили со всей силы, она подскочила к девчонке:
— Да как смеешь здесь рот разевать, кукушонок? Кто ты такая, чтобы взрослым людям дерзить?
— А почему всех обижаете? Даже дедушку, как чужого зовете с именем и отчеством. Папку и меня чужими обозвали. Мамку тоже. Или только вы хорошая? Неправда! Злая и противная старуха! Если у нас на севере мозги поморожены, то у вас сердце и душа из сосулек. Это нам с папкой стыдно за вас. Разве вы люди, если папкина беда для вас чужая? Я целый год плакала и ждала! А вы вот так нас встретили. Пошли отсюда, папка. Лучше на улице переждать эти два дня, чем с ними! — плакала девчонка.
— Ну, успокойся, не реви. Мы не совсем плохие, как тебе показалось. Иди ко мне, — позвал дед девчонку.
— А почему я должна называть вас как чужих? Или мы все глупые?
— Так положено!
— Где? Кем?
— В каждом культурном обществе, в любой порядочной семье так заведено. И мы эти общие правила не собираемся менять, — отозвалась старуха фыркая.
— Дурное общество! Люди Боженьку на Ты зовут. И Он их любит. А ваше общество — кто перед Богом. Сплошное говно.
— Как смеешь в моем доме так выражаться? Нахалка!
— Баб! А у тебя на жопе халата дырка. Большая-пребольшая. Наверное, пропердела. Я даже вижу, какие зеленые у тебя трусы. А еще у твоего лифчика от злости бретелька оторвалась. И сиська по коленке гуляет. Приведи себя в порядок, а то вороны на даче тебя за пугало примут. Правда, дедунь? — смеялась Анна и добавила:
— Прежде чем папкины носки высмеивать, себя оглядеть нужно.
— До чего дерзкая девчонка! Нет! Я с такою никогда не уживусь, — бурчала Наталья Никитична, уходя в спальню.
— Баб! Ты меня еще звать будешь.
— Ни за что! — послышалось из спальни.
— А вот посмотришь, уже летом скучать станешь.
— Только не я!
— Баб! Смотри! Кот твои зубные протезы лизал, а теперь обоссал их. Ты, наверное, валерианку пила. Что теперь делать станешь. От протезов, как из унитаза несет.
Бабка выскочила из спальни в одних рейтузах. Забыла старая, что в зале муж и сын.
— А разве хорошо в таком трико выскакивать из спальни при чужих? — язвила Анка.
— Я у себя дома. А ты, если воспитанная, отвернись, — отняла бабка протезы у кота, какой вздумал играть ими. Она перескочила на кухню, помыла протезы, положила в содовый раствор.
— Ты там скорей управляйся. Ужинать пора, — напомнил дед и добавил:
— Ведь наши с дороги! Она у них дальней была.
— Максима дождемся. Вместе поедим. Он уже скоро придет. Не накрывать же на стол по десять раз.
— А хорошая у нас Анютка. Только приехала, уже за меня вступилась перед Никитичной, велела по теплому называть. Вот это настоящая внучка, никого не испугалась, даже моей Натальи Никитичны. Она нас всех в ежовых рукавицах держит и дыхнуть вольно не дает, — сказал Павел Антонович обескураженному Сашке. Тот не знал, как угомонить дочку, а она словно назло вставляла бабке все новые шпильки:
— Баб!
— Не обращайся ко мне по-деревенски, я не признаю такой вульгарщины.
— Хорошо, пусть кот весь носок твой распустит на свои лапы. Он уже к пятке добрался.
— А ты чего сидишь? Отними!
— Хочу, чтоб вежливо попросили! — ответила Анька хохоча.
Бабка отняла у кота нитки. А отец, глянув на часы, достал сотовый телефон.
— Уж не матери звонить намылился? — на-сторожилась Анька и перестала подкидывать коту клубки ниток, решила послушать, с кем и о чем будет говорить отец.
— Иван Антонович, здравствуйте! — заговорил Сашка и услышал в ответ:
— Приветствую! С кем имею честь говорить?
— Кравцов Александр Павлович. Ваш племянник! Если помните, обо мне с вами говорил подполковник Киселев. Он разрешил мне сослаться на него и напомнить о том разговоре. Он рассказал обо мне.
— Да, было такое. Помню. Я ему сказал, что могу взять вас на общих основаниях.
— Я и не претендую на исключительность!
— Напомните ваше имя!
— Александр!
— Скажите! Вы с деревней знакомы? Что умеете?
— В деревне был. Но ничего не умею. Если возьмете, научусь, — ответил Сашка.
— Кем работал?
— Бурильщиком.
— Это нам совсем не нужно.
— Еще автослесарем.
— Вот это уже хорошо! Нам нужны слесари в мехпарке.
— В последний год был в бригаде дорожников.
— Ну, совсем клад, сокровище! Конечно, возьму. Дорожники дозарезу нужны, но толковые, работящие люди. Мы без них задыхаемся. Дороги у нас безобразные! Мучаемся с ними, и все руки не доходят сделать их основательно. Специалистов нет. Потому, ремонтируем их по-своему, по-деревенски, засыпаем дырки, ямки и на том все. А через пару недель снова латаем. Ну, хоть ночуй на наших дорогах, толку все равно никакого. Только зимой от них отдыхаем, — разговорился Иван Антонович. И, словно спохватившись, спросил:
