Для разговоров с чиновниками правила иные. Это беседа профессионалов, и записи в процессе разговора не возбраняются. Чем лучше мы были подготовлены, изучив перед приездом в район статистику, с тем большим уважением к нам относилась местная власть и тем более достоверную информацию нам давала. Так что тетради с записями интервью, вывезенные из экспедиций, составляли главный капитал для написания этой книги. В общей сложности за шесть лет исследований было проинтервьюировано 466 человек (см. табл. 1.2.1).
Цель и методы нашего
анкетирования несколько отличались от тех, которые приняты при массовых опросах населения социологическими службами. Данные анкетирования служили дополнением к нашим интервью и использовались нами для некоторых подсчетов и сопоставления со статистикой. Обычно, приезжая в ту или иную деревню, мы шли интервьюировать жителей, а студентов посылали их анкетировать по стандартной анкете, содержащей 34 вопроса. Обычно им удавалось опросить от 10 до 30 человек в зависимости от размера села и времени нахождения в нем. Для небольших сел эта выборка была более чем достаточна (5-20 % хозяйств). Для крупных южных сел с населением в несколько тысяч человек она, конечно, слишком мала. Но нас интересовали результаты анкетирования не столько сами по себе, сколько в их соотношении с результатами, полученными нами в глубинных интервью в этом же селе. Всего было проанкетировано почти 1000 человек (см. табл. 1.2.1).
Таким образом, несмотря на то что официально публикуемые статистические данные о хозяйствах населения не точны, без них все же не обойтись, особенно в мелком масштабе исследования. Хотя бы приблизительное представление о распространении хозяйств населения в России, о различиях между районами статистика дает, надо только понимать, в какую сторону она отклоняется от истины и насколько.
В нашем исследовании использовались два подхода:
1. «Сверху» – он основывался на анализе статистики от мелкого масштаба к крупному, с применением процедур классификации.
2. «Снизу» – здесь мы исходили из живого многообразия местностей, которого не может уловить статистика, из выделения образцов, эталонов. Здесь главными служили полевые обследования районов, сел, отдельных дворов, интервью с представителями власти, руководителями предприятий и населением, а также массовые опросы граждан. На этом пути мы тоже использовали статистику, но уже другую, собранную в сельских администрациях, на предприятиях и максимально приближенную к действительности.
1.3 Искоренение и насаждение частного хозяйства в России
Индивидуальное сельское хозяйство в России существовало испокон веков. Будь то крепостное право или его отсутствие, зарождение капитализма или засилье социализма, живя в деревне, а то и в городе люди не могли прожить без своего огорода. Крестьянская земля и в дореволюционной России делилась на приусадебный участок и полевой надел. Законодательство Российской империи даже четко определяло размеры приусадебного землепользования, которые примерно соответствовали нынешним размерам приусадебного участка (Шмелев 2002:33). Доля приусадебного землепользования в общем землепользовании крестьян была довольно велика, что связано с относительно небольшими площадями наделов крестьян. По данным земельной переписи 1887 года, распределение пашни между помещиками и крестьянами составляло 31 % и 69 % соответственно, а распределение усадебных земель – 19 % и 81 % соответственно (Анфимов 1980:93). И это при огромных парках помещиков, садах, оранжереях. Крестьянская приусадебная земля была, как и теперь, почти на 90 % занята огородами. Те, кто не обладал полевым наделом, все равно имели приусадебный участок. А.Н. Энгельгардт в 1870-х годах так описывает хозяйство своего скотника: «За свою работу он получает 60 рублей деньгами, 6 кулей ржи, 2 куля овса, 1,5 куля ячменя, держит на моем корму корову и овцу, имеет маленький огород, который должен обрабатывать сам, получает место для посева одной мерки льна и одной осьмины картофеля, получает 2 порции водки, получает творогу, молока» (Энгельгардт 1960:37). То есть хозяйство его рабочих 130 лет тому назад не так уж сильно отличалось от хозяйства упомянутого выше Ивана (см. раздел 1.1). Тем не менее опрометчиво было бы делать вывод, что ничего не изменилось в России. Место этого участка в общей системе землепользования и система отношений между разными землепользователями до революции были одни, в советское время – другие, сейчас – совсем иные.
Попытки борьбы с частным сельским хозяйством
Несмотря на 70 лет искоренения частного хозяйства, оно оказалось бессмертным.
Как известно, во время коллективизации товарное частное хозяйство было практически истреблено. Так называемые кулаки (наиболее зажиточные сельские хозяева, те, кто не хотел вступать в колхоз, или те, кого оговорили соседи), да и многие середняки были уничтожены или сосланы в лагеря и на поселения в экстремальные районы. Все остальные сельскохозяйственные работники были – добровольно или насильно – собраны в колхозы. Колхозы то укрупняли, то разукрупняли, преобразовывали в совхозы и обратно, но считалось, что крупные коллективные хозяйства – это наиболее прогрессивная и единственно возможная при социализме форма организации сельскохозяйственного производства.
Тем не менее и советское сельское хозяйство на протяжении всей своей истории было как минимум двухукладным и совмещало колхозно-совхозные и мелкие индивидуальные хозяйства. Последние требовались населению советской России хотя бы для элементарного выживания – как в период становления социализма в первой половине XX столетия, гордившегося успешным вытеснением старых укладов, так и в период его увядания и распада к концу прошлого века.
Еще в 1928 году 96 % посевных площадей занимали единоличные крестьянские хозяйства. К 1940 году по статистике у них осталось 4 %, к 1958-му – 2 % пахотных земель (Народное хозяйство 1959:225). Однако эти цифры всегда вызывали у исследователей сомнение, поскольку не вязались с другими. В том же 1940 году колхозы и совхозы произвели лишь 35 % мяса и 30 % молока, остальное было получено от частного скота населения. Чтобы обеспечить кормами скот частных подворий, вряд ли могло хватить упомянутых 2 % угодий. Личному хозяйству невольно помогали колхозы. Долгие годы труд колхозников оплачивался не деньгами, а натуроплатой, денежная оплата труда была введена в колхозах только в 1950-х годах (Петриков, Галас 2001).
По расчетам А.А. Никонова, в середине века крестьяне отдавали общественному хозяйству 83 % своего рабочего времени, но получали от него лишь 20 % необходимых для жизни средств (Никонов 1995:298).
В середине 1960-х соотношение доходов от личного и колхозного хозяйств у колхозника составляло 2:1 при некотором разбросе по регионам (Денисова 1996:98). То есть и в середине XX века личное индивидуальное хозяйство давало для жизни в деревне в 2 раза больше, чем доходы в колхозе.
Роль личного подсобного хозяйства в питании горожан в советский период менялась, но всегда была очень важной из-за дефицита продовольствия и тесных связей горожан с сельской родней, снабжавшей их продуктами. Мелкий частный агросектор постоянно раздражал власть. Некоторые исследователи считают, что в России была не одна, а две коллективизации (Александров 1993): первая, сталинская, в 1930-е годы ликвидировала крестьян-единоличников, но оставила им личные подсобные хозяйства, вторая, хрущевская, в 1960-е годы превратила крестьян в наемных рабочих, лишив их значительной части подсобного хозяйства, включая собственный скот и огороды. На самом деле наступление на частников почти не прекращалось и периодически усиливалось в течение всего периода советской власти. Уже в 1919 году было принято положение ВЦИК «О социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию», в котором работникам совхозов запрещалось иметь собственный скот и огороды (Шмелев 2002:42). Правда, в 1930 году, после известной статьи Сталина «Головокружение от успехов», вышло постановление ЦК ВКП(б)
«О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении», в котором осуждались обобществление жилых построек, мелкого скота, нетоварного молочного скота, птицы, а также упразднение рынков и базаров (КПСС в резолюциях 1970:395–397). К этому времени руководство осознало, что возможность хотя бы минимального самообеспечения селян вовсе не помешает грабежу деревни с помощью колхозов. Более того, именно это могло оправдывать почти полное отсутствие оплаты труда в колхозах. Поэтому в 1932 году было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б), разрешающее колхозникам иметь свою корову, мелкий скот и птицу (Шмелев 2002:47). Однако после варварского обобществления скота народ уже не верил властям, да и местные власти не очень-то спешили выполнять постановление.
Та же политика проводилась после коллективизации и в отношении приусадебных участков. После долгих споров в 1935 году был принят Устав сельскохозяйственной артели, в котором говорилось, что «размеры приусадебной земли регулируются Народными комиссариатами земледелия союзных республик и определяются пределы в объемах землепользования от 1/4 до 1/2 гектара (в отдельных случаях до гектара) в зависимости от местных условий» (Там же, 55). Однако дальше этих поблажек власти не пошли. ЛПХ рассматривалось как рудимент частного крестьянского хозяйства. В 1938 году специальным постановлением количество скота у работников совхозов ограничивалось одной коровой и теленком в возрасте до 4 месяцев или козой с приплодом или одной свиньей для откорма. В 1939 году постановлением ЦК ВКП(б) «О мерах охраны общественных земель от разбазаривания» было запрещено выделять населению участки из колхозных земель. Желающим получить приусадебный участок рекомендовалось переселяться в Сибирь, Казахстан и на Дальний Восток (Там же).
