XVI. Чижачьи похороны, или Как похвалы ни далеки от порицания
«Кума! ты слышала ли вестку?
Вон Хлест вишь видел, говорит…»
Синица так из клетки в клетку
Овсянке по утру кричит.
«Вчера, не знаю в час который
(Вишь Хлест, болван, не посмотрел),
Ведь что летал-то, бедный хворый,
Хозяйский Чижик – околел!»
– Скажи пожалуй!.. ах, бедняга! –
Знать смерть и добрых не щадит! –
А видь какой он был добряга
Всех нас бывало облетит:
Кому веселое чиликнет,
Кому – здорово! – прокричит;
Сквозь клетки клюнешь – и не пикнет,
А только дальше отлетит. –
«Ну и хозяин уж с раченьем
Каким всегда за ним ходил.
А ведь сказать не в осужденье,
Ну, чем отлично был он мил?
За что такое полюбился?
Признаться, – плохо распевал;
Ведь разве только что не бился,
Да в клетку сам всегда влетал?»
– Ума в нем, правда, не хватало, –
И кто-ж за то не по корит –
По комнатам уж он не мало
Бывало брызжет и сорит. –
«Да, да; за это я не редко
Веда сердитую с ним брань:
Бывало прилетит на клетку,
Да вдруг к тебе и сбросит дрянь!»
– И уж в к кой любви был в доме:
Что день, то свежий все песок;
Как будто нет и птиц окроме….
А смех, что был за голосок! –
«А мы себя как пеньем мучим!
Свистим, кричим во весь свой рот,
Похвал же столько не получим:
Для них милее вишь урод!..»
И у людей ведь есть повадка:
С хвалой ругательство мешать, –
Лишь стоит молвить для порядка:
«Не в осуждение сказать!»
XVII. Собачьи воспоминания, или О том, как приятно мечтать о прошлых чувствах
Здесь, противу барской поварни,
Я лежа на солнышке, грелась,
А Серко глядел в подворотню
И изредка ласково лаял.
Я два раза тявкнула тоже,
А больше брехать постыдилась:
Подумает Серко, пожалуй,
Что я навязаться готова
Сама, только лай бы услышать!
Нет, я уж теперь осторожна
И пылкости нет во мне прежней;
К тому же, любовь моя к Серку,
Увы! уж любовь не впервые….
О, как я любила Салтанку!
Какой он был бойкий, игривый!
Бывало бежит что есть рыси
К воротам «здорово» пролаять;
И я – ну, едва ли такая,
Другая найдется меж наших –
Пускай я, не так как нахалка,
К нему со всех ног не бросалась,
А лаяла скромно по-одаль, –
За то так смотрела приветно,
Что слюнки распустит Салтанка
И морду себе лижет – лижет….
Ну, словом, мои взгляды были
Вкуснее ему сочной кости.
А если, глядя этак нежно,
Еще и хвостом повиляешь, –
Как, батюшки-светы, Салтанка
От радости пустится прыгать
И бегать то скоком, то рысью….
Уж дворник, бывало, напрасно
И манит, и грозно прикрикнет –
Салтанка не слушает вовсе
И прочь от меня не отходит,
А сам он какой был красавец!
Высокий такой, чернорылый,
С хвостом закорюченным к верьху,
С глазами блестевшими ярко.
Какой же храбреца, был, ревнивец:
Бывало любую собаку,
Хоть будь его вчетверо выше,
От наших ворот прочь отгонит;
Сам первый кидается в драку,
Не то, чтобы просто лишь лаял:
Готов до полсмерти загрызться;
А все, чтобы мне полюбиться!..
Ах! не было, знать, и не будет
Подобного милого друга!
Пусть Серко там лает как знает,
А я не пойду к подворотне;
Усну я немножко на солнце,
Авось мне сон сладкий приснится,
Авось я увижу Салтанку!
XVIII. Восторг селезня, или О том, какое удовольствие быть вместе с любимым предметом
Послушайте, как квакает!
Глядите, как идет!
Как с лапочки на лапочку
Переступает!.. а?
Не правда ли, красавица?
Не правда-ль – хороша?
Какие у ней перышки,
Какой у ней носок;
Какая шейка гибкая,
А глазки – что жучки!
И плотная, и тучная –
Уж есть на что взглянуть!
Такая полновесная,
Как бы мешок с овсом;
А что за чистоплотная:
День целый на пруде
Ныряет и купается,
Чтоб полюбиться мне.
О – ква-ква-ква! Серяночка!
Поди ко мне, поди!
Пойдем мы на болото, там
Поищем червячков;
Пошляндаем, потопчимся;
Хоть лапки загрязним,
Да вдоволь мы насытимся;
А там мы, на пруд,
Поплаваем, очистимся,
Обмоемся в воде.
XIX. Лошадиное признание, или О том, что вид молодости приятней жара старости
«Буро-пегая Кобылка,
Как тебя я полюбил!
Кровь во мне играет пылко….»
Конь саврасый говорил.
«О, потешь меня немножко,
Не кусайся, будь смирна!
Не брыкайся задней ножкой,
Будь рассудлива, умна!..
Чем тебе я не по нраву?
Али я не статный конь?
Али я не нажил славы?
Не бросался ль я в огонь?…
Близь Алжира в жаркой схватке
Я скакал под седоком –
Только ахали лошадки,
Да дивилися тайком.
Получил четыре раны
И отставку получил;
Ну, теперь не без изъяна –
Да каков я прежде был!
Так уж ради прежней славы
Ты меня не обездоль;
Али бег мой не поправу?
Нутка пустимся – изволь!..»
И в ответ ему Кобылка:
«Много пожил ты, мой свет;
Кров в тебе играет пылко,
Да ведь молодости нет!»
XX. Ослиный довод, или О том, что о вкусах спорить не должно
Раз двум щенкам по голой кости
Дал кто-то; что уж тут глодать?..
Щенки не сыты, и со злости
Давай про пищу рассуждать:
– За чем устроено так в мире,
Что только мясо мы едим?
А сена вон стога четыре –
Мы на него и не глядим.
Какая бы тому причина?
Чем не по нраву сено нам?
Что, пища, каждому по чину
Дана, иль только по зубам?…
Один протявкал: «Дело в чине:
Тот вкусно ест, кто в честь попал.»
Другой залаял: «Нет, скотине
Зубастой, вкус Юпитер дал.»
Добро бы взрослые собаки,
А то щенки, войдя в задор,
Долаялись почти до драки; –
Осел прервал их гневный спор.
«Щенята! вы молокососы;
Совсем вы судите не так;
Осел ученый я: вопросы
Логические мне пустяк.
Чем по пусту вам огрызаться,
Спросили бы меня, Осла,
Я вам помог бы может статься:
Наука до всего дошла!
Не нужно тут воображенья,
рассудку верить не велят;
Со вкусом знай соображенье
И будешь знанием богат.
Будь своему желудку пестун,
Так потучнеешь – не узнать:
Concordia res parvae crescunt, –
Правдивей нечего сказать.
И сено предпочесть не странно,
Когда мы так определим, –
Что пища то скотов избранных:
Вот Слон и я его едим.
Работник же – вон та скотина, –
С которым часто я дерусь –
(Он бьет меня, болван, дубиной,
Да я не больно ведь боюсь) –
Он сена, как и братья ваша,
Совсем не любит и не жрет;
Хозяина ругает даже,
Коль тот его косить пошлет.
Так всякий тут легко рассудит,
Чья голова не так пуста:
Что умный – умное и любит,
Что мясо сену не чета!»
XXI. Кошачья хандра, или О том, что в старости глаза видят иначе
Под навесом у сарая
Брыско, серый Кот, сидит,
И, кругом все озирая,
Сам с собою говорит:
«Видно свет к концу стал ближе,
Все теперь не то, не так:
Вон и кровлю поднял выше
Плотник – этакой дурак!
Что за страсть к нововведеньям?
То-ли дело старина!..
Мох на кровле…. загляденье,
Как покрыта им она!
У трубы, бывало, планки,
Два окошка с чердака;
Заберешься с позаранку,
Да и ждешь из подтишка:
Не прокралася ли Кошка,
Не присел ли воробей; –
С первой попоешь немножко,
А другого – цап! скорей.
Нынче нет уж этой ловли!..
Воробья не разглядишь;
Лапы врозь скользят по кровле –
То и жди, что сам слетишь.
Да и кошки, пес их знает –
Стали этакая дрянь:
Ты с ней петь, она кусает, –
Смотришь, вместо дружбы, брань!
Даже мыши и мышаты
Нынче вдвое удалей;
Так канальи плутоваты,
Что с трудом поймать, ей-ей!
Словом, жить уж не приятно,
Самый свет мне омерзел;
Скверно, гадко, так досадно,
Ни на что бы не глядел!»
– А за что такая злоба?
Что на новость класть вину: –
Стар котище ты, не то бы
И не вспомнил старину! –
XXII. Коровьи нежности, или О том, что сентиментальные чувствования не лишают аппетита
Чье слышно томное мычанье,
Кто тосковал?
То юный Бык свое страданье
Так выражал:
«О лютый рок, о участь злая!
Уныл мой дух….
Где ты Буренка молодая,
Где ты, мой друг?
Нет, ты не друг уже мне ныне,
Любви предмет;
Ты изменила и в помине
Меня, чай, нет!..
Я с нею рос, еще теленком
Ее любил….
Как хороша была Буренка –
Я не забыл!..
Нам вместе с нею корм давался
И водопой;
Я с ней так нежно обращался,
Она – со мной….
Да, так любили мы друг друга!
Делясь овсом,
Я делал нежную услугу
Всегда притом:
То языком ей за ушами
Я полижу,
То под боком слегка рогами
Ей почешу….
Она же так бывало мило
Себя ведет:
Глядит, глядит – и прямо в рыло
Меня лизнет!..
В чем мне искать теперь отрады?
Душа пуста;
Буренушку угнали в стадо –
Я сирота!
Кому теперь рассеять нужна
Мою печаль?
Кто промычит со мною дружной
«Тебя мне жаль!»
Но что мне более обидно
И что грустней:
Мне очень, очень ясно видно
Измену в ней…..
Я видел – сердце запылало
Мое огнем!
Она охотно побежала
За пастухом….
Я понял и – сказать боюся –
Потерян друг!..
Не звук рожка ей стал по вкусу,
Не рев подруг:
Ее Бычище недостойный
Пленил. Увы!
Я не могу теперь спокойно
Щипать травы!
Вон, есть в хлеву овес янтарный,
Но что мне в том?
Не заманить неблагодарной
И колачем!
У! вспомнить жалко мне и больно!
А почему?
Я так любил ее…. Довольно….
Му-му! му-му!»
И так мычаньем заглушая
Тоску без слез,
Пошел мой Бык под сень сарая
Доесть овес.
XXIII. Петушья догадка, или о том, что у каждого есть свое орудие для защиты*
