– Ну теперь-то сойдет? – Гард ерошит волосы. – Мы уже несколько часов подряд играем.
– Ты прекрасно знаешь, что не сойдет. – Горшок смотрит на него сурово.
Гард посылает отчаянный взгляд Сэм. Они-то двое прекрасно сыгрались, у барабана с бас-гитарой полное взаимопонимание. Это духовые не дотягивают до нужного уровня. А расхлебывать ему с Сэм. Гард тяжело вздыхает.
– O’кей. Но тогда я возьму еще пива.
Он бросает взгляд на Сэм, стоящую с бас-гитарой у бедра. Ее тонкие пальцы мягко пробегают по струнам, будто рысь по каменистым склонам гор. Растрепанные светлые волосы острижены так, что, когда она смеется, из-под них чуть виднеется мочка уха. Играть вдвоем у них получается лучше всего. Когда встречаются только они, но не для того, чтобы отрепетировать что-нибудь определенное, а просто поимпровизировать, они могут играть вместе часами, не замечая, как летит время; они уносятся прочь на волнах музыки, ритма, глубоких басов гитары и гулких уханий барабана. Они идеально дополняют друг друга. Последнее время им все реже и реже удается собираться отдельно от остальных – группе необходимо репетировать полным составом; ведь теперь, когда забрезжила возможность выпустить диск, все стало намного серьезней. Может быть, завтра им удастся встретиться и поиграть вместе. А остальные ничего про это знать не будут.
Это просто одно крепление с самого низу разболталось. А вообще-то водосточная труба закреплена как следует. Первое препятствие преодолено. Вся стена освещается прожектором, но труба, накрепко приделанная к стене, располагается за невысоким выступом, от которого на нее падает тень, точно так, как Лука видела на фотографиях, размещенных в Интернете. Теперь главное – действовать шустро, не медлить и не раздумывать, а скорее карабкаться вверх. Если уж им придет в голову обернуться, то с этим ничего не поделаешь. Она может рассчитывать только на то, что они слишком устали, чтобы заметить светло-желтый комочек, ползущий кверху по светло-желтой стене. Ее маленьким ногам легко найти опору между водосточной трубой и стеной.
Все даже проще, чем она думала. Она карабкается безо всякой страховки, веревка ей нужна для того, чтобы потом спуститься дюльфером. Она вспоминает о несчастном случае, произошедшем с дядей Гарда в горах, но заставляет себя отогнать эту мысль прежде, чем та как следует засядет в голове. Меньше чем за минуту Лука успевает добраться почти до самого верха. Первый горизонтальный выступ все ближе и ближе. Ее охватывает азарт, она посильнее отталкивается ногой и что-то не выдерживает – водосточная труба, скрежеща, проезжается по стене. Этот звук отчетливо перекрывает шелест листьев, но выбора у нее нет, она должна двигаться только вперед; если она останется там, где она сейчас, то, обернувшись, они увидят ее. Она карабкается изо всех сил, уже не стараясь двигаться беззвучно. Главное – добраться до верху; она слышит, что внизу кто-то разговаривает; у нее нет времени, чтобы обернуться и посмотреть, кто это; она не имеет представления о том, слышат ли они ее; правой рукой она дотягивается до верхней кромки, повисает на ней грудью, потом закидывает туда же ногу, переваливается за эту узкую кромочку на самом краю крыши и лежит ничком на животе, едва переводя дыхание. Шумно втянув в себя воздух раза четыре, она задерживает дыхание, чтобы прислушаться и понять, что же происходит: разговор теперь ведется на повышенных тонах. Она упирается в поверхность крыши ладонями, приподнимается и выглядывает из-за кромки. Видит, что какая-то скрюченная фигура роется в мусорном контейнере совсем недалеко от гвардейцев, которые пытаются этого типа образумить; Луке слышны только обрывки разговора.
– …здесь нельзя…
– …не твое де…
– …сожалею, но вам придется…
Старик разворачивается и уходит. Лука улыбается, он вроде бы тоже улыбается, но, может, это ей только кажется.
Все остальное происходит как во сне. На крыше установлена камера видеонаблюдения, но ее можно развернуть в сторону, и Лука потихоньку отворачивает ее вправо, стараясь направить ее так, чтобы в кадр попадал флагшток, но не то место, куда она собирается забраться. Она вылезает на самый конек крыши, мелкими перебежками добирается до флагштока. Спускает королевский флаг, реющий высоко наверху; флагшток вроде бы совсем обыкновенный, как на любом другом здании. Она открывает рюкзак, достает транспарант, укладывает на его место королевский флаг – нехило будет повесить его на стену в общежитии, думает она, усмехаясь.
Она слышит снизу крики команд, это началась смена караула, времени у нее остается совсем в обрез, по плану она должна бы сейчас начать спуск. Она отстает относительно своей же схемы, ее пальцы работают быстро-быстро, она крепит транспарант к белому канату – как там вяжутся эти узлы? Она затягивает двойной узел, еще один с другого конца, мысленно посылает благодарность своему скаутскому вожатому, поднимает полотнище, смотрит, как оно расправляется на ветру и развевается высоко наверху; чувствует, как колотится сердце в груди; не может удержаться, достает мобильник, держит его перед собой так, чтобы в кадр попали и она, и флагшток на фоне главной улицы столицы Карл-Юхан; потом отдельно делает снимок реющего над ней транспаранта. Времени проверить, хорошо ли получилось, у нее нет; она поскорее надевает рюкзак и, стараясь не шуметь, несется бегом к углу второго выступа. Осталось совсем мало времени, надо поторапливаться. Может, просто спрыгнуть? До первого выступа тут метра четыре, раздумывать уже некогда, смена караула скоро закончится; она прыгает, приземляется с размаху, и из нее разом выходит весь воздух, падение оказалось слишком стремительным; она переваливается на бок, натыкается на что-то острое, и ее бедро пронзает резкая боль. Лука лежит некоторое время на уступе, не шевелясь. Внизу, на земле, тоже никакого движения. Смена караула завершилась. Это единственное, о чем она думает: смена караула завершилась, я опоздала. Она пытается подняться, но у нее не получается, и только теперь она видит кровь – о грубый цемент она содрала кожу на ноге от колена до бедра – ну и черт с ней, с ногой; ползя по-пластунски, Лука добирается до края уступа и заглядывает за него. Прямо под ней стоят гвардейцы.
Лука лежит, прижимаясь головой к невысокому кантику у края стены. Думает. Она не может дожидаться следующей смены караула, будет уже слишком светло. Придется рискнуть. Но эти гвардейцы только что сменились, они бдительно несут вахту, а она не имела возможности последить за ними, не знает, кто из них слабое звено. Она вытаскивает репшнур, закрепляет страховочный упор. Ее одежда уже больше не светло-желтого цвета, но с этим ничего не поделаешь. Она пристраивается в неглубокую тень за водосточным желобом и дюльфером спускается вниз.
Вверху над головой Луки развивается транспарант с копией ее последней картины. На картине нефтяная платформа. Она выстроена в форме собора. Над собором реют ангелы. На ангелах остроконечные шапочки с рисунком норвежского флага, у них самодовольные лица. Вместо крылышек у ангелов денежные купюры. В воде под платформой виднеется какой-то тихоокеанский остров, погрузившийся в пучину. Тела его обитателей безжизненно покачиваются в волнах лицом вниз.
Потерянная ею квитанция за печать транспаранта, в которой заказ оформлен на имя Гарда, валяется на крыше королевского дворца на самом виду.
Гард рывком распахивает дверь своего фабричного логова. Волосы у него вздыблены, он размахивает руками и вообще выглядит очень расстроенным.
– Сумасшедшая, что ты такое натворила?!
Лука сидит на барной стойке, скрестив ноги, и ест мороженое прямо из пластикового контейнера. Она усмехается.
– Ты чего, забыл расческу с собой взять?
– Меня целые сутки продержали в предвариловке и все время таскали на допросы, а тебе смешно.
Лука пожимает плечами. Гард застывает на месте, не отрывая от нее взгляд.
– Ничего странного, что тебя приняли за преступника, посмотри, на кого ты похож с таким причесоном.
Он продолжает смотреть на нее.
– Сумела-таки. Пробиться на первую полосу.
Лука балансирует столовой ложкой, как катапультой, и запускает в него шариком мороженого, которое попадает Гарду в щеку. Он отирает мороженое указательным пальцем и слизывает его. Теперь его взгляд устремлен в пространство прямо перед ним и не сфокусирован ни на чем. Вид у Гарда совершенно апатичный.
– Я почти двое суток не спал.
– Ну и как тебе там? В тюряге-то?
– Я же ничего не понимал. А потом они показали мне газету. Я вспомнил про наше пари, когда увидел фото транспаранта над дворцом. Хотя вообще-то я про него забыл. Когда ко мне домой заявилась полиция, чтобы меня забрать, я был уверен, что кто-то разыграл меня таким образом. Ты что, совсем чокнулась? Подставила меня! Как ты это сделала-то?
– Что там трудного. На транспаранте напечатан логотип полиграфического салона. Позвонили и выяснили все, элементарно. Узнали, что за чувак заказал такой транспарант.
