Я не чокнутая. Я все отлично помню».
Рэй уехал в Испанию, чтобы оказать помощь пожарным Аликанте. Он отправлял Фернанде по почте открытки. «Я живу хорошо, я хорошо питаюсь, я хорошо сплю, все отлично, береги себя, целую тебя, моя дорогая мамочка. Рэй». На всех открытках был приблизительно один и тот же текст, но Фернанда читала их и перечитывала, пока глаза не уставали.
А я, Леони, наслаждалась.
Ко мне вернулся вкус к жизни. Я могла спокойно спать поперек широкой кровати, могла подушиться за ушком духами, которые стащила в Новой галерее. Фернанда не упускала возможности меня задеть, уязвить, унизить, но мне удавалось ускользать от ее напора. В ту эпоху я была еще сильной, молодой, ловкой. Я прыгала на велосипед и ехала к Сюзон и Жоржу, задавала корм ослам, выметала хлев, поливала животных из шланга, такая жара стояла тем летом…
Но я отвлеклась…
Ну так вот, как-то вечером она стояла в очереди в булочную за каким-то мужчиной. Она смотрела на его плечи, на его спину, на слишком длинные руки и думала, что у него наверняка плоскостопие. Непонятно, с чего она так решила. Их разделяло не более метра. Он шагнул в сторону, чтобы выбрать на витрине пирожные, она продвинулась вперед и случайно поймала его взгляд. Огромные глаза, синие-синие. Добрые, улыбающиеся. Они переглянулись и внезапно почувствовали, что счастливы. Улыбнулись друг другу. У обоих едва не вырвалось: «Ах, это вы, это вы… Как долго я ждал вас. Я так хотел этой встречи… Я не знала, как вас зовут и не знала, где мы встретимся, но я знала, что вы обязательно появитесь».
Вот так иногда происходят удивительные вещи, если верить и не отказываться, если не складывать крылья и хранить в душе огонь надежды.
Им не хотелось шевелиться, чтобы не спугнуть свет, который возник вокруг них. Хотелось растянуть этот чудесный миг, такой мирный и спокойный. Хотелось, чтобы все в магазине замолчали и застыли на своих местах, чтобы длился и длился их праздник.
– Один франк десять сантимов, мадам Валенти, – объявила продавщица.
Мадам Валенти.
Леони опустила голову.
Ну да, точно, она же замужем.
Она потом встретила его один или два раза, когда ходила за покупками для Фернанды. То ли за молоком, то ли за нюхательным табаком. Это была такая темная пыль, которую Фернанда зажимала между большим и указательным пальцами, и засовывала себе в ноздрю, и с шумом втягивала. Потом она постукивала большим пальцем по каждой ноздре, чтобы излишки табака выпали из носа. Ноздри у нее были черные, выглядело это отвратительно.
Люсьен встретился Леони в табачной лавке. Он покупал газету. Увидев ее, он вновь остолбенел и густо покраснел.
Совершенно неповторимая интонация проскользнула в ее голосе, когда она произнесла: «О! Как я рада вас видеть! Как приятно, что случай вновь свел нас». Она услышала себя со стороны и поразилась: «Это я такое говорю?» Я ли эта беззаботная, веселая девушка, почти кокетка? Он тоже выглядел совершенно счастливым. Они вместе вышли из лавки, он искал в карманах ключи, вздохнул, что ключница – очень удобное изобретение, оно помогает потерять все ключи разом вместо того, чтобы терять их один за другим.
И сразу после этого он тихо-тихо добавил:
– Я так счастлив, когда вижу вас.
Вечер выдался замечательный, воздух был пропитан весной. В такой вечер могло случиться что угодно.
Она совершенно не знала, как себя вести. Она не привыкла к любезностям, ласковым словам. И вот она стояла, поигрывая воротником рубашки, теребила его пальцами, оправляла. Она боялась показаться недостаточно красивой, недостаточно интересной. Потом уже он рассказал ей, что ему хотелось взять ее на руки и унести оттуда. Открыть ей дверцу машины и сказать: «Давайте, поехали, уезжаем отсюда». Но он сказал себе: «О Боже! Я просто смешон в моем возрасте, и вообще, я отец семейства, она такая юная, такая невинная, хрупкая, ветром ее сдует».
В тот вечер она смеялась от счастья.
В следующий раз в этой же табачной лавке он решал кроссворд, и когда она вошла, спросил, нежно глядя на нее: «Папа-плут, семь букв». Она сдула с лица прядь, сосредоточилась и воскликнула: «Борджиа!» И он сказал очень серьезно, без капли иронии: «Вы блестяще образованы, мадемуазель».
Он нарочно назвал ее мадемуазель.
Он перечеркнул этим мадам Валенти. Он вновь вернул страсть, веселье, желание в ее повседневность. Жизнь, жизнь и еще раз жизнь.
Она на всякий случай обернулась, чтобы проверить, не разговаривает ли он с кем-нибудь другим, и сразу убежала. Она очень боялась проявить слабость в разговоре с ним. Слишком много чувств, слишком много жизни, к такому ей еще предстояло привыкнуть.
Снотворные пилюли ей давал месье Сеттен, аптекарь. Передавал из-под прилавка. Совершенно бесплатно. Он понимал, что они предназначались для Фернанды, и явно чувствовал, что тут что-то неладно. Рэй его шантажировал. Он угрожал, что расскажет мадам Сеттен, как ее муж милуется с красоткой Анни, и длится это уже давно! У него, уверял Рэй, есть кое-какие компрометирующие фотографии. Она неплохо целуется, ухмылялся Рэй. Губенки-то какие, ух! На фотках все видно! Дело в том, что владелицей аптеки была мадам Сеттен. И диплом фармацевта был у нее, у мадам Сеттен. А месье Сеттен был всего лишь статист, который в белом халате изображал фармацевта, выдавая аспирин и серно-ртутную мазь. И если бы мадам Сеттен его выгнала, он остался бы без работы под открытым небом. Он предпочел платить Рэю триста франков в месяц. И конечно, когда он выдавал Леони снотворные пилюли, он мстил. Его лицо прояснялось, когда она заходила в аптеку. Мадам Сеттен это заметила и подумала, что тут дело нечисто. За этими двумя нужен глаз да глаз!
Леони придумывала тысячи всяких хитростей, чтобы увидеться с Люсьеном. Она вдруг стала такой смелой, какой не была никогда в жизни. Она больше ничего не боялась. Не боялась Фернанду, не боялась подмешивать ей снотворное и ночью выходить на балкон, чтобы спуститься к Люсьену, не боялась, что их увидят вместе. За ужином она подмешивала белый порошок в стакан Фернанды – та на ночь выпивала стакан красного вина кирави, разбавленного водой, накладывала ей на тарелку рагу, ждала, стоя за стулом, когда старушенция вытрет пустую тарелку хлебом – Леони не имела права есть одновременно со свекровью, слышала, как она зевает, вздыхает: «Не понимаю, что со мной творится, спать хочу сегодня до смерти, пойду лягу, полчаса тебе на вязание и тоже ложись. И не засиживайся, экономь электричество!» Она уходила, тяжело волоча ноги. Леони убирала со стола. Мыла посуду, прибирала кухню. Она прислушивалась и, когда из комнаты Фернанды уже доносился мерный храп, душилась за ушком, слегка подкрашивала губы и прыгала в окошко. Вот счастье, что у них был низкий второй этаж! Люсьен ждал ее в машине, шторки были опущены. Она открывала дверцу и кидалась ему на шею. «Еще одна ночь», – говорила она себе, закрывая дверцу, чтобы остаться в темноте.
И они ехали к стойлу, где держали ослов. В маленькую хижину, где жили Жорж и Сюзон.
Они встречались каждый вечер до того ужасного дня.
«Нет, нет… Это случилось позже, гораздо позже. Я обязательно должна все вспомнить по порядку. Мои воспоминания слишком драгоценны, чтобы в них путаться. Надо постараться тщательно во всем разобраться. На полках моей души, кроме них, ничего не осталось».
Они поехали в Осер в кино на фильм «Мужчина, который любил женщин» Франсуа Трюффо. Они были далеко от Санса, им больше не нужно было прятаться. Они покупали эскимо и шоколетти, конфеты «Крема» и ментоловые пастилки «Певчий дрозд», усаживались в кресла, пробовали друг у друга мороженое, прыскали от смеха, держались за руки, сплетали пальцы и сливались губами, фильм они не смотрели. Они не могли позволить себе терять время.
Они несколько раз поворачивались к экрану, но не видели, что там происходит. Они целовались, сжимали и разжимали объятия, говорили друг другу нежные глупости.
– Может быть, правы люди, которые говорят, что от любви глупеют, – говорил Люсьен. – Я уже третий раз смотрю этот фильм и так и не понял, о чем он!
Она из всей фразы запомнила только словосочетание «от любви». Она обмякла, практически превратилась в лужицу. Чуть не уплыла под кресло.
– Ах, – сказала она, – если бы я была свободна…
Он с торжественным и серьезным видом привлек ее к себе. Словно хотел приготовить к тому, что сейчас скажет.
– Я тоже не свободен, Леони. Я женат, у меня две маленькие дочки. Я не хочу тебе врать, я хочу, чтобы между нами все было только прекрасное, только великое…
Она кивнула: «да», рука ее лихорадочно смяла обертку огромного трехэтажного эскимо. Женат. Он женат. Две маленькие дочки…
– Я не хочу уходить от жены именно из-за девочек. Я не буду объяснять тебе почему, это слишком длинная и слишком грустная история, но обещаю, что, как только смогу уйти, я приеду к тебе. И обещаю, что никогда не буду тебе лгать… Ты ведь это знаешь, правда?
