Между тем Рим тех дней представлял собой зрелище печальное - слишком чудовищна, грандиозна была катастрофа его государственного и военного падения и последующей затем варваризации. Былой Первый Город мира зарос лохматыми, как нестриженые бороды, виноградниками; там, где стояли кресла сенаторов, пасся скот, лежали кучи заботливо собраннного земледельцами навоза. Палантинский холм покрыли разросшиеся сады, в них торчали печальные руины немногих уцелевших колонн и обрушившихся зданий; на Форуме были разбиты огороды, землей и навозом завалены древние мостовые.
Но деспот Фома направился, однако, именно в Рим: в Риме стоял святой престол папы, наместника Христа на земле.
Падение Константинополя было и падением Восточной церкви, то есть исчезновением этого соперника у Рима, концом разделения церквей: патриарх Рима Второго не был теперь страшен патриарху Рима Первого, и изощренным византийским богословам со всей их элоквенцией приходилось признавать и даже обосновывать первенство папы. Выходило, что безбожные турки, обратившие первохристианский грандиозный храм, творение Юстиниана - святую Софию - в мечеть, содействовали изживанию церковного раскола. Неисповедимы поистине пути Божественной Премудрости!
Папа, конечно, имел все основания использовать ситуацию в целях укрепления своей мощи, и в Риме, немедленно вслед за падением Константинополя, объявился старый кардинал Исидор, митрополит Киевский, душа Флорентийской унии, когда-то изгнанный из Москвы великим князем Василием Темным. Исидор был в Константинополе в самый разгар боев за город, однако ускользнул оттуда, удачно набросив свою привлекавшую внимание красную кардинальскую шляпу на чью-то отрубленную голову.
Впрочем, Фома, деспот Морейский, не сразу решил спасаться в Рим - он раздумывал…
К нему во дворец приехал его младший брат, деспот Димитрий, и братья обсуждали, что им делать, - турки подходили все ближе. Зоя Фоминишна запомнила этот разговор.
Деспот Фома сидел в высоком кресле, смотрел в высокое окно на синеющие дали Пелопонесса, Его лицо - оно сохранилось до наших дней в бронзе черт лица апостола Павла на одной из ватиканских лестниц - было печально. Брат Димитрий метался, как тигр, по палате, короткий меч хлопал его по бедру при стремительных поворотах.
- Брат, - горячился Димитрий, - неужели ты побежишь в Рим? Рим - наш враг! Рим наслал на нас грабителей крестоносцев. Латинские варвары сожгли в печах не только обшивку, но и обстановку Великого Дворца, содрали с крыш и расплавили медь и свинец! Рыцари Балдуина похитили наши бесценные святыни - распилили, по кускам распродали крест, тот самый, на котором был распят Христос. Дандоло - венецианский дож, этот слепой столетний разбойник - тащил все, что мог! А франки? Франки похитили и в Венеции заложили святой терновый венец господень за тринадцать тысяч византов! О, проклятые могильные черви - какое кощунство! Ты говоришь, что турки неверные - но чего стоит вера латынян? Священные сосуды из святой Софии - золото и серебро - они перелили и перечеканили в монету… Они продали франкскому королю Людовику обломок святого копья, которым был пронзен пречистый бок Христа!
И когда мы, Палеологи, изгнали их из Константинополя - кто помогал и давал советы латинскому их императору Балдуину? Папа Римский. И где? В Риме! А разве папа помог нашему старшему брату, царю Константину. против турок?
- Но скажи, брат, что же нам сейчас делать? - тихо спросил Фома. - Надо бежать! Куда? Ведь турки скоро ворвутся и сюда… Они у Коринфа! Они рвутся в Италию! Папе придется обороняться от них! Они угрожают и ему! Поэтому он и поможет нам!
- Бежать? Нет, бежать больше не нужно! - кричал Димитрий. - Довольно! Я не побегу! Я остаюсь, буду жить в Константинополе. Нет власти аще не от бога! Буду лучше служить туркам, а не латинским христопродавцам! Турки - честные воины. Умру в той земле, где родился!
Фома, молчал, опустив голову… Он-то был наследник Восточной Империи, не мог оставаться у турок, бросить последнюю надежду на спасение своей страны… И Зоя прижалась к отцу и плакала неслышно.
Князь Димитрий все сделал так, как говорил: сдал султану все свои владения, отдал даже в его гарем свою дочь - двоюродную сестру Зои, и султан пожаловал ему три острова. Димитрий остался жить в Константинополе, слушает звонкий голос муэдзина, зовущего мусульман на молитву в мечеть Айя София!
Дороги братьев разошлись: один ушел к туркам, другой - к папе!
Весной 1463 года Фома, деспот Морейский, вступил в Рим торжественной процессией, неся с собой бесценный дар христианству - главу апостола Андрея, спасенную им из Константинополя. Весь Рим, весь народ, все благочестивые паломники из Франции, Германии, Венгрии, Польши встречали его на коленях на площадях и улицах со свечами в руках.
Ватикан ликовал: брат императора Византии, наследник престола Второго Рима - Царьграда - деспот Фома преклонил колена перед папой, облобызал его туфлю, просил убежища и помощи. Несомненно, что торжество это было прикрыто скорбным выражением лиц, опущенными взглядами, глубокими вздохами сочувствия, но факт оставался фактом. Царьград, Рим Второй, центр мира, пал, у Рима Первого оказались развязанными руки. А история должна была двигаться вперед! Надо было бороться за Византию…
Деспоту Фоме папа отвел дом на улице Святого Духа, положил приличное содержание и даже пожаловал ему свой высший орден - Золотую Розу.
Вскоре Фома скончался, лег в Риме в храме святого Петра. Вдова его, деспотисса Екатерина, с дочерью Зоей и с двумя сыновьями - Андреем и Мануилом - остались жить в тени папского престола, в тихой улице Святого Духа.
Ее детей - двух царевичей и царевну - папа поручил особым заботам митрополита Никейского, кардинала Виссариона.
Почетна была эта задача, но и очень ответственна: кардинал ведь должен был воспитывать в нужном духе законного наследника престола Восточной Империи, а его брата и сестру - как продолжателей династии великих Палеологов. В священном писании ясно указано, что неверные будут вскоре же изгнаны из Царьграда и что законная власть снова охватит все земли царей Империи на востоке до пределов Азии. На престол константинопольский воссядет законный царь Андрей Фомич Палеолог.
И тогда папа Римский, наместник Христа на земле, станет единым пастырем единого стада Христова по всему миру…
План был великолепен, но беда - оба брата-царевича Константинопольских были порядочные шалопаи: они держались независимо, они, например, позволяли себе во время богослужения, а главное, во время молитвы за самого папу выходить из храма!
Бывали дела и похуже.
- Царь Константинопольский Андрей! Царевич Мануил! Царевна Зоя! - выговаривал им на очередном уроке митрополит Виссарион. - Ведите себя скромно, приветно, умно или - оставьте Рим. Да, вы знатны! В вас царская кровь! Но вы же- изгнанники… Вы - сироты! Вы - нищие! Беженцы! А вы вызывающе носите длинное греческое платье, вы не признаете наших коротких латинских одежд! Вы не преклоняете колен перед кардиналами. А ведь святой папа - ваш отец… Да, отец! Он должен быть уверен в вас, иначе вы будете лишены всякой помощи и заботы. На что вы рассчитываете? Флорентийские купцы, что плавали недавно в Царьград, прямо рассказывают везде, что ваш дядя, деспот Димитрий, брат царя, носит уже турецкую одежду! Что ж, и вы, может быть, хотите надеть пестрые шальвары? Или туфли с загнутыми носками?..
В изгнании горек самый сладкий чужой хлеб. О, в доме на улице Святого Духа никогда не забывали об этом. К тому же небольшие покои беженского дворца Палеологов всегда были полным-полны потерявшими родину и положение людьми, что создавало особую раздражающую, надрывную атмосферу горького обожания.
Невесело проходила юность Зои - среди пустых споров, выходок и неумных бравад юных братьев, вздохов, слез, стонов и воспоминаний матери, среди постоянных чванных разговоров об утраченном величии, среди придворных уплетен, слухов и пересудов девушка вырастала сосредоточенной, угрюмой, ушедшей в себя, зорко и недоверчиво следившей за кружевом интриг папского двора…
Из всех приближенных к ней Зоя любила только няню свою, славянку Евдокию. Добрая, живая старушка, с лицом как. печёное яблоко, но сохранившим румянец молодости, она смешно говорила по-гречески. Няня Евдокия постоянно пела Зое песни своей родины - о шумном Днепре, что бежит по зеленым Цветущим степям под Синим небом.
- Наш Киев стоит высоко над Днепром, - рассказывала рабыня Евдокия, - как Царьград над морем. Велика земля славянская: на север - до самого Студеного моря. Бесконечны степи, широки поля, шумны дубравы, темны бесконечные леса их. Славяне просты - ходят летом в небеленом холсте, зимой - в легкой пушистой овчине. И так обильна их земля, что они ни в чем не нуждаются. В каждой славянской избе всегда наготове прикрыт чистой скатертью стол с яствами, чтобы приветить гостя. Приходит путник - и сразу может отдохнуть и подкрепиться. Обильны земли богини Славы - и потому славяне добры, мирны, бесхитростны, могучи.
