– Так что скорее всего он решится…
– Я надеюсь.
– Ты будешь держать нас в курсе дела? – спросила Жюли.
– Ну конечно!
– Я бы с удовольствием зашла к тебе и посмотрела, как ты работаешь. Это меня действительно интересует. – сказала Стелла.
– Я выберу спокойный вечерок и позвоню тебе, и тогда ты подойдешь, ладно?
Жозефина и Стелла договорились встретиться у подножия Эйфелевой башни. У северной стороны. А хотите знать почему? Может быть, потому, что Стелла никогда не была в Париже.
А вот и нет, была.
Два раза, вместе с классом.
Первый раз они приехали, чтобы посетить парижский музыкоград. Скукотища. В другой раз, чтобы поглазеть на витрины шикарных магазинов на Елисейских полях. Тоже скукотища. Слишком много народу, слишком шумно, слишком много Пер-Ноэлей в красных тулупах. Наталкиваешься на них каждые десять метров. Бороды у них засаленные, тулупчики с чужого плеча. Прохожие их толкали, наступали на ноги. От них пахло потом и дешевым одеколоном.
Но Эйфелевой башни в программе не было. Ей это ужасно не понравилось. А на следующую поездку ей не удалось записаться. Рэй не дал денег, разозлившись, что она его укусила. Откусила ему кусок уха. Естественно, в планы этого путешествия Эйфелева башня входила.
В Париже Эйфелеву башню издалека видно, не обязательно смотреть на карту города, чтобы ее найти. Достаточно пройтись – руки в карманы, нос по ветру.
Стелла приехала рано утром, припарковала грузовик на проспекте Сюффрен. Перед итальянским ресторанчиком. Заказала пиццу «Четыре сезона», отдала двадцать евро, ужасно возмутилась таким ценам. Официант поглядел на нее свысока: «А что вы хотели, дамочка, вы платите за место, за солнце, за Эйфелеву башню: «Если вы хотели сэкономить, то выбрали не тот район! Это надо на бульвар Барбес ехать». – «А где это? – спросила она, чтобы его уколоть. Потому что я скорее помчусь туда обедать!» – «Это на другом конце города отсюда. Игра не стоит свеч!» Она расплатилась и попросила, чтобы он отдал ей сдачи.
На чаевые он может не рассчитывать!
– Гроши, сущие гроши! – рассмеялся он, отсчитывая ей монетки.
– У себя дома я живу три дня на стоимость вашей пиццы. И кормлю на эту сумму собак, ослов, кур, уток…
Он искренне рассмеялся.
– …сына, поросенка и попугая!
– А вы впервые приехали в Париж? Вы были на Монмартре? Видели Сакре-Кер? Это того стоит, уверяю вас.
– Нет. Я не знаю и пока не готова узнать. Или тогда мне надо приезжать со своими бутербродами, термосом и спать в грузовике.
– Ох, вы смешная такая, сил нет!
Он хлопнул себя по ляжкам, помотал головой.
– Слушайте, давайте я вас кофе угощу! – сказал он вдруг.
– Серьезно? – недоверчиво спросила она.
– Да-да, совершенно бесплатно.
– Ох, ну спасибо… А так он сколько стоит?
– Четыре евро двадцать…
Она издала сдавленный крик, и он ушел, повторяя: «Уморительная особа! Просто неподражаема!»
Когда она позвонила, Жозефина Кортес сказала:
– Здравствуйте… это кто говорит? Алло? Алло?
А Стелла не могла произнести ни слова.
У нее перехватило горло. Она услышала нежный, чистый голос Жозефины Кортес, подождала несколько секунд и прошептала едва слышно: «Это я, это…»
Ей даже не надо было говорить ничего, кроме этого. Жозефина Кортес тут же подхватила:
– Как хорошо, что вы позвонили. А то я потеряла ваш телефон…
– Вы имеете в виду, что вы стерли его?
Жозефина Кортес растерянно кашлянула.
– Я думаю, что так же поступила бы, будь я на вашем месте, – сказала Стелла.
– Новость была для меня уж больно неожиданная. Я не была к ней готова. Мне понадобилось время.
– Я вас понимаю, я слишком резко обрушилась на вас.
Они обе рассмеялись, это как-то разрядило атмосферу.
– Вы знаете, – сказала Стелла, – теперь у меня есть все доказательства, о которых вы спрашивали…
– О, я не должна была…
– Нет, вы были правы. Мало ли кто что станет утверждать…
– Да, но…
– Вы были совершенно правы.
Они договорились о дне и часе, о месте – возле Эйфелевой башни на северной стороне. Они уже собирались прощаться, как вдруг Жозефина воскликнула:
– А как мы узнаем друг друга?
Стелла засмеялась:
– Я ходила на ваши лекции, вы разве не помните? И кроме этого, на задней обложке каждой книги есть ваша фотография.
– Ах ну да, точно…
– А меня просто узнать. Я – высокая блондинка с ирокезом на голове, в больших мужских ботинках и оранжевом комбинезоне.
Она шагала к северной стороне Эйфелевой башни. И вот заметила возле продавца, торгующего пластмассовыми флуоресцентными макетами Эйфелевой башни, ту самую женщину, которая читала лекции в большой аудитории Лионского университета. Ту, которая рассказывала про двойное отрицание, про первопечатников, про стилусы. Она смотрела на нее, изучала ее лицо: тонкий нос, четкие линии губ, каштановые волосы, густая челка. Тонкие, длинные ноги. Вид какой-то одновременно серьезный и легкомысленный. Вид ее предвещал хорошее. Она подошла, спросила: «Это вы, очевидно?»
Жозефина Кортес удивленно раскрыла глаза:
– Вы сразу меня узнали! Не сомневались ни секунды.
– Это все из-за вашего носа. У нас похожие носы. Прямой-прямой, тонкий-тонкий, простой, без претензий, и ноздри небольшие, скромные. И еще такая загогулина на правой ноздре. Как будто ямочка. Издали он похож на все носы в мире, а вблизи оказывается, что он уникален.
– Может быть, пойдем прогуляемся? Здесь очень много народу.
– Я никогда так близко не видела Эйфелеву башню! – воскликнула Стелла.
– А вы какой ее представляли?
– Ну, я думала она поменьше, не такая высокая. Она, конечно, внушительно выглядит!
– Мы могли бы пойти погулять на Марсово поле… А вы как приехали?
– На своем грузовике. Это мой рабочий инструмент. Я работаю на фабрике по приему металлолома…
– А…
Она произнесла это «а» с вопросительной интонацией, с любопытством в голосе. Словно подначивала ее: расскажите, мне интересно.
– Мне нравится моя работа. Много двигаешься, работаешь на свежем воздухе, видишь самых разных людей. Я бы не могла работать в офисе. Не выношу сидеть в закрытом пространстве.
Жозефина сжала руки и произнесла мечтательно:
– А я люблю книги, библиотеки, спокойствие, которое там царит. Слышно, как переворачиваются страницы. – Потом она осеклась и спросила, покраснев: – Ваша мама рассказывала вам о моем отце?
– Да. Немного. И, кстати, благодаря вашей книге…
– А..?
– Там в конце благодарности. Вы написали о нем, о дне его смерти. Если бы не это, вряд ли она мне когда-нибудь рассказала…
– Да, непросто в таком признаться… и особенно дочери!
Навстречу им шла группа китайцев. Они следовали за женщиной, которая высоко вздымала красный зонтик и тараторила какую-то ерунду, предназначенную для туристов.
– Он сумел сделать ее счастливой. Я думаю, что это были единственные моменты счастья, которые были у нее в жизни. Два месяца настоящего счастья, это не так уж много.
– Вы не обязаны мне рассказывать…
– То есть вы считаете, что для меня странно говорить о любовнике моей матери.
– А для меня – о любовнице моего отца!
Они растерянно переглянулись, одновременно усмехнулись, и стало как-то легче. Стелла стояла при этом так, чтобы не выпускать из обозрения Эйфелеву башню.
– А хотите, присядем? – предложила Жозефина. – Так вы сможете разговаривать со мной и смотреть на нее одновременно…
– Это вас раздражает?
– Ни в коем случае!
Стелла плюхнулась на траву, вытянула длинные ноги, выгнула спину. Жозефина последовала за ней, вытянула ноги рядом.
– Ну тем не менее они великие люди, конечно, – сказала Стелла. – Они знали, на что шли…
– Отцу было сорок лет…
– А моей матери двадцать семь. Но она немного видела за эти годы… Ну я имею в виду, у нее было мало опыта.
Стелла достала из сумки Половинку Черешенки, письмо Люсьена Плиссонье, карточку с текстом, подписанную Люсьен Рильке. Протянула их Жозефине.
– Письмо… Я вообще-то не хотела его читать. Он, похоже, говорит в нем о вас.
– Папа был такой хороший… – всхлипнула Жозефина. – Видите… У меня уже глаза на мокром месте.
– Я пойду посмотрю на Эйфелеву башню поближе, пока вы читаете письмо.
Жозефина взяла в руки Половинку Черешенки и посмотрела на него.
– А мой называется Его Величество Чесночок.
Стелла встала, отошла подальше, заметила на земле банкноту в десять евро, подобрала ее. Разгладила, положила в карман. Спросила себя, компенсация ли это за съеденную пиццу «Четыре сезона» или подарок небес, благословляющих ее встречу с Жозефиной. Что-то было очень славное, нежное между ними. Какая-то мирная, спокойная приязнь. Словно они наконец встретили друг друга. Они не манерничали друг перед другом. Не старались обязательно постоянно говорить, заполняя тишину. Тишина пугает лишь тех, кому нечего сказать. И потом… у них одинаковые носы. И к тому же… Стелле нравится, как она смеется. Она прыскает, прикрывая ладошкой рот, а глаза делаются как щелочки. И при этом она забавно выдвигает шею вперед, словно подчеркивая, что делает, вероятно, что-то неприличное, но совершенно не может с этим справиться, это сильнее ее.
