– Спасибо, – сказал Марк, – я не знаю, как реагировать на твои слова, но благодарен, что ты удостоила меня целой речью!
Он посмотрел на Гэри, посмотрел на Гортензию, эти двое его просто зачаровывают. Может, это старинное французское искусство любви или просто особенность данной парочки? Когда он смотрит, как они живут, любят друг друга, ссорятся и мирятся, он сам живет, кровь бежит быстрее, он словно делается мудрее в науке любви. У Гортензии столько шарма, обаяния и очарования, что она может увлечь нескольких мужчин одновременно.
Она ходила туда-сюда, веселая, легкая, с дерзким и победоносным видом. «Ночка, должно быть, была что надо», – подумал Марк, его воспламенила мысль о наслаждении, которого ему, скорей всего, никогда не видать, как своих ушей. Гортензия была очень честной и прямой, и совершенное наслаждение, которое она получала с Гэри, было предназначено исключительно для любовников, прошедших тщательный отбор. Или, говоря по-другому, для Гэри Уорда и Гортензии Кортес.
Марк слушал «Lay down in the Tall Grass»[30] и грустно качал головой. Всем своим видом он говорил: «Ну что ж, если я не могу это ощутить, то по крайней мере могу вообразить».
Музыка уже совсем было увлекла его в захватывающее путешествие, но тут Гэри резко вскочил с дивана:
– Ну я пошел.
– Куда? – спросил Марк, вынимая наушник.
– В школу. На репетицию.
– Я с тобой?
– Как хочешь.
Марк задумался и сурово произнес, словно речь шла о его жизни и смерти:
– Я пойду с тобой!
Гортензия увидела, что они уходят, прервала суетливую беготню, подскочила к Гэри, порывисто обняла его, поцеловала в губы. Марк покраснел и отвернулся.
А влюбленные радостно щебетали тем временем, договариваясь встретиться вечером в восемь часов в шикарном ресторане.
– Не меньше трех звезд, уж пожалуйста! – потребовала Гортензия.
А потом, обернувшись к Марку, уточнила:
– Знаешь ли, по какому признаку узнают настоящего мужчину, ты, маленький земляной червячок в огромных очках?
– Нет, – пробормотал Марк. Очки его мгновенно запотели.
– По тому, что он не боится обращаться со своей женщиной с королевским величием… Он знает, что его мужественность от этого не уменьшится, а, наоборот, увеличится. Ты меня понимаешь?
Марк кивнул, окончательно сконфузившись.
– Ну тогда свободен! – провозгласила она и удалилась, танцуя на мысочках, а Марк отправился вслед за настоящим мужчиной.
На перекрестке Гэри повернул налево. Марк воскликнул:
– А мы что, не в школу?
– Нет. У меня встреча в парке.
– Ух ты! – удивился Марк, внезапно обрадовавшись, что его ждет реванш. – История усложняется!
– Смейся сколько хочешь, – улыбнулся Гэри. – Погода стоит прекрасная, и я счастлив!
– Счастлив… но немного запутался! – заметил Марк.
Гэри опять улыбнулся и дернул плечом, что должно было означать «да».
– Ты прав.
– Я все понял.
– Ты необыкновенно умен.
– Это было несложно. Достаточно было за тобой понаблюдать.
– Ну так давай…
– Ты страстно любишь Гортензию и нежно любишь Калипсо. Что победит: земная любовь или небесная?
И он изобразил звук литавров.
– Неплохо сформулировано! – прыснул Гэри. – Сколько ты берешь за консультацию?
– Я повторяю вопрос, кто победит: любовь земная или любовь небесная?
– А ты-то знаешь?
– У меня есть своя идейка, но я тебе ее не скажу, это может повлиять на твое решение!
Гэри пихнул его локтем. Марк пихнул его в ответ. Оба встали в боксерскую стойку и имитировали бой. Один раунд, второй раунд, третий раунд, и они остановились задыхаясь.
– А ты знаешь, что мне говорил мой китайский дедушка? – спросил Марк, обессиленно опершись на парапет.
– Тот, который мафиози?
– Да-да. Правда, он никогда не был членом мафии.
– Да я уж понял, что ты лапшу на уши вешаешь! Ну, давай, излагай!
– Он говорил: «Когда ты колеблешься, выбирая между двумя женщинами, между двумя друзьями, между двумя вкусными блюдами, представь, что они горят в огне, и реши, кого из них ты спасешь в первую очередь».
– Если перед тобой будут Гортензия и Калипсо в огне, какую из них ты спасешь в первую очередь? Ты знаешь?
– Да, – не колеблясь, сказал Гэри.
– И кого же? – спросил Марк, глаза его за очками горели от нетерпения.
– А я тебе не скажу. Это тебя не касается.
– Ну тогда я тебя оставляю наедине с твоими терзаниями.
– До завтра! Ты помнишь, Пинкертон нас ждет на занятие по гармонии.
– Я не забуду, как ты мог такое подумать?
* * *
Калипсо ждала его возле фургончика с хот-догами на 72-й улице у входа в «Строберри Филдс». Гэри подошел поближе и увидел ее темную косичку и выбившиеся из нее легкие курчавые волосы, дрожащие в свете прожектора. Их история словно полет бабочки. Не нужно стараться удержать ее в руке. Если он стиснет кулак слишком сильно, крылья отвалятся и бабочка превратится в гусеницу.
Она заметила его и улыбнулась.
Он взял в руки ее голову, наклонился, приблизил губы к ее губам и поцеловал так нежно, что сам усомнился – неужели все по-настоящему.
Она, закрыв глаза, пила его поцелуй.
Она так погрузилась в него, что зашаталась, потеряв равновесие, и он должен был подхватить ее.
Всегда один и тот же церемониал. Он берет ее за руку, они сплетают пальцы, их бедра соприкасаются. Она позволяет увлечь себя куда угодно. Хоть в вечность, говорит ее молчаливое забытье.
С тех пор как они первый раз поцеловались, она перестала носить часы. Она больше в них не нуждалась. Она прибыла к пункту конечного назначения.
Она и знать не хотела, что он живет с другой девушкой. И что эта девушка так красива, что лишает парней сна и покоя. Она и слышать не хотела, что он уезжает с ней в Париж.
И что они потом поедут в Лондон или в Севилью – туда, куда захотят.
Она сейчас счастлива. Этого достаточно.
Та, другая девушка, очень красива.
Девушку зовут Гортензия, а ее зовут Калипсо.
Ничего общего.
Она недавно видела Гортензию на улице. Это было на углу Мэдисон авеню и 93-й улицы. Она выходила из книжного магазина «Корнер Букстор». Калипсо сразу ее узнала – иногда Гортензия заходила за Гэри в школу. Она стояла в холле, притопывая ногой от нетерпения.
После того как она ее встретила, она проснулась ночью, широко открыла глаза. Сказала себе: «Гэри любит двух женщин: одна красавица, а другая уродина».
Она выпрямилась, точно ее укусила пчела.
«Как ты можешь говорить такое, Калипсо Муньес? Ты не уродина, ты просто особенная. Некоторые девушки несут свою красоту в сумочке, а ты рассеиваешь ее в воздухе золотой пылью».
Она отхлестала себя по щекам, наказывая за то, что осмелилась принизить себя. «Я запрещаю тебе так думать, – приговаривала она, давая себе пощечины. Ты – Калипсо Муньес. Ты ни на кого не похожа. Ты прекрасна. Нужны доказательства? Он целует тебя, он не может оторвать от тебя губ, словно хочет, чтобы ваш поцелуй длился вечно.
Он может любить двух женщин одновременно. Это меня не беспокоит. Ни секунды не беспокоит.
Потому что он оставляет мне достаточно места. Хорошего места, только для меня, на самом виду. Никогда он не задвигает меня в уголок. Никогда не прячется за дерево, чтобы его со мной не видели. Он идет, гордый и прямой, и я чувствую, что с ним я везде желанный гость». Она перестала хлестать себя по щекам и обещала больше никогда не возвращаться к этой теме.
Она разбудила рогатую фиалку, которая постепенно, с трудом, восстанавливалась после болезни и в основном спала. Калипсо засыпала ее вопросами.
«Почему полагается любить только одного человека, когда на свете так много мужчин и женщин? Почему надо иметь такое маленькое, такое узкое сердце? Улисс вот любил же эту женщину, Эмили. Я слышу, как он задыхается, когда слышит ее имя. И тем не менее он любил Роситу, свою верную и нежную жену. Что ты на это скажешь, рогатая фиалка?»
Про Улисса она быстро догадалась. Тут не надо было быть колдуньей, жечь душистые травы и варить коренья. Ну во-первых, стоит вспомнить его молчание в телефоне, когда она впервые назвала имя Эмили, и затем… мрачный взгляд мистера Г., его гнев и как он топал ногами об пол… очевидно, защищал друга. Он хотел уберечь его от той, что когда-то его зачаровала. И наконец, духи Эмили пахли так же, как духи на том голубом платье, вышитом жемчугом. Вовсе это не случайность, как ее желал уверить Улисс.
Не такой уж он распространенный, этот французский аромат.
Он был знаменит тогда, давно… Когда Улисс склонялся над Эмили и покрывал ее поцелуями.
Но сейчас… Он совершенно позабыт. Калипсо специально сходила в магазин «Блумингдейл», где на первом этаже выставлены все самые знаменитые духи мира. И что же… «Ивуар» от Бальмана занимал там очень скромную маленькую полочку где-то за эскалаторами, у входа в туалет. Не слишком выгодное место, да? Марка в свободном падении, одним словом.
