Владимир Врубель - Адмиралы Бутаковы — флотская слава России

Работая над своими книгами, я руководствуюсь девизом жившего в XIX веке и мало кому известного штурмана Тимофея Тимофеевича Будрина: «Пишем, что наблюдаем, а чего не наблюдаем, того не пишем». Под этим я подразумеваю, что ничего не выдумываю, а пишу лишь о том, что сам прочитал в архивах, в рукописном отделе Публичной библиотеки в Санкт-Петербурге и в фондах редкой книги крупнейших библиотек Санкт-Петербурга и других городов. Выводы делал сам, так же, как вправе их делать любой читатель. И вовсе не обязательно, что они у нас должны совпадать.

Фамилию Бутаковы в русском флоте носили многие поколения моряков. Самыми известными среди них были пять братьев: Алексей, Григорий, Иван, Дмитрий и Владимир. Их отец, Иван Николаевич, боевой офицер, дослужился до звания вице-адмирала, и ему ещё при жизни посчастливилось увидеть чёрных адмиральских орлов на погонах своих сыновей. Женился он достаточно зрелым, в 39 лет, на молоденькой немке, дочери Карла Кристиансона, артиллерийского полковника.

Её звали Каролина. Ивану Николаевичу на жену повезло: умна, образованна, а самое главное — Каролина вышла замуж за капитана 2-го ранга Бутакова по любви, что чувствуется в её письмах, хранящихся в архивных делах семейного фонда Бутаковых в Российском государственном архиве ВМФ. В те времена брак по любви встречался не часто. В результате появились и плоды страстной любви: 7 дочерей и 6 сыновей (один умер маленьким ребёнком). Только за то, что они вырастили, воспитали и дали образование такому количеству детей, эта семейная пара заслуживает большого уважения. В советское время Каролина Карловна получила бы орден и звание «Мать-героиня», но в те далёкие от нас времена многодетных мам ничем не награждали.

Если же честно, то в девятнадцатом веке, как правило, все семьи моряков были многодетными. Рождаемость регулировалась длительностью пребывания отца семейства в море, да и то не всегда. Иногда моряка, ушедшего в дальнее плавание, длившееся порой до пяти лет, при возвращении встречал прелестный годовалый малыш. По-всякому бывало. В отсутствие главы семейства захаживали в гости товарищи по службе, чтобы утешить грустившую по мужу подругу. Некоторые очень этим увлекались. Адмирала к беднякам, конечно, не отнесёшь, но содержать большую семью и ему было нелепее С сыновьями вопрос решался просто: отправил в Морской кадетский корпус, и голова не болит. А вот как быть с дочерьми, каждой из которых требовалось хорошее приданое? Задача, как говаривал когда-то вождь мирового пролетариата, архисложная. Поэтому, в отличие от братьев, судьба у сестёр, в семейном смысле, оказалась более трудная. Одни из них вышли замуж не совсем удачно и потом постоянно просили у братьев денег, что не очень нравилось невесткам, другие навсегда засиделись в девках. В своё время Бутаковы купили небольшое имение близ деревни Остаповки. Делить дом, когда дети выросли, было бессмысленно, поэтому все члены семьи использовали его как дачу, приезжая туда, кто и когда сможет. Такая удача выпадала не часто: сыновей мотало по всему белому свету. Командовала парадом в Остаповке Каролина Карловна.

Старшего сына, родившегося в 1816 году, родители назвали Алексеем. Крестили мальчика в Кронштадтском Андреевском соборе. Об Алексее чаще всего вспоминают как об исследователе Аральского моря и как о человеке, по-доброму относившемся к сосланному в Оренбургский край поэту и живописцу Тарасу Григорьевичу Шевченко. Причём последнее подаётся порой как главный поступок всей его жизни. Сомнительно, чтобы сам Алексей Иванович Бутаков придавал такое значение взаимоотношениям с Шевченко во время службы на Аральском море, какое ему приписывают историки. Если судить по сохранившейся в архивах переписке, то для светоча украинской литературы и живописи Бутаков значил куда больше, чем поэт и живописец для моряка. При всём почтении к Кобзарю, заметим, что и Алексей Бутаков был тоже личностью незаурядной, просто таланты моряка проявились в других областях. До двенадцати лет его воспитывала практически одна мать. Муж появлялся дома крайне редко, иногда месяцами не видя свою семью. Такая уж горькая судьба у жён морских офицеров. Как выразился один знаменитый русский адмирал: «В море — дома, на берегу — в гостях». Картина, знакомая семьям моряков и в наше время. Несмотря на то, что стараниями тех, кто сменил старые власти, наш флот скукожился, постарел и усох, его офицеры и матросы по-прежнему продолжают нести свою тяжёлую службу. В двенадцать лет, а случалось, что и раньше, в дворянских семьях раз и навсегда решали судьбу сыновей. В семье Бутаковых никаких колебаний, куда определить сына, по понятным причинам не было. Собрав все необходимые справки и заручившись ходатайством начальства, отец, тогда ещё в звании капитана 1-го ранга, отвёз Алексея в Морской кадетский корпус Кого принимать в элитное учебное заведение, решал сам царь.

Заслуги Ивана Николаевича Бутакова оказались хорошо известными императору. Николай I даже распорядился принять Алексея «не в очередь» и на казённое содержание. Это был поистине царский подарок. За учёбу многих кадетов платили их родители, причём деньги требовались по тем временам немалые. У Ивана Николаевича будто гора свалилась с плеч: семья избавилась от значительных денежных трат. Устойчивое представление о том, что в Морском корпусе обучались дети лишь состоятельных дворян, — глубокое заблуждение. В анкетах, которые просматривал в архиве автор, у подавляющего большинства офицеров в графе «недвижимое имущество» значилось: «не имеет». В России всегда хорошо жилось только высокопоставленным чиновникам, а на рядовых защитниках родины власти вечно экономили. Между прочим, когда погибла атомная подводная лодка «Курск» и весь мир узнал, какие гроши получали тогда наши подводники и в каких условиях жили их семьи, на наглых чиновничьих физиономиях чувство стыда никак не просматривалось.

Стоит, скрестив на груди руки, на берегу Невы бронзовый адмирал. Каждый выходящий из подъезда здания бывшего Морского кадетского корпуса встречается с его испытующим взглядом. Так же смотрел он на моего отца и его товарищей, ступивших на морскую дорогу, по которой до них прошли поколения моряков. Только не было среди тех, других, детей рабочих и крестьян, а были только выходцы из дворян. Много адмиралов руководило Морским корпусом, но только один из них удостоился высочайшей чести, и не из рук царей, а гораздо выше — от своих питомцев. На их пожертвования перед знаменитым зданием ему поставили бронзовый памятник. Когда в Морской корпус привезли поступать Алёшу Бутакова, памятника ещё не было. До назначения директором адмирала, запёчатлённого в бронзе, воспитательная работа в Морском кадетском корпусе сводилась к одному — розгам. Секли за всё: за одно — больше, за другое — меньше. Каждый офицер обладал безграничной властью над воспитанниками. Вспоминали потом седые и лысые адмиралы: «Секли с проигрыша, с перепоя, со ссоры между собой, в восторге от актрисы или в досаде на лакея; короче, царил круговой произвол». В помещении дежурного офицера всегда находились два здоровенных детины, барабанщики. Фамилия одного из них навсегда осталась в военно-морской истории — Дубаков. Им и поручалось выполнение самой ответственной части воспитательной работы: беспощадно драть розгами будущих командиров и адмиралов. 11 часов, когда оканчивались занятия, дежурная комната оглашалась воплями кадетов, которых от души пороли барабанщики. Тех, кто не орал во время порки, называли «чугуном» или «стариком».

Последнее считалось более почётным. Количество ударов розгами доходило до пятисот, устанешь считать, не то что бить. А о том, кого пороли, и говорить нечего, после такого наказания дорога была только в лазарет. Одиннадцатилетнего мальчишку, Ваньку Шестакова, за грубость офицеру наказали 200 ударами. Впоследствии Ванька стал Иваном Алексеевичем, вице-адмиралом и морским министром. Вот строки из его дневника: «…одни, сохранившие ещё стыд и врождённые чувства, плакали из сострадания к несчастному; другие скрежетали зубами от злобы на его мучителей, третьи, утерявши всякую человечность, любовались выхлестами Дубакова и судорогами страдавшего».

Для кадетов младших курсов, которых секли чаше старшекурсников, ещё страшнее было «фрунтовое учение», во время которого ефрейторы, назначенные из старшекурсников, немилосердно лупили младших коллег, в буквальном смысле вбивая им азы строевой подготовки. В корпус, как я уже сказал, принимали дворян, но не всяких, а потомственных, записанных в шестую часть Родословной дворянской книги «Благородные дворянские рода». Но одни из них жили в столице, а другие — в медвежьем углу. Последние образованием не блистали, зато виртуозно владели гнусной бранью, которой так богат наш «великий и могучий». В довершение этого «достоинства» они, несмотря на юный возраст, успевали приобщиться ко всем порокам владельцев расположенных в глубинке деревень. Столичных же деток с малых лет учили иностранным языкам, наукам, манерам, поведению в обществе.