честь. Они забывали, сколько битв было проиграно из-за чрезмерной гордости, из-за слепого повиновения законам этой самой чести.
Накатила следующая волна французской кавалерии. Картина, открывшаяся рыцарям, когда они приблизились к заграждению, вряд ли укрепила их elan [53]. Когда же кони атакующих начали спотыкаться о конские и человеческие трупы, началась полная сумятица. Отступающие рыцари и лишившиеся седоков, в панике уносящиеся прочь кони врезались в строй атакующей пехоты, сшибали солдат с ног, как кегли. Французские пехотинцы наступали тремя плотными колоннами; несмотря на потери, понесенные от своих же собственных рыцарей, они сумели сохранить строй. Из-за плотного построения на относительно узком фронте французы не могли толком использовать свое подавляющее численное превосходство. Запыхавшись после изматывающего марша по вязкой земле и заключительного броска, они вступили наконец в соприкосновение с противником, в ход пошли копья. Глубина французского строя была до двадцати шеренг, давление задних шеренг буквально накололо первую на английские копья. Задние не видели, что происходит впереди, и рвались вперед, чтобы вступить в бой. Строй смешался, линия атакующих колебалась, попытка быстрого, решительного прорыва явно не удалась. Копья не выдерживали напряжения и ломались, расстояние между сражающимися противниками быстро сузилось, в ход пошли алебарды, булавы и мечи. Битва «стенка на стенку» превратилась во множество отдельных поединков. Рыцари валились на землю, их место тут же занимали другие, из задних шеренг. Задние спотыкались о трупы передних и тоже падали, сраженные ударами сквозь забрало или в слабо защищенные под мышки. На поле вырастали кучи трупов; теперь, чтобы вступить в бой, французским рыцарям, отягощенным стальной броней, приходилось карабкаться через эти скользкие, неустойчивые препятствия. Над полем стоял оглушительный грохот, битва не стихала, а становилась все яростнее. А задние французы продолжали напирать, опрокидывая передних на трупы павших, это был самый неподходящий момент для новой атаки. И все же, вместо того чтобы перегруппироваться и выровнять строй, пехотинцы второй волны беспорядочно вступили в бой. Им повезло ничуть не больше. Рукопашные схватки кипели настолько яростно, что отдельные кучи трупов превратились, по словам летописцев, в стену из мертвых рыцарей. Вскоре вал из мертвой человеческой плоти и стали поднялся так высоко, что полностью преградил путь последующим волнам атакующих [54]. Эти первые пятнадцать минут ужасающей бойни окончательно определили исход сражения при Азенкуре.
Генрих V опустил забрало, вознес меч над головой и воскликнул: «Святой Георгий!»
Возглавляемые им рыцари проехали между кольев заграждения и ударили по отступающим французам. Армия Шарля д’Альбре разбилась на отдельные мелкие группки, неудержимый вал сверкающей стали превратился в беспорядочную, ищущую и не находящую спасения толпу. Все пути отхода были блокированы трупами коней и их седоков. Герцог Алансонский, возглавлявший атаку на позиции герцога Глостера, был окружен английскими пехотинцами. Стараясь перекрыть грохот битвы, Алансон крикнул, что сдается на милость короля Генриха, однако был тут же убит — Генрих пытался спасти жизнь благородного герцога, но не успел.
У английских лучников почти не осталось стрел. Перед кольями их заграждения на скользкой, вязкой земле валялся цвет французского рыцарства. Не в силах подняться из-за своих шестидесятифунтовых доспехов, рыцари лежали навзничь, подобно огромным стальным жукам, и беспомощно дергали закованными в сталь конечностями. Стальные доспехи обеспечивали хорошую защиту, но в подобных ситуациях они превращались в ловушку. Когда лучники увидели, что французы смешались и частично обратились в бегство, они бросились вперед и начали нападать на отбившихся от своих отряды рыцарей. По трое, по четверо на одного, эти canailles aux pieds nus лупили аристократов по головам тяжелыми кувалдами, предназначенными для забивания в землю кольев — примерно так же мясник оглушает борова, прежде чем его зарезать. Это неожиданное нападение презренных простолюдинов завершило разгром французского рыцарства. Лучники торопливо грабили убитых и раненых, срывали с них драгоценности, если какое-нибудь кольцо плохо снималось — отрубали вместе с пальцем. Нищие парни из лондонских трущоб, йомены из Уэльса, Кента и Сассекса думали уже не о битве, а только об огромных ценностях, переходивших в их колчаны.
Некоторые из английских рыцарей вмешались в этот ужас и отогнали распаленных добычей мародеров от беспомощных жертв, их вмешательство спасло жизнь многих французских аристократов. Лишенные шлемов и латных перчаток, они были препровождены в тыл и остались там под весьма внушительной охраной — каждый английский рыцарь бдительно сторожил своего пленника, надеясь получить за него очень и очень внушительный выкуп.
В тот момент когда король Генрих считал уже сражение окончательно выигранным, обнаружились две новые опасности. Одна из них возникла в тылу. Мародеры напали на обоз, перебили его малочисленную охрану и чуть было не утащили королевскую казну. Генрих решил, что это новая вылазка противника, совершившего тайный обходной маневр, и поручил урегулирование ситуации большому отряду рыцарей. Те выполнили королевский приказ с величайшим энтузиазмом и жестокостью, хотя сразу же выяснилось, что обоз грабят местные крестьяне, не устоявшие перед соблазном быстрой наживы, а никаких французских рыцарей в тылу нет и в помине. И тут же английская линия обороны, заметно поредевшая из-за эпизода с обозом, подверглась новой опасности. Ее левый фланг был яростно атакован внушительным отрядом французов, бретонцев, гасконцев и пуатуанцев. Не считаясь с потерями, рыцари пришпорили коней и прорвались сквозь строй лучников, а затем нанесли тяжелый урон пешим английским копейщикам. В прорубленные ими проходы устремились все, находившиеся рядом французские рыцари. Обострившееся положение заставило Генриха лично вмешаться в схватку. В какой-то момент король оказался отрезан от своих соратников. Юный французский рыцарь шевалье де Роган увидел прекрасную возможность запечатлеть свое имя в истории и с радостью ею воспользовался. Он рванулся вперед и прежде, чем Генрих сумел уклониться, рубанул его мечом по шлему [55]. Генрих ответил аналогичным ударом и расколол голову пылкого юноши пополам. Однако опасность сохранялась. Мощное давление французов заставляло английских лучников и копейщиков отступать к королевскому штандарту. Если французы окончательно разгромят фланг, они бросят силы на возглавляемый королем центр. Наступил критический момент сражения. Без поддержки рыцарей английские копейщики были обречены на гибель, французы гонялись за ними и уничтожали одного за другим. Генрих не мог оказать им никакой помощи, так как его собственный рыцарский отряд едва отбивался от наседавших в центре французов. У короля не было под рукой никаких резервов — отряд, высланный на защиту обоза от мародеров, так и не вернулся, а многие лучшие английские рыцари, в чьей помощи король отчаянно нуждался, охраняли своих личных, весьма и весьма ценных пленников. Генрих понимал: если не остановить атакующих французов, они сомнут линию обороны и освободят пленных соотечественников. Освобожденные
