ранен. После госпиталя получил отпуск, побывал в Берлине и Мюнхене. На него произвели ужасное впечатление тыловые дельцы, интриги, пораженческие настроения. Он надумал, что после войны надо бы заняться политикой. Очевидцы вспоминали, что на фронт Гитлер вернулся с удовольствием, «как в родную семью».
Румыния была весьма своеобразной «державой». Она освободилась от турок благодаря победам России, но ориентировалась только на Запад, гордо называла себя «латинской сестрой» Франции, а Бухарест — «маленьким Парижем». В результате получилась карикатура на Европу. Крестьянство оставалось темным и забитым. Зато те, кто получил образование, пыжились выглядеть «европейцами» и собственных крестьян чурались. Чтобы жить «по-европейски», все должностные лица воровали и продавались. Блудили напропалую, это понималось признаком «культуры». Для оценки политической ситуации в Бухаресте иностранным дипломатам приходилось отслеживать не партийные хитросплетения, а постельные. Вчерашняя жена одного государственного деятеля могла сегодня быть женой другого, а завтра третьего. А одновременно жены могли жить с чужими мужьями, с чужими женами, а мужья с мужьями, и такие связи определяли политические альянсы и ссоры.
Но был и другой признак «Европы». Румыния была единственным государством, где масонские ложи действовали открыто, и считалось само собой разумеющимся, что на высших постах находятся только масоны. Не мудрено, что ее так любили во Франции и Англии, всячески втягивали в союз — в расчетах, что после войны усилившаяся и выросшая Румыния станет их оплотом на Балканах. Армия у нее была большая, 630 тыс. штыков и сабель. Но тоже своеобразная. Командиры в казармах не появлялись и своих солдат не знали — зачем им общаться с грубыми мужиками? Современники со смехом описывали, что румынские офицеры щеголяли в корсетах, напудренные, с подкрашенными губами, подведенными глазами, и все играли на скрипках. Об управлении войсками, правилах стратегии и тактики, тыловом обеспечении они даже понятия не имели. Допотопную артиллерию возили на волах. На позициях ставили батареи в затылок друг другу, и они не могли стрелять. На всю армию было 800 пулеметов, пользоваться ими не умели, возили в обозах.
Стрельбы почти не проводились, берегли снаряды и патроны. Они на складах приходили в негодность. А деньги на новые боеприпасы расхищали и списывали на проведенные стрельбы. Не хватало ружей, обмундирования, обуви. Их тоже разворовывали. О шанцевом инструменте и речи не было. О полевой связи командиры не знали. А к армейским линиям подключалось много частных лиц. Захотелось помещику иметь телефон, а в соседний гарнизон тянут кабель — заплати, и пожалуйста. Железнодорожники за взятки отцепляли от эшелонов вагоны с военным имуществом, подцепляли грузы коммерсантов. В русском генштабе говорили: «Если Румыния выступит против нас, России потребуется 30 дивизий, чтобы ее разгромить. Если же Румыния выступит против Германии, нам также понадобится 30 дивизий, чтобы спасать ее от разгрома. Из чего же тут выбирать?»
В июне, когда армии Брусилова прорвали фронт, Алексеев обратился к союзникам: «Сейчас наступил момент, наиболее подходящий для вступления Румынии, и это единственный момент, когда вмешательство Румынии может быть интересно для России». Указывал, что противник в замешательстве, снимает отовсюду войска и перебрасывает против русских. В том числе ослабил группировку на Балканах, вот тут бы и нажать: если Салоникский фронт перейдет в наступление с одной стороны, а румыны — с другой, Австро-Венгрия рухнет.
Но Румыния нудно торговалась. Вроде бы договорились. Русские пришлют в Добруджу экспедиционный корпус, не 200 тыс. штыков, а 50 тыс. Вместе с румынами ударят с севера, Салоникский фронт с юга и выведут Болгарию из войны. И вдруг выяснилось, что Румыния вообще не собирается воевать с Болгарией! Ее король Фердинанд втихаря подписал с болгарским царем Фердинандом договор о нейтралитете, а всю армию решил бросить на захват Трансильвании. Французы и англичане опешили — они будут жертвовать солдатами лишь для того, чтобы румыны удовлетворяли собственные аппетиты? Алексеев тоже разводил руками — зачем же посылать корпус в Добруджу? Впрочем, он был убежден, из наивных игр Бухареста ничего не выйдет. Болгария не забыла, что Румыния урвала ее земли в 1913 г. и не будет считаться ни с какими договорами. Да и вообще в августе вступление в войну румын потеряло для России всякий смысл. Наше наступление исчерпало свои возможности, совместные удары уже исключались. Новые союзники способны были принести лишь массу проблем. Пусть уж лучше остаются нейтральными.
Не тут-то было. Франция, вопреки мнениям русской Ставки, всячески обхаживала «латинскую сестру». А румынские стратеги руководствовались самой примитивной логикой. Ждали, пока русские посильнее измочалят Австро-Венгрию, чтобы прийти на готовенькое и хапнуть побольше. Соглашения достигли 18 августа. Западные союзники гарантировали Бухаресту финансовую поддержку, боеприпасы, снаряжение, оружие — куда щедрее, чем нашей стране. После победы наобещали Трансильванию, Банат и даже Буковину (отвоеванную у австрийцев русскими). Ну а румынское правительство напоследок мелочно жульничало. Уже решившись воевать, подсуетилось продать австрийцам огромное количество продовольствия, сырья, военного имущества. Ведь самим-то союзники дадут даром.
27 августа, завершив эти сделки, король Фердинанд объявил Австро-Венгрии войну (но не Германии и не Болгарии). Обратился к войскам с трескучим приказом: «Румынские солдаты! Я призвал вас, чтобы вы пронесли ваши знамена за пределы наших границ… Через века веков нация будет вас прославлять!» Для России это был самый неподходящий момент. После летних сражений войска были не готовы возобновлять бои. Тем не менее договоренность выполнили. В Добруджу (полоса между Дунаем и Черным морем) был отправлен отдельный корпус Зайончковского. Точнее, его силы насчитывали почти 2 корпуса — ему придали еще 2 дивизии, кавалерийскую и Сербскую, сформированную из пленных славян. Но каково же было удивление нашего командования, когда обнаружилось, что сами румыны оставили в Добрудже всего… 1 дивизию. Упрямо действовали именно так, как задумали. Понадеялись на свой договор с Болгарией и на русских. А все войска двинули на перевалы Трансильванских Альп (Южных Карпат), занимать австрийские территории. Армиям Юго-Западного фронта Брусилова пришлось возобновлять атаки — в поддержку румын.
В Берлине эти события вызвали панику, Вильгельм сокрушенно заявил: «Война проиграна!» На Западе колоссальные потери, на Востоке жмут русские, и возник еще один фронт, чем его прикрыть? Окружение кое-как подбадривало кайзера. Надо было подбодрить и армию, и народ, срочно требовались «спасители отечества». Фалькенгайн, перемоловший под Верденом куда больше своих солдат, чем французских, был снят. Начальником генштаба назначили Гинденбурга. Разумеется, он занял пост в неразлучной паре с Людендорфом, которому придумали новую должность первого генерал-квартирмейстера. Войскам объявили, что отныне все переменится, боевыми действиями будет руководить лично кайзер. Но им наврали. Дело обстояло с точностью до наоборот.
Вильгельм совсем приуныл, и «серые кардиналы», тузы промышленности, банкиры, добились от него, чтобы он предоставил Гинденбургу с Людендорфом диктаторские полномочия. Германия окончательно милитаризовывалась, диктаторам подчинялись все органы управления и гражданские структуры. Кайзеру в утешение навесили титул «главнокомандующего всеми силами союзных держав», а Гинденбург и Людендорф принялись распоряжаться от его имени. Первым делом прекратили
