Ознакомительная версия.
По поручению правительства Советского Союза я должен также заявить, что ни в одном пункте наши войска и наша авиация не допустили нарушения границы и потому сделанное сегодня утром заявление румынского радио, что якобы советская авиация обстреляла румынские аэродромы, является сплошной ложью и провокацией. (...)
Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ — отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины.
Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдания которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы...
Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, еще теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего советского правительства, вокруг нашего великого вождя тов. Сталина.
Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами.
***
Одна из жительниц Сергиево-Посада, Г.Я. Луневская, вспомнит 65 лет спустя: «В тот день ждали гостей. Мать со мной пошла на новый рынок — думала, что будет всего много и дешево. Дошли до Первого дома советов, видим, толпа народа у “чревовещателя” (так называли громкоговоритель у аптеки). Подошли послушать — оказывается Молотов выступает. И сразу все с прилавков исчезло, все попрятали. Мать купила маленькую масленку, а в нее подсолнечного масла. С этими “припасами” и встретили войну».
Есть еще одно воспоминание, жителя этого города С.М. Дроздова: «По дороге я встретил Тасю (жену). Она шла в город нарядная, веселая, надушенная. Сообщения о начале войны она не слышала и, как потом говорила, очень удивлялась тому, что встретившиеся знакомые и незнакомые люди были мрачны, подавлены, не обращали внимания на ее праздничный вид».
Иначе пришла война в Петрозаводск. В тот страшный день стояла гнетущая жуткая тишина, а над головами горожан висели черные тучи. На следующий день выпал снег. И хотя все также светило жаркое солнце, снег растаял не сразу.
Одна старушка-соседка сказала тогда жительнице этого города З.С. Смирновой:
— Знать, долгой будет война!
Русский писатель и философ А. Зиновьев по-своему вспоминал тот день:
«Войны ждали с минуты на минуту. А когда она началась на самом деле, она разразилась как гром среди ясного неба. Я не могу описать первые дни войны отчетливо и систематично. Да в этом и нет никакой необходимости: общеизвестно, что это была неслыханная паника и хаос. Это была паника не от животного страха, но паника от хаоса и бессмысленности происходившего. Вдруг обнаружилось, что вся система организации больших масс людей, казавшаяся строгой и послушной, является на самом деле фиктивной и не поддающейся управлению. Это была паника самого худшего сорта — паника развала системы, казавшейся надежной. Впавших в панику от страха людей можно было остановить. А тут люди, не знавшие страха, оказались в состоянии полной растерянности. Люди вдруг потеряли какую-то социальную ориентацию в огромной хаотичной массе людей и событий. Ощущение было такое, будто какой-то страшный ураган обрушился на землю, поломал и перепутал все, лишил людей пространственно-временных координат. Куда-то вдруг исчезла вся гигантская командная машина, и командовать людьми стало некому. В этом паническом хаосе мы были предоставлены сами себе».
Для русского писателя Б. Васильева этот день оказался другим:
«Тот воскресный день выдался в Воронеже на редкость жарким. Где-то на краю горизонта темнели облака, но в городе было душно. И мы со школьными друзьями решили идти купаться.
Но пока собирались, облака стали тучами, а когда поравнялись с нашей бывшей (семилетней) школой, хлынул дождь. Мы спрятались на крыльце под навесом, а гроза грохотала во всю мощь, и, помнится, мы этому буйно радовались. Но вдруг открылась дверь школы, и наш бывший директор Николай Григорьевич выглянул из нее. Лицо его было серым, это я помню точно.
— Война, мальчики… — сказал он.
А мы заорали: “Ура!”...
Из четверых мальчишек, глупо оравших “Ура!” на крыльце школы, в живых остался я один.
Купаться мы раздумали и ринулись по домам. Обрадовать матерей, что наконец-таки началась...
Мы еще не знали, не понимали и представить себе не могли, что это событие на века войдет в историю как Великая Отечественная война.
Дома я застал маму, которая разглядывала большую карту европейской части СССР — у нас дома было множество карт, потому что я их любил и собирал.
Я восторженно сообщил, что наконец-то началась война, мама странно посмотрела на меня и вышла из комнаты. А я сразу же подошел к расстеленной на столе карте. На ее глянцевитой поверхности остались два пятнышка. Следы маминых слез. И я понял — нет, не понял, а почувствовал, — что мое детство закончилось. Его провожали две маминых слезинки...»
Не менее интересно об этом дне воспоминание и известного белорусского писателя В. Быкова:
«Погожим июньским утром мы приехали на Украину...
Белые мазанки, тополя, непривычный для уха язык на станциях, гоголевские ассоциации — все это перенесло в другой мир, романтичный и сказочный. Не думал тогда, что так много драматического и трагического будет связано у меня с этой страной.
Не успел осмотреться, узнать по-настоящему город и даже найти своего дядьку, как грянула война. Поначалу это, признаться, не очень испугало нас, молодых: были же совсем недавно финская война, перед нею — освободительный поход в Западную Белоруссию, все окончилось триумфальными победами. Победим и теперь. Тем более что нами руководит непобедимый товарищ Сталин. Но очень скоро стало тревожно, а затем и страшновато. Захотелось домой, в родные места. Да вот дороги туда уже не было».
Великого русского актера М. Пуговкина война застала на первых в его жизни съемках. «22 июня 1941-го 17-летний Миша играл свой крохотный эпизод в фильме “Дело Артамоновых”, как вдруг, посреди рабочего дня, всю съемочную группу картины вызвал к себе директор “Мосфильма”. Ничего не понимающие актеры стояли в кабинете главы киностудии, а из репродуктора доносилась речь Молотова».
«И когда война началась, — писал в своих мемуарах Константин Симонов, — в то утро ощущение потрясенности тем, что она действительно началась, у меня было, разрушается, как и у всех, но ощущение неожиданности происшедшего отсутствовало.
Да, конечно, началась внезапно, — а как еще иначе ее могли начать немцы, которые именно так начали и в этот раз. Почему они, собственно говоря, могли начать как-то по-другому?»
Начало войны для великого русского актера Г. Жженова оказалось вдвойне трагичнее: «К слову сказать, о начале Великой Отечественной войны я узнал, будучи за баранкой.
В прохладный день 22 июня 1941 г. я ехал по трассе с каким-то грузом. На оперпосту 47-го километра остановился перед закрытым шлагбаумом. Стрелок потребовал документы. Я подал ему водительское удостоверение. Поняв, что я заключенный, стрелок распорядился поставить машину в сторону, а мне приказал следовать за ним на оперпост. Там он созвонился по телефону с диспетчером гаража и потребовал прислать вольнонаемного водителя, сославшись на приказ из Магадана. На мой недоуменный вопрос, в чем дело, что случилось, он ответил: война.
Жуткое чувство огромного несчастья, случившегося в мире, полоснуло по сердцу болью и страхом. Итак, война!... Все-таки — война. (...) Короленко писал: “За Уралом лес рубят, в Сибири щепки летят!” Многие из нас оказались в лагерях беспомощными “щепками” чудовищной политической ситуации, сложившейся в нашей стране (...)
22 июня 1941 г. стало ясно, что государству в течение ближайших лет будет не до нас, не до наших проблем...»
***
Вспоминает Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель Василий Павлов:
«Первый день войны я встретил в Черновицах. И вот что странно: три месяца мы сидели там по первой боевой готовности, без выходных, без отдыха, в отдельные дни было у нас по пять боевых вылетов, спали прямо под самолетами — и вдруг в субботу, 21 июня, выстраивают нас и объявляют: завтра — выходной день. Сняли боевое дежурство, все зачехлили, оставили только три самолета — дежурное звено. На аэродроме в тот день никаких работ не проводилось: выходной — для всех выходной. И так — не только в нашем полку, а по всей границе почему-то всем разом дали выходной день... (...)
Я до сих пор ищу ответа на вопрос: почему за день до начала войны все было приведено не в боевое состояние? Ведь последствия легко просматривались: все устали, всем хотелось расслабиться, вырваться в город, разрядиться. И все разбрелись, кто куда. Нас человек пять пошли посидеть и выпить к жене комиссара эскадрильи Захарова. Изрядно, скажу я вам, выпили — понятное дело, молодые, здоровые ребята, и на отдыхе...
Ознакомительная версия.
