Поскольку по кодексу японской военной чести главное — не потерпеть поражение или победить противника, а в любом из случаев не потерять лицо, самурайское лицо в рамке истинной петли адмирала Того явно терялось!
Поэтому, подчеркнем вновь, в японском искажении картины начала боя меньше всего повинна личная нечестность или уязвленное самолюбие адмирала Того и его коллег. Речь шла о величии империи Ниппон. В данном случае о величии морском. По сравнению с ним личные амбиции и качества, такие как самолюбие или честность, не значили ничего. Действительная же картина начала сражения в Японском море величию этому никак соответствовать не могла.
Слишком уж бросается в глаза маневрирование, больше напоминающее метание, которое могло быть обусловлено только тем, что адмирал Того не мог принять оптимального, с его точки зрения, решения, как вывести свою эскадру из-под внезапного первого удара русской эскадры. И искал это решение в движении, не имея возможности остановиться и подумать.
А его тренированные артиллеристы целых десять минут не могли попасть в русский флагман.
Теперь мы понимаем, что это вызвано было первоначальным нервозным состоянием японских комендоров и артиллерийских офицеров, неожиданно оказавшихся в условиях непонятного и непредусмотренного сближения с русской эскадрой на опасное, с их точки зрения, расстояние.
В выводе четвертом из встречи 1-го боевого отряда Того с одиноким русским миноносцем в 5:52 по Киото уже говорилось, что хваленые японские артиллеристы немедленно начинают «мазать», когда нервничают. А не нервничать при столь нервных маневрах своего адмирала они, естественно, не могли.
Также естественно и то, что после увеличения скорости хода и отрыва от русской эскадры точность японской стрельбы значительно возросла. Японским комендорам стало явно спокойнее жить, вырвавшись из петли имени своего адмирала. Это — помимо мешавших им резких перемен курсов в первые 10–12 минут боя.
В неожиданном проявлении внешних факторов или в непредусмотренных действиях противника…
Поведение японских моряков в эти первые минуты вполне согласуется с характеристикой, данной японскому солдату тогда же — в начале XX века, еще до Цусимы.
«Храбрым в полном смысле этого слова назвать японского солдата нельзя, потому что ему недостает хладнокровия и выдержки, столь необходимых для перенесения тяжелых критических моментов…
Японцы подвержены панике, являющейся следствием какой-либо неудачи их тщательно продуманных и подготовленных, но в одном лишь направлении планов.
Неудачи, причины которой могут лежать или в неожиданном проявлении каких-либо внешних факторов, или в непредвиденных, непредусмотренных действиях противника…»{472},[435]
Сейчас нам значительно понятнее паническая реакция личного отряда Того на внезапное появление несущегося на него русского миноносца. В те самые 5:52 по Киото. Зная, что уже пережил адмирал Того за этот день, можно представить себе, как японский бог смерти на секунду холодно глянул ему в лицо торпедными аппаратами «Безупречного».
Какие уж там уклонения и попадания.
И, конечно же, сам-то адмирал Того прекрасно, лучше всех понимал, что означает истинное графическое отображение первых минут сражения в Японском море. И прекрасно понимал цену перестановки им в своем донесении построения русской эскадры в одну колонну на то время, когда сам Того смог выбраться наконец из собственной петли. Ни о какой ошибке в рапорте Того не может быть и речи.
Ошибся японский флотоводец в бою. Но донесение о бое отредактировано было тщательно и не им одним.
Японский император и его сподвижники. Лубок. 1904 год 1) Император Мэйдзи; 2) японский флот; 3) адмирал Саито — командующий флотом; 4) генерал Тераучи — военный министр; 5) фельдмаршал виконт Кацура — премьер-министр; 6) адмирал Яматото — морской министрАдмирал Рожественский в своих рапортах и показаниях невольно идеализирует степень правдивости своего оппонента. Речь может идти только о прямой фальсификации фактов начала боя. (Хотя элементы правды из «Официального донесения», как мы видели, все же полностью устранить не удалось. Именно в донесении адмирала Того навсегда остался зафиксированным доворот «Суворова» вправо на курс NO 23° — за несколько минут до его первого выстрела.)
Всю свою долгую жизнь, до самой смерти Того держал в памяти истинные курсы и дистанции этих первых минут. Другие могли забыть, перепутать, не понять. Другие. Но не он. Великий адмирал Того.
Ведь приказы на руль отдавал он один!
Одно это изменение на схемах боя курса SW 56° на SW 20° ясно говорит о том, что японские морские лорды прекрасно знали, как на самом деле выглядел «гениальный маневр» японского Нельсона. И боялись, что кто-нибудь сможет когда-нибудь увидеть его во всей первозданной красе.
Отсюда и зеркальное искажение в японском описании боя.
Даже выиграв бой, японские адмиралы, а может, и их английские советники, не могли признать, что не русская эскадра с первой минуты боя была отжата на восток, а, напротив — японская на север.
Слишком понятным в этом бы случае становилось, почему считавшиеся на тот день лучшими в мире, а возможно, и бывшие таковыми, японские комендоры почти 10 минут не могли пристреляться по идущей одним и тем же курсом NO 23° тихоходной русской эскадре.
Те самые 10 минут, за которые необученные русские артиллеристы добились, по минимальным подсчетам, 5-процентного попадания в японские корабли. Что, в частности, в два с лишним раза превосходит, например, процент попаданий друг в друга двух самых мощных и обученных флотов мира в известном Ютландском бою.
Вспомним еще раз.
«В эти первые минуты боя при Цусиме русские разбили вдребезги все предсказания об их вероятно плохой стрельбе, тяжело повредив три вражеских судна, поразив еще несколько и уменьшив их число на 8%»{473}.
Теперь мы воочию можем увидеть, в каких условиях приходилось нам стрелять на большой волне по плохо заметным благодаря замечательной окраске, непрерывно и резко меняющим курсы и скорости японским кораблям. И с еще большим основанием поклониться скромным русским артиллеристам 2-й эскадры, их офицерам и командирам и самому Командующему 2-й эскадрой.
Они действительно вложили в отпущенные им судьбой мгновения не только воинский талант, умение и доблесть, но беззаветную преданность Родине, верность долгу и желание сделать для победы все, что в человеческих силах и, Божьей помощью, сверх того.
Искажение японскими морскими лордами картины первых минут выигранного ими сражения в Японском море лучше любых иных свидетельств говорит о том, что в глубине души своим флотоводческим триумфом Цусимский бой они не считали. И в этой глубине души, как черт ладана, боялись встречи с русским флотом, произойди она когда-нибудь на сколько-нибудь равных условиях.
Адмирал Ямамото: «Это уже не спасет Японию»
Становится понятным, почему военно-морской министр барон Ямамото Гомбей отчаянно подталкивал к любым уступкам в Портсмуте — «лишь бы не было войны». Именно адмиралу Ямамото принадлежит следующая историческая фраза. Когда в Токио стало известно, что Япония все же может получить пол Сахалина, Ямамото заявил: «Если эта информация неверна, передавшему ее чиновнику придется произвести себе харакири».
«Впрочем, — сокрушался адмирал, — это уже не спасет Японию, поскольку не даст возможности заключить столь необходимый ей мир»{474}.
Видно, многое было ясно японским морякам, что они постарались скрыть не только от остального мира, но даже как бы от себя.
Призрак 2-й эскадры «с каким-то нечеловеческим упрямством», о чем с некоторым недоумением пишет тот же Кокцинский, а вернее, с превосходящей человеческие возможности непреклонно-самоотверженной верностью долгу и присяге, пробивавшейся на север курсом NO 23°[436], — даже лишившись двух флагманских кораблей! — не давал спать спокойно не только адмиралам. И не только страны Ниппон.
10.4. Трагический триумф русского флота
Восстановленная схема первых минут Цусимского боя является графическим отображением одного, может быть, из самых больших флотоводческих триумфов русского флота.
