Почему Полубояров явно соврал, отвечая Покровскому? Потому что именно 16 июня и должны были привести в б/г эти мехкорпуса, после получения директивы НКО и ГШ от 12 июня о начале вывода частей 2-го эшелона в районы сосредоточения по плану прикрытия округа — «вывести в лагеря в районы, предусмотренные ПП». По ПП также должны были поднимать в округах по тревоге и мк, приводить их в повышенную б/г и выводить в районы сосредоточения. Это предусматривалось директивами от 11–12 июня, и поэтому Полубояров не стал говорить, что 3-й мк такую команду получил только 21 июня. А теперь ещё раз вспомните, как приводили в б/г мехкорпус Рокоссовского в КОВО.
Хетагуров Г.И. Исполнение долга. М.: Воениздат, 1977 г. (есть в Интернете). Гл. «Новые испытания».
«Весной 1941 года меня опять назначили начальником артиллерии корпуса. На этот раз — 21-го механизированного. <…>
Наш 21-й механизированный корпус формировался в Московском военном округе. На укомплектование его был направлен, можно сказать, отборный личный состав, в основном из 1-й Московской Пролетарской мотострелковой дивизии и Особой кавалерийской бригады, тоже размещавшейся в Москве.
Командовать корпусом назначили бывшего командира Пролетарской дивизии Героя Советского Союза генерал-майора Д.Д. Лелюшенко, удостоенного этого высокого звания за боевые успехи на советско-финском фронте. Штаб корпуса возглавил полковник А.А. Асейчев — один из наиболее подготовленных танкистов того времени. 4б-й танковой дивизией стал командовать Герой Советского Союза полковник В.А. Концов, отлично проявивший себя в боях на Халхин-Голе. 42-ю танковую дивизию получил под командование полковник Н.К. Воейков, прошедший большую боевую школу на фронтах гражданской войны. Командиром 185-й мотострелковой дивизии назначили генерал-майора П.Л. Рудчука, бывшего будённовца, командовавшего кавбригадой в легендарной Первой Конной армии и награждённого за боевые подвиги двумя орденами Красного Знамени. <…>
В середине июня генерал Лелюшенко решил в порядке командирской учёбы провести рекогносцировку местности на двинском (даугавпилсском) направлении, наметить маршруты движения дивизий, возможные рубелей развёртывания, определить, где наиболее выгодно разместить пункты управления».
Опять эта пресловутая личная инициатива командиров РККА, которые «самовольно» выполняли всего лишь не более чем свои должностные обязанности… или приказы сверху.
21-й механизированный корпус Лелюшенко был сформирован в Московском ВО в марте 1941 года. До середины июня находился в Резерве Главного Командования МВО, готовился для усиления ПрибОВО в качестве резерва (штаб, похоже, был расположен в поселке Идрица Псковской области). На 22 июня в 21-м мк имелось всего лишь 175 танков вместо расписанных по штату тысячи с лишним.
После того как в Ригу 14–15 июня пришла директива НКО и ГШ от 12 июня о выдвижении глубинных дивизий в сторону границы, «в районы, предусмотренные планами прикрытия», Лелюшенко провёл хотя бы рекогносцировку района, куда его мех. корпус должен будет выдвигаться в случае войны, но корпус после 15 июня с места не двигался… С ним повторилась та же история, что и с 9-м мк Рокоссовского в КОВО. Тот тоже был в резерве округа и вроде как его данная директива от 12 июня не касалась. А в итоге мк приводился в боевую готовность уже чуть не под обстрелом…
«21 июня командира корпуса вызвали в Москву. Для нас это не было чем-то необычным — вызывали его частенько.
Уезжая, генерал Д.Д. Лелюшенко приказал Асейчеву разработать план учений, используя данные рекогносцировки. Тот привлёк к этому делу и меня.
В субботу мы допоздна засиделись в штабе. Закончив работу, Асейчев потянулся устало и предложил:
— Что, Георгий Иванович, может, утречком махнём на рыбалку?
— С великим удовольствием, Анатолий Алексеевич, — согласился я. — Как-никак — выходной, имеем законное право отдохнуть.
Договорились выехать пораньше, чтобы к обеду уже вернуться домой. Понимали: рыбалка рыбалкой, а время-то неспокойное».
В ПрибОВО 15 июня пришла директива НКО и ГШ от 12 июня, а командование 21-го мк об этом понятия не имеет — собирается 22 июня на рыбалку. Но Лелюшенко хоть дал команду отработать план мероприятий на случай приказа о выдвижении в район сосредоточения своего 21-го мк.
«Я четыре утра 22 июня, облачившись в рыбацкое снаряжение, я с нетерпением ждал Анатолия Алексеевича. И вдруг раздался резкий телефонный звонок. Снимаю трубку и слышу голос оперативного дежурного по штабу:
— Товарищ полковник! Посты ВНОС докладывают, что с запада доносится рокот самолётов и слышатся сильные взрывы…
Требую немедленно соединить меня с квартирой Асейчева. Никто не отвечает. Наскоро переодевшись, побежал в штаб. По дороге встретился сАсейчевым.
— Рыбалку отставить! Всех на ноги — похоже, началась война, — взволнованно сказал он.
К пяти часам связались со штабом Московского военного округа. Но там знали столько же, сколько и мы. Разыскать по телефону командира корпуса не удалось.
Дозвонились до Риги. Оттуда сообщили некоторые подробности: немецкая авиация бомбила Ригу, Виндаву, Шяуляй, Каунас, Вильнюс, порты и железнодорожные мосты; по всей западной границе Литвы противник ведёт мощную артиллерийскую и авиационную подготовку».
По воспоминаниям генерал-полковника Хлебникова (подробно разобраны в книге «Адвокаты Гитлера»), начальника артиллерии 27-й армии ПрибОВО, который находился в штабе округа в Риге, после 1.30 в Ригу пошли звонки командиров частей с просьбой разъяснить, что за директиву (директиву № 1 по ПрибОВО) им прислал командующий округом Ф. Кузнецов. Однако остававшийся за Кузнецова его заместитель генерал-лейтенант Софронов не мог ничего ответить вразумительного, а самого Кузнецова найти никто не мог, а тот в Ригу не сообщил об этой директиве. Находился он вроде в расположении полевого КП в районе 11-й армии ПрибОВО, но чуть ли не сутки его найти не могли: «Где командующий?» — «Командует…»
«..Примерно в половине второго ночи (22 июня. — Авт.) начались непрерывные звонки из частей. Командиры спрашивали: как понимать директиву командующего округом? Как отличить провокацию от настоящей атаки, если противник предпримет боевые действия?
Положение у Егора Павловича затруднительное: что им ответить, если сам в глаза не видел этой директивы? Командующий округом отдал её войскам первого эшелона, не известив своего заместителя.
Уже после войны я узнал причину этой несогласованности. Оказывается, командующий округом генерал-полковник Кузнецов, как и другие командую-щие приграничными округами, сам получил из Москвы директиву Наркома обороны и начальника Генерального штаба о приведении войск в боевую готовность лишь около часа ночи 22 июня» (Хлебников И.М. Под грохот сотен батарей. М., 1974 г., гл. «Страна вступает в бой. Накануне». Есть в Интернете).
Но, похоже, Хлебников оговорился. Он пишет, что «примерно в половине второго ночи начались непрерывные звонки из частей». Однако скорее всего, звонки из частей ранее половины третьего в Ригу поступать не могли. Дело в том, что существует текст «Директивы № 1» по ПрибОВО. Опубликован он был в «Сборнике боевых документов Великой Отечественной войны» (М.: Воениздат, 1947–1960 гг. Вып. № 34. Военное издательство МО СССР, Москва, 1953 г. http://militera.lib.ru/docs/da/sbd/index.html). На этом документе указано время отправки окружной «Директивы № 1» в армии:
«ДИРЕКТИВА КОМАНДУЮЩЕГО ВОЙСКАМИ ПРИБОВО ОТ 22 ИЮНЯ 1941 г. ВОЕННЫМ СОВЕ ТАМ 8й И 11-й АРМИЙ О МЕРОПРИЯТИЯХ В СВЯЗИ С ВОЗМОЖНЫМ НАПАДЕНИЕМ НЕМЦЕВ В ПЕРИОД 22–25 ИЮНЯ 1941 г.
СОВ. СЕКРЕТНО ВОЕННЫМ СОВЕТАМ 8-й и 11-йАРМИИ
22 июня 1941 г. 2 часа 24 минут
1. Возможно в течение 22–23.6.41 г. внезапное нападение немцев на наше расположение. Нападение может начаться внезапно провокационными действиями.
2. Задача наших частей — не поддаваться ни на какие провокационные действия немцев, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно наши части должны быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев и разгромить [противника].
ПРИКАЗЫВАЮ: <…>
Командующий войсками Прибалтийского особого военного округа генерал-полковник Ф. Кузнецов [Начальник управления политпропаганды округа бригадный комиссар] Рябчий [Начальник штаба округа генерал-лейтенант] Клёнов»(Ф. 221, оп. 24б7сс, д. 39, л. 77–84).
