к советскому еврейству прямо накануне вторжения была дана. Согласно показаниям
Эрвина Шульца, 17 июня Гейдрих собрал у себя в Берлине офицеров айнзацгрупп. В своей речи он обрушился на евреев, сказав, что в СССР они особо опасны, так как там установлено их полное неограниченное господство. Поэтому в предстоящей войне еврейское сопротивление будет особенно жестоким и, чтобы его сломить, потребуются чрезвычайные меры. Нужно будет поступать предельно сурово не только с явными, но и с потенциальными врагами; эти последние также должны быть целью. При этом следует применить в том числе и такие «самые суровые меры», за которые Германия не хотела бы брать ответственность официально. В связи с этим айнзацгруппы должны возбудить радикальные антисемитские и националистические круги с восточных территорий, которые следует направить к «самоочищению» (Rhodes, 2003: 16–17). Впоследствии Гейдрих посетил также и Претцш, где дал последнее напутствие личному составу с теми же инвективами. Не исключено, что нечто подобное повторил и Штрекенбах, присутствовавший на той же встрече. Речи руководителей РСХА не фиксировались, и что было сказано в точности – установить мы не можем. Возможно, часть офицеров восприняла слова Гейдриха как приказ организовать поголовное истребление, а часть предпочла трактовать их иначе. Вероятно, в словах шефа имперской безопасности звучал намек на то, что «самоочищение» – лишь первый шаг на пути к радикальным мерам. Но в любом случае берлинское совещание 17 июня явно нацелило исполнителей на резкое расширение рамок уничтожения, и его следует считать важнейшим шагом к «окончательному решению» еврейского вопроса.
Почему Гейдрих не отдал прямой приказ об истреблении евреев, а предпочел говорить более осторожно? Причины могут быть следующими. Во-первых, руководство СС и СД не было до конца уверено, как подобный приказ будет встречен другими заинтересованными структурами. Мы знаем, что в целом вермахт согласился на Холокост и был его активным соучастником, но в июне 1941-го это было не так очевидно. Кроме того, оппозиция «самым суровым мерам» могла найтись даже в полицейском аппарате. Собственно, у Гейдриха не могло быть уверенности, что на убийство детей с легкостью согласятся даже Небе и Олендорф. Это склоняло к осторожности и постепенности.
Во-вторых, массовые убийства гражданских лиц, даже если их совершают с готовностью, являются серьезным испытанием для человеческой психики. В июне было совершенно неясно, а выдержат ли исполнители чисто психологически, если им придется истреблять огромные массы народа. Мы знаем, что это соображение волновало Гиммлера; по всей видимости, в тот момент ни он, ни Гейдрих пока не понимали, как практически организовать полную ликвидацию евреев, и только нащупывали пути.
В-третьих, уничтожение предстояло осуществлять секретно. Столь чудовищные действия, стань они достоянием пропаганды противника, неважно – советской или английской, были бы серьезным ударом по престижу рейха и лично фюрера. Эти опасения отражают неоднократные директивы Гейдриха провоцировать «самоочищение» тайно, чтобы никто не мог обвинить в нем рейх. Отдавать откровенный приказ до того момента, как Германия надежно закрепилась на покоренных землях, было бы весьма опрометчиво.
Таким образом, решение о возбуждении антисемитских кругов на оккупированных территориях выглядело перспективно со всех сторон. Европа прекрасно помнила страшные еврейские погромы, которые прокатились по Российской империи в начале XX в. Само слово pogrom благодаря тем событиям вошло в английский и немецкий языки. Нацисты предполагали, что им удастся разжечь ненависть к евреям в местном населении и тем самым добиться желаемого результата.
О том, как это происходило на практике, можно судить по отчету командира айнзацгруппы A Франца Вальтера Шталекера, который описал действия его соединения в Прибалтике в первые недели войны: «Мы заставляли местные антисемитские элементы организовывать еврейские погромы через несколько часов после захвата города. Следуя нашему совету, полиция безопасности решила разрешить еврейский вопрос всеми возможными средствами и с предельной решимостью. Но нам не хотелось, чтобы полиция безопасности, хотя бы в первое время, действовала от своего лица ввиду того, что исключительно суровые меры могли дурно подействовать даже на немцев. Мы решили представить дело так, чтобы всем казалось, будто местное население само взяло инициативу в свои руки в борьбе против евреев» (Немецко-фашистский оккупационный режим…, 1965: 89–90).
Подобное происходило не только в Прибалтике, но и повсеместно. К взятию инициативы местных антисемитов подталкивала агитация; скажем, в Ровно были всюду развешаны плакаты: «Жидам мы ничего не дадим!», «Жидам не место среди вас! Жиды – вон!», «Жид – ваш вечный враг!» (Бурдс, 2017: 88). Разумеется, это давало свои плоды, и оккупированные территории захлестнула волна расправ над евреями – в полном соответствии с указаниями начальника РСХА и расчетом на местные «дрожжи» антисемитизма.
Однако в столь важном вопросе Гейдрих не мог действовать автономно от своего шефа Гиммлера, которому (и лишь ему одному) фюрер предоставил свободу действий на восточных территориях. Олендорф не случайно говорил о том, что приказ исходил не только от главы имперской безопасности, но и от рейхсфюрера СС. Где же два главных руководителя нацистских спецслужб могли обсудить и согласовать такую директиву? Ответ очевиден: это произошло в Вевельсбурге, где Гиммлер и Гейдрих только что провели четыре дня и где могли общаться не только в присутствии остальных участников совещания, но и тет-а-тет.
Вернувшись 15 июня из Вестфалии, Гейдрих тут же вызвал к себе командиров айнзацгрупп, чтобы дать им новую вводную. Этот факт связывает генезис Холокоста с совещанием в Вевельсбурге. По этой причине показания Баха относительно слов Гиммлера, сообщившего о намерении уничтожить европейских евреев, кажутся чрезвычайно достоверными.
Было ли связано такое решение с планом голода? На наш взгляд, да, во всяком случае отчасти. Хотя в записке Бакке речь шла о массовой гибели жителей лесной зоны, но также там говорилось о жесточайшей продовольственной проблеме, которая встала перед Германией. А это означало, что и в регионах-донорах немцы заинтересованы только в том населении, которое может быть использовано как рабочая сила. Евреи же, сообразно нацистскому мифу, были нацией «паразитов», якобы неспособных к производительному труду. Кроме того, адепты Гитлера рисовали их главным источником мирового зла, биологическими носителями идеи разрушения. «Славяне – низшая раса, евреи – вообще не люди» (IMT. Vol. IV: 494) [36], – так характеризовал навязчивый мотив нацистской агитации Бах-Зелевский. В условиях надвигающегося ресурсного апокалипсиса, убедительно предсказанного Бакке, Гитлер и Гиммлер не могли не задуматься о том, чтобы поголовно вывести «восточное еврейство» за пределы снабжения питанием, то есть целенаправленно истребить его.
Итак: создание плана Бакке, саммит в Вевельсбурге и совещание Гейдриха с офицерами айнзацгрупп – мы предлагаем интерпретацию, в которой каждое событие в этой цепи в некоторой степени влияло на решения, принятые
