Забегая немного вперёд, скажем, что первые трения с Константином у Бутакова начались как раз из-за этого общества. Если раньше, в довоенное время, Григорий Иванович занимался делами только одного парохода, то на новой должности приходилось мыслить совсем иными категориями. Ежедневно требовалось принимать решения по делам, с которыми ему прежде никогда не доводилось сталкиваться. Например, херсонский гражданский губернатор сообщил, что у полиции нет ни средств, ни людей, чтобы охранять имущество Херсонской гребной флотилии. Предложил продать их с торгов. Юридическая сторона вопроса Григорию Ивановичу была совершенно неведома. Пришлось взяться за изучение многочисленных законов и распоряжений правительства. Они в России всегда составлялись так, чтобы, с одной стороны, можно было творить беззаконие, а с другой — по воле начальства быть невинно осуждённым. Не зря же существует пословица: закон, что дышло…
Всю войну вопросами интендантской службы занимался Метлин, теперь они перешли к Григорию Ивановичу. Чтобы не наломать дров, он принялся изучать документацию интендантской службы. Для этого требовались доброжелательные и сведущие помощники, а интенданты (и если бы только они!) приняли его со скрытой злобой, как выскочку. Не всё было ясно и с возложенными на него обязанностями. Бутаков попросил аудиенции у великого князя для разговора по самым насущным проблемам, но тот ответил, что 25 декабря отправится за границу до апреля 1857 года, а весной будет в Николаеве, поэтому необходимости приезжать в Петербург нет. Между тем решения требовалось принимать незамедлительно. Если все прославившие Черноморский флот адмиралы управляли им, имея налаженную систему управления и помощников, которых сами многие годы подбирали, воспитывали и обучали, то Бутаков такой возможности не имел. Не были определены взаимоотношения с Аркасом. Бутаков считал, что тот должен ему подчиняться, но РОПиТ был частным акционерным обществом, и Аркас немедленно и недвусмысленно дал ему это понять.
В то же время из Петербурга шли указания помогать становлению пароходного общества всеми доступными средствами. Например, великий князь Константин в ноябре 1856 года приказал «принять без промедления, по прибытии в Одессу, купленные в Англии для Кавказского корпуса пароходы, чтобы обеспечить выполнение всех условий контракта в точности». Те, кто когда-нибудь был связан с приёмкой военной продукции, хорошо представляют себе такую ситуацию: высшее начальство из столицы давит на офицеров, давай-давай, чтобы уложиться в сроки, а изготовитель, пользуясь обстановкой, пытается под шумок протащить технику с кучей дефектов, исправление которых занимает немалое время. Все шишки потом и за срыв сроков, и за пропущенные дефекты достаются приёмщикам, а большое начальство, как всегда, в стороне. Бутакову пришлось бы очень туго, не окажись у него в Морском министерстве два высокопоставленных друга.
Помимо упоминавшегося выше Головнина, он был весьма дружен с полковником Самуилом Алексеевичем Грейгом, сыном адмирала, члена Государственного совета. Грейг, как и Бутаков, участвовал в Крымской войне, был контужен, отличился в сражениях, имел такие же награды, как и Григорий Иванович. Полковник входил в ближайшее окружение Константина Оба, Головнин и Грейг, не раз помогали Бутакову дружескими советами, сообщали ему ценную конфиденциальную информацию. Например, когда Бутаков хотел рекомендовать назначить главным интендантом капитана 2-го ранга Андрея Васильевича Фрейганга, Грейг по секрету ему сообщил: «О Фрейганге никто хорошо не отозвался. Фрейгангов два, но Вы говорите о том, что служит в Сибири, потому что о другом, квази-учёном, не может быть и речи, как об интенданте. Выбор интенданта так труден, что все, с кем я разговаривал об этом (конечно, не от Вашего имени) не могли назвать ни одного, который мог бы занять это место». Грейг предложил кандидатуру капитана 1-го ранга Романова, но не был уверен, что тот согласится. Романов к тому времени получил место в РОПиТ. По Парижскому договору Россия имела право держать на Чёрном море 6 паровых и четыре парусных военных судна. Перед Бутаковым стояла проблема укомплектования их экипажей достойными офицерами. А таких людей переманивал гораздо более высокими окладами Аркас в пароходную компанию. У Бутакова столь мощного стимула не было. Делалось всё с молчаливого согласия Константина Это также выводило из равновесия Бутакова
Но, несмотря на все трудности, планы у молодого адмирала были наполеоновские, его переполняли энтузиазм и уверенность, что всё у него получится. Может быть, и получилось бы, не займись он борьбой с ветряными мельницами. Григорий Иванович, люто ненавидевший взяточников и казнокрадов, с которыми ему пришлось столкнуться во время войны, общаясь с флотскими и армейскими интендантами, решил, что очистит флот от подобного жулья. Думается, что его отец, старый, умудрённый жизнью отставник-адмирал, наверняка предупреждал сына, на какой трудный и опасный путь он вступает. Ещё никому и никогда на Руси не удавалось победить взяточников и казнокрадов. Вся эта публика жила и процветала как при царях, так и при генсеках, а уж о нынешнем времени и говорить не приходится. Наконец-то они дорвались до настоящей власти. «Взяточничество и коррупция — неотъемлемая черта русской жизни» — констатировал английский путешественник Чарльз Герберт Коттрелл в книге «Воспоминания о Сибири в 1840–1841 годах». Разве он неправ?
Романтизм, благородные порывы, наивная вера в то, что он сумеет уничтожить воровство, процветающее в России веками, толкнули Бутакова на войну, которая оказалась труднее недавно окончившейся. Но уже первые шаги в этом направлении заставили его понять, что проще было стоять на мостике под вражескими ядрами, чем сражаться с чиновниками и торгашами. Понимать-то он понимал, что говорил ему отец, но всё равно ещё на что-то надеялся, о чём можно судить по отрывку из его письма капитану 1-го ранга Михаилу Павловичу Голицыну: «Мне нужна была для этого решимость, не содрогающаяся даже глаз на глаз со смертью, которая одна в состоянии понуждать на столь смелый шаг. Не боясь поднимать против себя, неопытного в законоведении, целую стаю опытных кляузников, прошедших на этом поприще огонь и воду, и, как акулы, чующие жирную добычу от раненого кита-подрядчика, совершенно готового сорить тысячами, когда в опасности его сотни тысяч и миллионы. Удобность выбранного мною случая состояла в том, что подрядчик был кругом виноват, и не заслуживал никакого сожаления, а главные из снисходительных к нему чиновников давно пользовались, и совершенно справедливо, плачевною репутацией, и, следовательно, также не заслуживали сожаления в том отношении, что на них разразится удар, прежде их миновавший, и минующий поныне столь многих, не менее их виноватых и запятнанных». Он думал о том, что «бедное отечество подтачивается страшным червем взяточничества, этою повсеместною нашею гангреною». И, как пишет дальше, «выбрал удобный случай, чтобы нанести, в пределах вверенного мне управления, удар всеобщему врагу».
Наивный прекраснодушный отважный моряк! Задача, которую он перед собой поставил, была сродни построению коммунизма в отдельно взятой стране, оказавшейся по воле судьбы Россией. На нашем веку мы насмотрелись всяких прожектёров на высоких государственных постах, но у тех, по крайней мере, были в распоряжении партия и государственный аппарат. В подчинении у Бутакова — в основном только скрытые недоброжелатели. Вначале генерал-адмирал поддерживал Григория Ивановича в его желании покончить с взяточничеством и мздоимством. Но хороший моряк и толковый офицер оказался плохим юристом и дипломатом Григорий Иванович раздражал многим и многих. Например, офицеры считали чудачеством, когда Бутаков, принимая доклады у себя в кабинете, давал подчинённому маленький листок бумаги, чтобы тот переписал отчёт. Метод обучения краткости изложения, конечно, своеобразный. Но это так, ерунда, мелочь. Бутаков всей душой хотел создавать новый флот, а ему досталось сокращать то, что ещё оставалось от старого.
Его захлестнула волна бумаг, связанных с увольнением людей, написанием ходатайств о назначении им пенсий, наград, рассмотрением бесконечных претензий и просьб. Петербург со своей стороны тоже требовал уйму справок, отчётов, донесений Кроме того, Григорию Ивановичу не давали покоя с многочисленными просьбами знакомые, жёны и вдовы известных адмиралов, всевозможные просители. На большинство этих просьб он отвечал твёрдым «нет!», хотя иногда следовало и согласиться. В 1863 году Бутакову аукнулся один из таких отказов.
Ему прислал конфиденциальную записку управляющий морским министерством Николай Карлович Краббе «Вдова вице-адмирала Ушакова, Екатерина Ушакова, просит пособие на уплату долгов на похороны мужа в 1856 году». Женщина обращалась тогда к Бутакову, но ответа не получила. Краббе интересовался, в чём же была причина такого бессердечного отношения к вдове, чтобы «оценить уважительность этой просьбы». Пришлось выкручиваться и оправдываться, что радости не доставило. Николай Михайлович Соковнин, боевой офицер, много лет командовал судами, в том числе фрегатом и пароходами, был на несколько лет старше Бутакова по выпуску. Во время обороны Севастополя воевал на 4-м бастионе, командуя левым флангом Получил контузию, чудом остался жив. Награждён за храбрость, произведен в капитаны 1-го ранга за отличие, оказался после войны, выражаясь современным языком, за штатом. Получал гроши, на которые нужно было ещё содержать семью.
