«Уничтожающего удара» по Англии немцы ожидали уже в середине февраля 1940 г., когда в норвежском фьорде англичане захватили немецкое вспомогательное судно «Альтмарк» и убили несколько немецких моряков. Последовавший 9 апреля приказ Гитлера об упреждающем английскую высадку ударе по Норвегии и Дании никого в Германии уже не удивил: разве вермахт не отвечал на агрессивные действия англичан? Быстрые и эффективные действия вермахта в Норвегии и Дании вызвали воодушевление в немецком обществе. То, что приподнятые настроения вскоре уступили место повседневным заботам и помыслам о мире[30], доказывает, насколько настроения немецкого общества зависели от пропагандистских приемов и военных успехов.
Такой же благоприятной для властей была реакция немецкой общественности на открытие военных действий против Франции. В меморандуме, составленном 10 мая 1940 г., Гитлер так оправдывал нападение Германии на нейтральные Голландию и Бельгию: «Имперское правительство не желает оставаться в бездействии в борьбе за существование, которую ей навязали Англия и Франция, стремящиеся проникнуть на территорию Германии через Бельгию и Голландию. По этой причине имперское правительство распорядилось нанести удар по врагу через Бельгию и Голландию. Таким образом должен быть ^восстановлен нейтралитет последних»{364}. Далее в меморандуме говорилось, что правительства Бельгии и Голландии грубо нарушали нейтралитет, на который Германия в ином случае никогда бы не покусилась. Также в меморандуме были слова о том, что немцы идут в Голландию и Бельгию не как враги, а как друзья; имперское правительство сожалеет об этом вынужденном решении, несмотря на то что ответственность за этот шаг лежит на Англии и Франции. На самом же деле Гитлер еще 23 мая на одном из военных совещаний сказал, что глупо обращать внимание на нейтралитет Бельгии и Голландии, когда речь идет о борьбе за существование 80-миллионного народа.
После капитуляции голландских вооруженных сил немцы впервые за 7 лет услышали по радио голландскую речь и с удовлетворением констатировали, что понимают ее. Это было воспринято как свидетельство широкого распространения германских языков, родственных немецкому{365}.
По-настоящему «боевое настроение» немецкой общественности кристаллизовалось только после победы над Францией. Тот, кто не радовался грандиозному успеху, был врагом государства. Значение победы над Францией в излечении больного немецкого самосознания после позора Версаля трудно переоценить. Имеется множество свидетельств тому, что значительная часть немцев была бы рада рыцарскому, великодушному миру с Францией. Гитлер же хотел большего — исключить Францию из европейского концерта держав; он планировал ревизовать всю европейскую политику вплоть до состояния на момент заключения Вестфальского мира 1648 г. Пропаганда заговорила об императоре Барбароссе, о восстановлении Священной Римской империи германской нации. Нацистской пропагандой этот миф был наложен на псевдоученые геополитические и экономические соображения, связанные с «абсолютной» необходимостью завоевания жизненного пространства. В широких массах эти планы вызывали не энтузиазм, а глухое беспокойство{366}. Правда, улучшение снабжения после расширения территории воспринималось всеми с воодушевлением. Вообще, с начала до конца войны немцы оценивали положение исходя прежде всего из «материальных» потребностей.
Известия о первых бомбардировках мирных немецких городов (Ахен, Кобленц, Дармштадт, Боппард, Айзенхайм) не было воспринято Герингом и Гитлером как свидетельство злодейских намерений англичан — скорее как доказательство неопытности летчиков и плохого качества прицельных приборов. Как показали дальнейшие события, мнение нацистского руководства было неверным — англичане изначально планировали террористические авианалеты. Геринг предлагал нанести по Британским островам удар, по мощи десятикратно превышающий английские бомбардировки. Гитлер запретил это делать и даже — на два дня остановив танки Гудериана (24–25 мая), — позволил англичанам и французам эвакуировать войска из-под Дюнкерка. Второй немецкий воздушный флот Альберта Кессельринга не смог воспрепятствовать массовой эвакуации англичан и французов (числом в 338 226 солдат) на острова.
После феноменально быстрой победы над Францией среди немцев распространилось убеждение о необходимости довести войну до победного конца. 4 июля 1940 г. СД передавала, что известие о взятии вермахтом нескольких английских островов в Ла-Манше было воспринято немцами как верный признак десанта в Великобританию в ближайшем будущем. Через месяц, 8 июля 1940 г., информанты СД сообщали о том, что немцы с нетерпением ждут нападения на Великобританию. Но по приказу Гитлера все ограничилось «окружением Британии». Пока вермахт не предпринимал ничего существенного, в центре внимания немецкой общественности было заключение «Стального пакта» — Германии, Японии и Италии. Его немцы рассматривали как защиту от вмешательства в европейские дела США. Также немцы оживленно обсуждали известие о предстоящем визите в Берлин Молотова — визит состоялся 11–12 ноября 1940 г.
Подписание англо-американского соглашения о ленд-лизе (11 марта 1941г.), советская и британская активность на Балканах (прежде всего в Югославии, присоединившейся было 25 марта к «Стальному пакту», но тотчас вышедшей из него вследствие государственного переворота 27 марта) показались Гитлеру зловещим предзнаменованием. Что касается немецкой общественности, то насколько позитивно она восприняла известие о присоединении Югославии к Германии, настолько настороженно и с огорчением узнала о выходе Югославии из только что подписанных соглашений{367}. Хотя быстрая победа вермахта в Югославии (22 апреля 1941 г.) вызвала у немецкой общественности восторг и была воспринята как новое подтверждение немецкого превосходства. Теперь немцы ждали известия о капитуляции Греции{368}.
Однако слухи о возможном нападении на СССР, а также история с Гессом (второй человек в партии, он самовольно вылетел в Великобританию с предложением мира; Гитлер объявил его сумасшедшим) вызвали глубокую озабоченность и растерянность{369}. Между тем, убежденный в необходимости нападения на СССР, 18 декабря 1940 г., 36 дней спустя после визита Молотова, Гитлер подписал «план Барбаросса». Первое предложение этого документа гласило: «Вермахт должен быть готовым к тому, чтобы ради скорейшего завершения войны против Англии быстрым ударом покончить с Советским Союзом»{370}.
Победы 1939–1940 гг. обеспечили общенациональное воодушевление. Даже школа была захвачена военными переживаниями и «болела» за реализацию нацистских установок. Геббельсовская пропаганда разошлась после отклонения Англией мирных предложений Гитлера (6 октября): «Чемберлен отверг мирные предложения Германии и не понял всего великодушия фюрера. Английскому премьер-министру дорого разжигание войны, а не мир между народами»{371}. Общественные настроения в Германии были направлены против Великобритании, дети на улицах распевали песни, поносящие англичан.
Нужно иметь в виду, что с началом войны немецкая повседневность не претерпела каких-либо существенных перемен, если не считать того, что немцы должны были примириться с продовольственными и промтоварными карточками, с ограничением возможности смены места работы, с повышением налогов и понижением зарплаты. Так, 2 декабря 1940 г. СД передавала, что домохозяйки, озабоченные подготовкой к Рождеству, недовольны, что в магазинах нет некоторых специй, не достать простого изюма, не говоря уже о кишмише. Рыночные цены подскочили — за гуся просили от 40 до 60 рейхсмарок, что отнюдь не всем было по карману{372}. К этому времени в Германии действовало 52 разновидности только продовольственных карточек, которые, впрочем, обеспечивали вполне нормальное питание. СД передавала, что, несмотря на войну, индекс уровня жизни в рейхе к 1940 г. (по сравнению с 1933 г.) повысился: по питанию с 117,2 до 130,8 единиц, а по одежде со 106,9 до 148,3.{373}
Ощущение кризиса и приближающегося краха пришло только в 1944 г., когда немцы начали довольствоваться двумя третями того, чем могли воспользоваться в 1938 г. — при катастрофическом ухудшении качества и очевидном предпочтении снабжения всеми видами продуктов прежде всего вермахта. Хотя карточки — из-за немецкой зависимости от продовольственного импорта и опасений продовольственного кризиса — ввели уже 27 августа 1939 г., нормы были сносные: простой пищи (хлеб, картофель, бобы) хватало, мяса выдавали 1 фунт на человека (460 г), масла — четверть фунта, маргарина — 100 г, сыра — 62,5 г{374}; с 25 сентября карточки ввели на хлеб и яйца{375}. Сами немцы считали, что масла по карточкам выдавали маловато, был даже анекдот: один немец спрашивает другого, видел ли тот, что в новой редакции энциклопедии Майера значится под словом «масло», и сам же отвечает — это то, что намазывали на хлеб во времена «системы»{376} (Systemzeit — только так на нацистском жаргоне именовался период Веймарской республики).
