Внимание: начинали тлеть…
«Все возникавшие на “Полтаве” пожары в бою 28-го июля — в таком же роде: попадал снаряд, рвался, начинали тлеть[98] обильно смоченные койки, чемоданы, но специально направленная струя воды из шланга быстро прекращала пожар в самом его начале. Важно предупредить пожар, тушить его при возникновении — вот в чем состоит организация; и на Первой эскадре она была доведена до совершенства, наши корабли не горели».
Начальство надо слушаться
«В батарейной палубе эти два снаряда произвели огромное разрушение, срезали шахту правого 6-дюймового элеватора, уничтожили обе каюты боцманов… и убили 3 человек.
Страшна была судьба этих людей. В самый разгар боя фельдфебель Кирин, находящийся по расписанию в забронированном батарейном каземате, машинный квартирмейстер боевой вахты Редозубов и строевой квартирмейстер Магаев, хозяин подачи левой 6-дюймовой башни № 2, сошлись в батарейной палубе у фельдфебельского шкапика пить чай, несмотря на мое запрещение быть в незащищенных местах. Осколками они буквально были разорваны на части.
Но и в жилой палубе не обошлось без жертв. Осколки, пронизав в нескольких местах палубу, убили 3 человек и переранили 15».
Как это было тогда
«Как раз перед попаданием этих снарядов командир приказал священнику обойти с крестом броненосец и окропить его святою водою. Я шел за батюшкою, и когда проходили по жилой палубе, то мне доложили, что в корме пожар от попавшего снаряда. Я пошел туда, увидел, что пожара нет, и бегом догнал процессию.
Только что я прошел с правой стороны на левую и миновал броневую трубу из боевой рубки, как влетели те 2 снаряда. Грохот разрыва был ужасный, многие попадали с ног; стоявший рядом со мной у рожка кочегар Гушнуев сразу осел — убит наповал осколками в голову: направо и налево посыпались раненые, меня даже не оцарапало, а рядом лежало 3 убитых и много раненых. В батарейной палубе был дым, едкие газы щекотали горло, всюду щепки, скрученное железо — полный хаос.
Могучие струи из 4 шлангов каскадами бросают всюду воду, дым проносится, пожара нет; зато на палубе точно потоп, и сквозь пробоины вода льется ниже, в жилую».
Красиво: могучие струи из 4 шлангов каскадами… Когда будем на Цусиме, вспомним эту картину…
А говорят, русский матрос был не развит!
«Удушливые тяжелые газы шимозы опускаются вниз, в жилой палубе жара, духота, газы отравляюще начинают действовать на команду, я чувствую позывы на рвоту. Команда ругает японцев, говорит, что по конференции нельзя угощать такой мерзостью»[99].
Вот так, господа. А ведь 28 июля были цветочки!
«Вслед за первым снарядом ударяет второй в соседнюю каюту, срывает обшивку; отверстие получилось от верхнего траверза на протяжении 21/2 кают — почти 21 фут длиною и выше роста человека высотою.
Близость такой пробоины к ватерлинии меня беспокоит; хорошо еще, что море спокойно, нет волны, а поднимись ветер — мы начнем сильно брать воду. Удар и разрыв снарядов наверху смутно доносится в жилую палубу: жара, духота, вид раненых — все это начинает удручающе действовать».
На свежем воздухе легче дышится
«Хочется выйти наверх, в батарею, подышать свежим воздухом, а кстати, посмотреть, что там делается. Обе 6-дюймовые пушки пока целы, прислуга горячится, люди уже обстрелялись, и комендоры спокойно посылают снаряд за снарядом в неприятеля.
“Ну, как дело?” — спрашиваю у батарейного командира мичмана Феншоу.
“Отлично — ни раненых, ни убитых, орудия исправны”.
Чтобы успокоить нервы, я подошел к пушке и решил сделать сам два — три выстрела. Почти по нашему траверзу был “Ниссин” с его типичными 2 трубами и одною мачтою. Расстояние дано 45 кабельтовое. Случайно я заметил, что мушки поставлены на ход и приказал перевести их на 40. Наблюдаю за падением снарядов — около японцев. Стрельба неприятеля гораздо чаще нашей, но по результатам их попаданий терпеть еще можно.
Огонь наших тяжелых орудий сосредоточен на “Миказа”, вокруг него то и дело поднимаются огромные фонтаны всплесков от 12-дюймовых бомб. Бой длится более часа, противник, видимо, утомляется, огонь его становится все слабее и слабее, он уменьшает ход и отстает — второй период боя окончен».
А драться пока вполне можно!
«Обойдя броненосец, я увидел, что хотя попаданий было порядочно, но серьезных повреждений нет и драться мы можем.
Больше всего пострадали верхи. Шлюпки, стоявшие на спардеке, сильно избиты, задняя труба разворочена вверху, кормовые стрелы для подъема баркасов исковерканы, найтовы перебиты и стрелы гуляют с борта на борт. Тотчас боцман укрепляет их стальным тросом. Мачты, особенно передняя боевая, избиты осколками, верхний мостик и вентиляторные трубы порядочно изрешетены, несколько 47-мм пушек подбито.
Но главная артиллерия цела, все приводы в исправности».
«Полтава» отстает от эскадры
«Левая машина начинает сдавать; осколок попал в головной подшипник, он разогрелся, приходится уменьшать ход левой машины — мы мало-помалу начинаем отставать от эскадры. Вот уже левая начинает давать всего 15 оборотов, зато правая напрягла все свои силы, дает 85; мы все больше и больше отстаем, до “Севастополя” уже около 12 кабельтовов. Адмирал нас не ждет.
Старший механик Меньшов напрягает все силы, чтобы поскорее исправить повреждение, люди лихорадочно работают, из боевой рубки все чаще и чаще справляются — как дело; ясно, что, сдай машина, положение наше становится критическим, а эскадра уходит все дальше и дальше. Вот до “Севастополя” уже 20 кабельтовов.
Того в это время не дремал, он сразу прибавил ход, и стройная грозная линия японцев быстро надвигалась на “Полтаву”. Мичман де Ливрон с крыши верхней штурманской рубки все время дает расстояние: 60, 50, 45, 40 кабельтовов — передается по батарее и башням. Враг приближается, мы одиноки, наша эскадра далеко, и вот-вот все силы неприятеля обрушатся на “Полтаву”.
А силы эти были грозные: 4 броненосца и 3 броненосных крейсера, на них 12~дм пушек 16, одна 10-дм, десять 8-дм и сорок семь 6-дм, все это против “Полтавы”».
«Полтава» versus Того
«Момент был критический. Все хорошо понимали, что, сдай окончательно машина, мы погибли, нас расстреляют — слишком уж неравны силы. Если даже машина и поправится, то не скоро догоним далеко ушедшую вперед нашу эскадру.
По крайней мере, полчаса нам придется драться одним с 7-ю японскими броненосными судами.
Тяжелое было то время, но каждый из нас знал, что драться будем до конца и наш шелковый, избитый весь, флаг спущен не будет.
Настроение команды было прекрасное, ни торопливости, ни энтузиазма. Было полное спокойствие, уверенность в своих силах и решимость драться на смерть. Я был в батарее и видел, как неприятель все ближе и ближе надвигается».
Не зря погон пришивали!
«Расположение судов японцев было обычное, “Миказа” головным. Этот страшный противник поместился на нашем траверзе — вот-вот Того откроет огонь и засыплет “Полтаву” снарядами. Но что это я слышу — два резких выстрела из нашей 6-дюймовой башни № 1, слежу за “Миказою” — два белых дымка показались в его казематах: оба наши снаряда попали — расстояние было 32 кабельтова[100], время 4 часа 15 минут дня.
Командир башни мичман Пчельников уловил момент, он сообразил, что надо ошеломить врага, надо начинать бой, и он начал его — два снаряда спасли “Полтаву” от разгрома».
Семь броненосцев Того бьют по «Полтаве»
«В ответ на наш вызов со всего левого борта 7-ми броненосцев раздался залп по “Полтаве”, но он вреда не сделал, так как был сорван преждевременно. Между нами и врагом поднялась масса фонтанов: Того, вероятно, приготовил залп на 30 кабельтовов, потому и снаряды, недолетев кабельтова на 2, обсыпали нас кучею осколков. Вслед за 6-дюймового башнею заговорили и 12-дюймовые, открыла огонь батарея и башня № 3.
Того шел разомкнутым строем, он медленно обгонял нас, учащенно разряжая пушки по “Полтаве”. Вот прошел и “Асахи”, идет за ним 3-трубная “Шикишима”, она стала впереди траверза, по траверзу — “Ниссин”, за ним “Кассу-га” и “Якумо”.
Бешеный огонь японцев почти безвреден “Полтаве”: все снаряды с ревом, зловещим воем проносятся над головою, бьют по верхам, но изредка нет-нет и в корму попадают».
Внимание: огонь японцев почти безвреден!
