Ознакомительная версия.
Лузин с саперами проделали проход в проволочном заграждении. Лежали не дыша. Где-то рядом щелкнула ракетница. Шурша, ракета понеслась вверх и с легким хлопком раскрылась в огромный яркий световой зонт. Думаю: если сейчас нас обнаружат немцы, никому не уйти — перебьют. По всему телу разлилась какая-то тяжесть. Но надо ползти. За колючей проволокой — траншея, заглядываю: где немцы? Никого. Сполз в нее. Вдруг из поворота вышли два фрица, прямо на меня. Вскинул автомат — убил одного, затем другого.
Задуманное стремились осуществить без шума, а не получилось. Гитлеровцы принялись палить из блиндажа. Я бросил в него гранату. Грохнул взрыв, дверь вылетела. Кто-то стонал в темноте. Я влетел в блиндаж: надо брать «языка». Темь непроглядная, споткнулся о человеческое тело. Вытащил стонавшего из блиндажа, набежали разведчики, принимайте, говорю им. Те быстро связали фрицу руки, в рот затолкали кляп и поволокли его вниз по траншее. Проскользнули через проволочное заграждение — погони и стрельбы не было. Побежали к черной полосе своих позиций. В окопы спрыгнули в полном изнеможении. Увидев нас, Казаков вскрикнул:
— Ну молодцы, сами живы остались и фрица приволок-ли. Карпов, поздравляю с первым «языком»…
В своем блиндаже краем уха за дверью услышал: «Фартовый у нас командир группы захвата, с таким дело пойдет». Не скрою, похвала для меня была приятной. И, надо сказать, дело пошло, брали «языков» регулярно.
— Сколько же их на вашем счету, Владимир Васильевич?
— Судя по документам — 79. На самом деле их больше. А за каждым «языком» стоит смерть с косой. В сентябре 1943 года, когда завершилась Ржевская наступательная операция, меня первый раз представили к званию Героя Советского Союза. К тому времени я уже был лейтенантом, командиром разведывательного взвода полка. Для меня это было неожиданностью. Я засомневался: «Надо ли это делать?» Командование полка в один голос заявило: «Не сомневайся, заслужил!» Однако звания мне не присвоили. На одном из документов кто-то карандашом сделал пометку: «Вы думайте, кого представляете. Карпов год назад был врагом народа, а вы его — в герои». Горько, конечно, но неприятности на душе сгладила битва под Курском и форсирование Днепра.
— Вы много раз ходили в тыл врага с различными заданиями. Понятно, что все они трудные и опасные. И все же, какое задание было самым сложным и неожиданным для вас?
— Это было особое задание, срочное, из разряда фантастических! Хорошо помню время. Отгремели бои за Днепр. Очистилась от оккупантов вся Правобережная Украина. Завершилась третья военная зима. На очереди стояло освобождение Белоруссии. Создавался 3-й Белорусский фронт. Меня вдруг вызвали в штаб этого нового фронта. Вызов был настолько срочным, что за мной прискакал даже майор. Он сразу же повел меня к начальнику разведуправления фронта. Главный разведчик с ходу заявил:
— Вы, Карпов, поедете в Витебск. Там наши люди добыли схемы оборонительных полос противника. Принесите их сюда.
Начальник разведки говорил так, как будто чертежи надо было доставить из соседней комнаты, а не из города, лежащего по ту сторону фронта. Видимо, начальник разведки избрал этот тон для того, чтобы не испугать и не заронить с первой минутой сомнений. А под конец беседы он сообщил, что сейчас со мной будет лично говорить командующий фронтом Черняховский. Я, конечно, заволновался, значит, дело чрезвычайно сложное. Генерал вышел навстречу, пожал руку и кивнул на диван: «Садитесь». И сам сел рядом, начал говорить о задании:
— До Витебска километров двадцать. Мне рекомендовали тебя как удачливого и грамотного разведчика. У нас есть толковые люди, но это глубинные разведчики, они не умеют действовать в полевых условиях. А для тебя зона, насыщенная войсками, — родная стихия. Нелегкое тебе предстоит дело, береги себя. — Черняховский посмотрел мне в глаза и как-то по-свойски добавил: — Мне очень нужны эти схемы, разведчик…
— Этой же ночью вы отправились за линию фронта, в тыл врага.
— Да, надо было торопиться. В разведуправлении меня переодели в форму немецкого ефрейтора, снабдили документами, и в два часа ночи я уже был на передовой. С помощью полковых разведчиков прополз под колючей проволокой. Впереди чернела траншея. Очень трудно заставить себя приблизиться к ней. Нужно обязательно попасть в промежуток между двумя часовыми. А где они? Разве увидишь в темноте? Борьба с самим длится несколько секунд.
Достал гранату, пополз к траншее. Приблизился, приподнялся на руках: не торчит ли каска? Никого. Неподалеку кто-то колет дрова. Вспышки ракет все дальше и дальше. Дополз до деревьев — встал. Рядом пролегала наезженная дорога. Она должна была вывести меня к шоссе на Витебск. Обогнул деревню, вышел к шоссе. Снял маскировочный халат, закопал у приметного дерева. По шоссе двигались машины, повозки, группы людей. Я остановил сани с гражданским возницей. Дядька принял меня за немецкого офицера. Довез до Витебска. Город еще спал. Я отыскал улицу и номер дома. Постучал в дверь. Женский голос спросил:
«Кто там?» Я назвал пароль, и меня впустили в квартиру. В глубине стоял мужчина. «Николай Маркович», — представился он. Надежда Васильевна, его жена, ушла на кухню что-то приготовить. Николай Маркович стал расспрашивать меня о Большой земле. Позавтракали. Меня свалил сон. Проснулся, когда уже стало смеркаться. Хозяева уже возвратились со службы. Пора и собираться «домой». Фотопленку с отснятыми чертежами зашили в воротник под петлицу. Прикинул: мне понадобится на возвращение домой часов семь. Перейти линию фронта лучше часа в три ночи, когда часовые умаются и не будут слоняться по обороне.
На прощание выпили по стопке самогона. Эта стопка неожиданно сыграла важную роль. Когда я переходил улицу, чтобы выйти на нужное направление, неожиданно из-за угла вынырнул парный патруль и остановил меня.
— Ваше состояние в этот момент? О чем подумали? Что предприняли?
— Ощущение было таким: от головы до ног прокатилась горячая волна, а обратно, от ног к голове, хлынула волна холодная. Чтобы не выдать себя произношением, я молча протянул документы. Патрульный придирчиво спросил:
— Почему ты здесь? Твой полк на передовой.
Я молчал, а патрульный все настойчивее домогался, почему я улизнул с передовой. Вокруг образовалось кольцо зевак, бежать бессмысленно… Патрульный наклонился ко мне, принюхался и заорал:
— Да он же пьян, скотина!
Не знаю, удача это или нет, но обстановка на какое-то время разрядилась. Раз пьян — в комендатуру. Хорошо то, что не обыскали, — пистолет при мне, и я намеревался дать ему ход. Как полагается пьяному, шел покачиваясь. Шел и думал: «Надо же что-то делать. Заведут в комендатуру, и всему конец». Поравнялись с разбитым двухэтажным домом. Внутри черно. Я выхватил пистолет и в упор расстрелял патрульных. Вскочив на подоконник, прыгнул внутрь дома, затем выскочил во двор… Перелезая через заборы, оказался на окраине улицы. Погони пока не слышно. Впереди торчал столб с указателями, в какой стороне какие деревни. Подался по дороге к лесу — легче маскироваться, но ошибся. В лесу рычали танки и бегали немецкие солдаты. Повернул на восток и обрадовался: впереди вспыхивали и гасли ракеты, значит, там траншейная система. Маскируясь местностью, то ползком, то скачками я наконец добрался до траншеи и проволочного заграждения.
По траншее ходил часовой. Самое правильное — без шума снять его. Но у меня не было сил. И лежать нельзя — замерзну. И все же, когда гитлеровец поравнялся со мной, я ударил его пистолетом по каске. Немец заорал, пришлось стрелять. Подбежал к заграждению, ухватившись за кол, перемахнул его, но тут же получил удар по голове — потерял сознание. А когда очнулся, слышу, позади кто-то работал лопатой и подкрадывался к моим ногам. Видимо, фашисты посчитали меня убитым и хотели втащить под проволоку на свою сторону. Я тут же вскочил и кинулся к кустам. Побежал параллельно линии фронта. Началась пальба. Огонь переместился в сторону наших позиций, значит, немцы потеряли меня из виду. Ударила и наша артиллерия. На моем пути оказалась речка. Я спустился на лед, но идти уже не мог, сказалось ранение в голову. Меня подобрали полковые разведчики. Командиру полка я передал воротник, оторвав его от куртки, и попросил доставить в штаб фронта.
— А вас отправили, надо полагать, в госпиталь?
— Да. Сделали операцию. Пуля, к счастью, не задела мозг. Меня навестил член Военного совета Бойко и сообщил, что по поручению командующего фронтом Черняховского я представлен к званию Героя Советского Союза. Позже я узнал, что Черняховский звонил в Москву и просил дать ход материалам на присвоение мне звания Героя Советского Союза».
Вне всяких сомнений, работа разведчика была одной из самых опасных на войне. Больше трех месяцев на передовой продержаться удавалось лишь единицам. Или убит, или ранен и покалечен…
Ознакомительная версия.
