И здесь возникают вопросы: к каким из весьма ненулевого множества этих мнений можно отнестись с максимальным доверием, к каким сдержанно, а к каким и вовсе с недоверием? Как выявить момент истины? Говоря шире: как получить практический критерий оценки достоверности мнений о любых действиях (или исторических событиях вообще) их участников?
Параметры отбора
Так как речь идет об оценке сражения, проведенного эскадрой Православной Российской Империи, то ясно, что критериями отбора материала, способствующими выбору самых правдивых показаний и донесений о бое, могут служить:
— любовь — не показная — к Родине и товарищам по оружию;
— верность Царю, для православного человека равная верности Родине и присяге;
— необходимая для этого, пусть уже ослабленная, вера Богу[13], отличающая таких участников сражения от тех, чьи «гуманистические» рассуждения воплотились в делах, не отражающих ни веры, ни верности не то что Царю — просто Морскому уставу.
В последнем случае речь идет даже не о прямой измене, а скорее об отсутствии в той или иной степени таких положительных качеств, как верность, мужество, терпение, стойкость. Качеств, необходимых каждому гражданину страны, а для военнослужащих — обязательных.
Критерий отбора данных о бое, таким образом, сформулирован. Указаны параметры отбора. Но как практически выявить среди тысяч оставшихся в живых участников Цусимского боя именно тех, кто наиболее полно воплотил указанные положительные качества русского православного воина, и отделить их от остальных?
Три отряда
Очевидно, воплотили эти качества те, кто до конца был верен приказу Командования с боем прорваться во Владивосток. К этому числу относятся и те немногие, кто действительно достиг Владивостока, те, кто погиб, прорываясь сквозь японский огонь, и те, кто чудом остался в живых после гибели своих не сдавшихся судов и был спасен врагом из холодных вод Японского моря.
Погибшие уже не скажут ничего, а всех оставшихся в живых объединим понятием первый отряд[14]. Отряд верных. Тех, чьим показаниям можно доверять практически безусловно. Возможны только невольные, «добросовестные» ошибки. В той или иной степени устранимые.
Вернемся теперь к небольшой статье о Цусиме в английском словаре «Битвы Мировой Истории». Несмотря на определенные недочеты, она совершенно определенно, и в данном случае вполне справедливо, указывает, что, кроме исполнивших свой долг до конца, были и другие.
А именно: «Отряд принявшего командование адмирала Небогатова сдался, три крейсера ушли в Манилу, где были интернированы».
К этой похвальной своим лаконизмом информации добавим, что отряд, оказавшийся к утру 15 мая под командованием контр-адмирала Небогатова, состоял из единственного уцелевшего из 1-го броненосного отряда эскадренного броненосца «Орел», героически дравшегося 14 мая, сильно избитого японским огнем и с одним уцелевшим орудием главного калибра; малоповрежденного, хотя и устаревшего, флагманского броненосца Небогатова «Николай I»; и двух совершенно нетронутых броненосцев береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин» и «Адмирал Сенявин». А также легкого бронепалубного крейсера 2-го ранга «Изумруд».
При этом крейсер «Изумруд» под командованием капитана 2-го ранга барона Ферзена не подчинился сигналу о сдаче и, прорвав кольцо окружения, ушел во Владивосток. Однозначно тем самым примкнув к отряду верных.
«Манильский» отряд из бронепалубных крейсеров 1-го ранга «Олег» и «Аврора» и 2-го ранга «Жемчуг», прекрасно дравшийся днем 14 мая, вечером того же дня de jure в лице своего флагмана контр-адмирала Энквиста, a de facto в лице командира «Олега» капитана 1-го ранга Добротворского, решил, что хватит искать себе приключений на голову и, развернувшись на 180°, ушел на солнечные Филиппины. Вместо того чтобы в ночь с 14 на 15 мая прикрывать от японских миноносцев остатки эскадры, что было его прямой задачей.
Таким образом, к первому отряду — отряду верных, естественно добавляются еще два:
- отряд второй — «небогатовский», сдавшийся, нарушивший верность уставу и присяге;
- отряд третий — «манильский». Вроде и не сдавшийся, и корабли сохранивший, но уж точно не дравшийся до конца. Так, где-то посередине между первым и вторым отрядами.
Так вот спросим себя еще раз: представителям какого из трех отрядов в их сообщениях о ходе боя, о подготовке к нему и о командовании вы бы доверили больше всего? Кому меньше всех, а кому с оговорками?
И хотя, на мой взгляд, ответ очевиден, упростим задачу и вместо эскадр и кораблей рассмотрим в качестве модельной ситуации следующую[15].
Последний бой капитана Р.
Рота прорывалась к окруженной заставе сквозь кольцо вражеских войск. И легла почти вся после геройского боя с превосходящими силами неприятеля. Прорвались только несколько бойцов. Командир роты капитан Р., тяжело раненный, в бессознательном состоянии взят в плен, как и несколько воевавших до последнего патрона солдат. Слегка отстававший взвод с лейтенантом Н. во главе, попавший на следующее утро в окружение, без сопротивления сложил оружие.
Отделение, нормально дравшееся накануне, решило вечером не испытывать больше судьбу попыткой прорыва и ушло в ближайшую деревню пить молочко. Там и осталась до конца операции. Староста только велел прикопать пока оружие, чтобы чего не вышло.
Такие вот три судьбы, три группы, три отряда.
Потом были следствие, суд, трибунал. Поскольку плен был гуманный, даже с оказанием медицинской помощи, на следствии показания могли дать участники всех трех групп с разной судьбой: сражавшиеся до конца, сдавшиеся и ушедшие на молочко. Понятно, что представителей второй и третьей групп уцелело намного больше.
А теперь вопрос. Вы сами, читатель, окажись на месте следователя, чьему бы рассказу о бое больше поверили: дравшихся до конца, сложивших оружие или ушедших молочко пить? Хотя каждый, конечно, имеет право на свое мнение и видение. И что бы вы сказали, если бы Следственная Комиссия в основу своего заключения положила мнение именно сложивших оружие и их начальника Н., а мнение дравшихся до конца и их командира капитана Р. проигнорировала?
Скажете, что такого быть не может? Что только сейчас наиболее рьяные демократы готовы толковать историю Отечественной войны по генералу Власову и его подельщикам. А раньше, и тем более до 1917 года, такого и быть не могло.
Однако с Цусимским боем произошло именно так. Причем настолько просто и откровенно, что на вопиющие подтасовки фактов до сих пор ссылаются как на критерий истины.
4. Свидетели и судьи Цусимы
Их уцелело больше всего
До сих пор подавляющее большинство отечественных описаний Цусимского боя и оценка деятельности Командующего 2-й Тихоокеанской эскадрой базируются на показаниях представителей второго и третьего отрядов. Их действительно уцелело больше всего. Для порядка звучат и голоса верных. Но показания верных обесцениваются тем, что с тем же «весом», с той же или даже большей значимостью принимаются во внимание голоса сдавшихся. И пример подала этому сначала сама Следственная Комиссия в Заключении о бое и в своем Мнении о нем же, а потом и Историческая Комиссия по описанию действий флота.
Да, то, что эскадра была снаряжена из рук вон плохо, это почти не отрицается, а иногда даже подчеркивается. Но вот поражение потерпела исключительно по тактической безграмотности и беспомощности Командующего — адмирала Рожественского. От нас эта манера перешла ко многим западным историкам. Слава Богу, не ко всем. А с другой стороны — им-то что?
Была ли Цусима Цусимой или ее представили таковой?
И приходит на ум мысль. Конечно, с одной стороны, количество литературы, посвященной Цусимскому сражению, свидетельствует о его значении и роли в столкновении на мировой арене сил России и мирового сообщества. Однако следует признать, как уже отмечалось выше со ссылкой на наши и зарубежные авторитеты, что при всем том, бой этот объективно не играл обычно приписываемой ему решающей роли в выигрыше или проигрыше Россией той войны{7}.
И в этом случае возникает вопрос: а была ли действительно Цусима Цусимой, если понимать под этим не катастрофу, к которой 14 мая 1905 года был умело подведен русский флот, а сражение, якобы предопределившее не только политический, но и военный итог той войны? Или из него сделали таковое, искусственно раздув его значение, представив результаты заведомо неравного морского боя доказательством военно-политической и духовной несостоятельности Русской государственности? Превратив трагическую гибель русской эскадры в символ конечного, совершенного поражения — гибель исторической России и в синоним бессилия исторической русской власти — Русского Православного Самодержавия.
