“Докладываю: прибыл и начал разбираться. Положение такое:
1.Части Ершакова (командарм-22) начали выход из окружения, пользуясь северным путем. На линию бывшего передового рубежа вышла дивизия Бирюкова (186) — 30—40%, причем мат-часть — три орудия 45 мм, 3 орудия 76 мм и 2—155-мм. Все мало организовано, требует приведения в порядок.
174-я дивизия начинает выходить разрозненными группами, пока матчасти нет.
214-я дивизия точно так же собирается отдельными группами, сейчас можно насчитать не свыше полка, о матчасти сведений нет. Сам генерал-майор Розанов (214 сд) еще не вышел, его начальник штаба находится Озерцы.
48-я тд вышла в наибольшем порядке, почти до 70% боевого состава.
179-я сд вышла не более 20%, но люди подтягиваются, а о материальной части ничего не слышно.
170-я обозначилась отдельными неорганизованными группами, аналогично 126-я и 98-я сд.
Таким образом, все на выходе, но не представляют из себя боеспособных единиц.
Генерал-майор Пигаревич вышел и находится Озерцы.
Ершакова (командарм-22) пока нет, за ним послана машина.
Обстановка говорит, что полного окружения не было, северная часть открыта и позволяла провести планомерный отход.
Почти все командиры соединений потеряли управление. Ершаков тоже.
Пигаревич (начальник штаба 22-й армии) ничего не знает”».
А дальше произошло то, что в самом страшном сне трудно было представить командиру 48-й танковой дивизии:
«В суматохе отступления и неопределенности не все решения руководства Западного фронта и его представителей были осмысленными, целесообразными. Некоторые принимались под горячую руку. Жертвой подобного решения и стал Д.Я. Яковлев. О том, как это случилось, в 1978 году вспомнил бывший начальник штаба дивизии И.И. Ющук:
“Утром 28 августа 1941 года в деревне Коробкино меня, спавшего за столом, разбудил какой-то лейтенант и передал приказание, что меня вызывает к себе представитель Западного фронта полковник Кузнецов… При входе в дом, где находился полковник, он предъявил документ представителя фронта, тут же сразу меня спросил, что мне известно о противнике. Я доложил данные о противнике на час — два ночи 28 августа 1941 года. Полковник спросил: какое мое соображение о дальнейших действиях 48-й танковой дивизии? Я вынул из планшета свою рабочую карту и кратко доложил решение командира 48-й танковой дивизии полковника Д.Я. Яковлева.
Выслушав мой доклад, решение представитель одобрил. При этом сказал, что бывший командир 48-й танковой дивизии Д.Я. Яковлев за невыполнение им боевого приказа отстранен от занимаемой должности, и подал мне шифрограмму, подписанную командующим Западным фронтом Маршалом Советского Союза Тимошенко, в которой было написано, что я, начштаба 48-й танковой дивизии, с 28 августа 1941 г. назначаюсь командиром 48-й танковой дивизии. При попытке мной задать представителю фронта вопрос, где Д.Я. Яковлев, он резко меня прервал, сказав, что не время этим заниматься, и объявил в приказном тоне, что я, как представитель командования фронта, подчиняю Вам (то есть мне, командиру 48 тд) 126-ю, 170-ю и 214-ю стрелковые дивизии. Когда совещание было закончено и три генерала, командиры стрелковых дивизий отправились к своим соединениям, я спросил полковника о Яковлеве. Он недовольно поморщился, сказав, что Яковлев под арестом. Его навещать не стоит. Но я все же настойчиво повторил просьбу о встрече.
И он разрешил. Пройдя около 100 шагов по огороду, мы с лейтенантом подошли к бане, у дверей которой стоял красноармеец с винтовкой. Лейтенант приказал бойцу выпустить полковника Яковлева. Дверь открылась, и на пороге показался с красными, опухшими от бессонных ночей глазами полковник Д.Я. Яковлев. Мы сели на лужайке у бани. Я спросил его, что все это значит, и как все произошло. “В два часа ночи, когда ты отдыхал, — сказал Дмитрий Яковлевич, — меня вызвал к себе полковник, представитель командования Запфронтом для наведения порядка в частях и соединениях 22-й армии, который приказал:
— С утра сегодня (28 августа 1941 г.) контратаковать противника всеми частями 48-й танковой дивизии в юго-западном направлении, нанести удар по тылам противника и запять станцию Назимово и оборонять ее до особого распоряжения.
Я ему пытался доказать, что в нашей дивизии отсутствуют танки, артиллерия и другие средства усиления. Кроме того, 48-я танковая дивизия при выходе из окружения понесла значительные потери людьми, и с одними винтовками, голодными, измученными бойцами против танков врага да еще на глубину 30 км контратака невозможна. Эта затея, сказал я, кроме напрасной гибели людей, не даст никаких результатов. Несмотря на мои доводы, полковник повторил свой приказ в категорической форме. Видя явный абсурд его приказа, я также в категорической форме отказался его выполнить. И вот видишь, какой результат. Мне угрожают расстрелом, — сказал Дмитрий Яковлевич. — Но я не сомневаюсь, что с этим делом наверху разберутся в мою пользу”».
И «разобрались»: «1 сентября Военный трибунал Западного фронта осудил Д.Я. Яковлева по ст. 193—2, п. “д” и 193—17, п. «б» УК РСФСР к высшей мере наказания — расстрелу, с конфискацией имущества и лишением воинского звания полковника. Яковлев был признан виновным в том, что, являясь командиром 48-й танковой дивизии, преступно-халатно относился к исполнению своих служебных обязанностей и не выполнил ряд боевых приказов вышестоящего командования».
Дмитрий Яковлевич Яковлев родился в 1900 году в Мариуполе. В РККА с 1918-го, в партии с 1927-го. Из крестьян. Два года учился в начальном училище, 2 года на рабфаке. В 1921-м закончил 18-ю Тифлисскую кавалерийскую школу, в 1932-м Высшую школу по физразвитию. Оказывается, были и такие. Участник Гражданской войны. С 1934 года — начальник штаба танкового батальона 51-й стрелковой дивизии, в 1937-м — командир 13-й механизированной бригады. В 1936-м — капитан, в 1937-м — майор и досрочно полковник.
Казнили полковника Яковлева 5 сентября 1941 года, а реабилитировали в декабре 19S8 года. Многие причастные к приговору командира 48-й танковой дивизии еще были живы.
365-я стрелковая дивизия начала свое формирование во второй половине августа 1941 года. Как сообщается в краткой истории дивизии (сайт: 365-я стрелковая дивизия. История дивизии), в отличие от многих других дивизия формировалась по штагу в 12 000 человек, а само формирование происходило в Камышловских лагерях Уральского военного округа.
Командиром дивизии был назначен слушатель Академии Генштаба РККА полковник М.А. Щукин. Со 2 ноября 1941-го дивизия находилась в составе 28-й Резервной армии, а 30 ноября вошла в состав 30-й армии. Далее по материалам сайта 365 сд:
«Боевой путь 365 сд не долог, период вхождения в состав действующей армии: 01.12.1941—18.03.1943 г. 1—3 декабря дивизия прибыла на разъезд Угольная Александровского района Московской области, откуда части дивизии отправились кто по железной дорого, кто пешим строем в г Дмитров Московской области, куда и добрались 4 декабря. Первые прибывшие батальоны занимали оборону по каналу Москва—Волга. Большая часть личного состава прибыла на исходные позиции непосредственно перед наступлением — к 5 декабря. Третий стрелковый и артполк прибыли уже с началом контрнаступления 6 декабря. Составной частью контрнаступления советских войск под Москвой является Клинско-Солнечногорская наступательная операция. Ее идея состояла в том, чтобы 30-й и 1-й ударной армиями правого фланга Западного фронта нанести сходящиеся удары с двух сторон на Клин, окружить и уничтожить ударную группировку немецких войск северо-восточнее Москвы. 30-я армия должна была атаковать на правом фланге фронта. Решение командарма предполагало нанесение ударов с трех направлений. Левофланговая группировка армии наносит удар на Рогачево и далее выходит к Клину вдоль шоссе Рогачево—Клин. Центральная, основная группировка наносит удар по кратчайшему пути на Клин. Правофланговая группировка наносит вспомогательный удар на Завидово с целью помешать противнику перебрасывать войска в центр и на левый фланг. Самой сильной была центральная группировка, состоящая из двух свежих стрелковых дивизий и двух приданных им достаточно потрепанных танковых бригад. В наступлении дивизия совместно с 8-й танковой бригадой действовала на главном направлении — из района деревень Ручьи и Борщевка наносила удар на Клин. Здесь-то и сказалась слабость штабов и неподготовленность командного состава. Маневрировать дивизия почти не могла. Населенные пункты, как правило, брались в лоб — фронтальной атакой. (…)
Ожесточенные бои за эти населенные пункты и контроль над шоссе велись до 15 декабря — до взятия самого Клина. Вместе с мобильной группой сражались в этой “мясорубке” и полки дивизии. В этих боях сложили головы около 3 тысяч человек. На следующий день после освобождения Клина, 16 декабря, дивизия вместе с 30-й армией перешла в состав Калининского фронта. После взятия Клина была дана передышка. К завершению Клинско-Солнечногорской наступательной операции (20 декабря) от дивизии осталось около половины личного состава. Особенно большие потери понесли командиры и политработники. Не имеющие ни связи, ни опыта управления боем, находясь в первых рядах атакующих, они в буквальном смысле вели бойцов в атаку и гибли. В дальнейшем войска 30-й армии были повернуты на Старицу. Дивизия активных боевых действий не вела, двигаясь во втором эшелоне за 371-й стрелковой дивизией».
