Отдание чести состояло в вызове караула, горниста и музыкантов, если таковые были на корабле. Игрался сигнал «Захождение», по которому все находящиеся на палубе становились смирно там, где их застал сигнал. Отдание чести с вызовом команды наверх производилось при проходе мимо адмиральского корабля — как своего, так и иностранного. Отдание чести производилось только в течение дня, т.е. с момента подъема флага и до спуска его. Флаг обычно поднимался в восемь часов утра, а потому в случаях прохода иностранного корабля или салютующего коммерческого судна до восьми часов флаг временно поднимался и спускался вновь до официального подъема. В течение ночи при прохождении военных судов на флагштоке или гафеле включались огни (белый и под ним, на три фута ниже, красный).
В эпоху парусного флота считалось особенным шиком влететь на рейд с уменьшенной парусностью, срезать корму адмиралу по солнцу, да так, чтобы ванты прошли вплотную к гакаборту кормы адмиральского судна, затем привести судно к ветру, остановить, положив марселя на стеньги, отдать якорь и иметь правый вельбот готовым у трапа для командира.
Чинопочитание и отдание чести соблюдались и на гребных судах. При входе офицера на шлюпку старшина ее командовал: «Смирно!» По этой команде гребцы вставали с банок и стояли до момента отдачи команды «Отваливай». По неписаным законах морской вежливости считалось недопустимым пройти с наветра от старшего, будь то шлюпка или корабль. Согласно морского устава, всякая гребная шлюпка (кроме вельбота) при встрече с командиром своего корабля или адмиралом брала весла на валек, а старшина отдавал честь. На вельботах в силу конструкции весел честь отдавалась положением «суши весла». Особой невежливостью и отсутствием морского воспитания считалось сесть в шлюпку, опередив старшего, или, приближаясь к пристани, обогнать старшего. Эти морские обычаи усваивались незаметно, но настолько глубоко, что инстинктивно соблюдались и на берегу. Например, обогнать командира или адмирала считалось недостатком морского воспитания.
В российском парусном флоте был свой, особый обряд спуска судна на воду. Акта крещения с разбитием бутылки шампанского, как это происходит сейчас, не было и в помине. Имена линейным кораблям давались раньше по большей мере в честь святых: «Святой Петр», «Святой Иоанн Богослов» или в честь особо почитаемых христианских праздников: «Рождество Христово», «Преображение Господне»; а также «Три Иерарха», «Двенадцать Апостолов». Разумеется, что ни о каком языческом разбивании бутылок не могло быть и речи. Перед спуском корабли освящались: священники проводился молебен, корабельные кузова окроплялись святой водой. Все было в высшей степени благопристойно и чинно.
Со времен Петра Великого на отечественном флоте был четко регламентирован обряд погребения умерших и павших в бою в море. По обычаю тело умершего зашивалось в парусину, к ногам прикреплялось ядро, после этого тело укладывалось на специальной чисто оструганной доске и выносилось на шканцы, где ставилось на небольшое возвышение и покрывалось Андреевским флагом. Священник совершал обряд отпевания. В его отсутствие эти обязанности брал на себя командир корабля. С началом отпевания флаг приспускался до половины. По завершении церковного обряда под пение «Со святыми упокой» тело вместе с доской подносилось к борту ногами вперед и клалось концом на планширь. Два специально назначенных матроса вставали в изголовье и брали края флага в руки. По сигналу горниста (специальный напутственный сигнал умершему) доска приподнималась и выскальзывала вместе с телом за борт из-под флага. Одновременно производился троекратный залп судовым караулом. После этого Андреевский флаг поднимался до места На церемонии были обязаны присутствовать все офицеры и матросы судна, не занятые службой. Одновременно в знак траура по умершему на российских судах ставили «козлом» реи: на одной мачте их отапливали правым ноком, на другой — левым. Такая почесть отдавалась всем погребаемым в море, без различия их служебного положения.
Во все времена моряки серьезно относились к поверьям. К примеру, в большинстве флотов мира опасались выходить в море в пятницу, а тем более в пятницу тринадцатого числа. В России роль пятницы отводится понедельнику, но тринадцатое число также было не в почете.
Из воспоминаний адмирала Д.Н. Сенявина: «Князь Григорий Александрович не замедлил уведомить графа Войновича о войне с турками и о назначение турецкой эскадры, предложив графу со всем нашим флотом пуститься на турок к Варне. Повеление это получено, как теперь помню, 30 августа, в субботу около обеда. Граф собрал всех капитанов, объявил им предписание и приказал быть готовыми непременно завтра к вечеру. На другой день, в воскресенье, все капитаны обедали у графа и за столом упросили его, чтобы завтрашний день, т.е. в понедельник, не выходить в море, ибо понедельник у всех русских считался днем несчастным на всякое начинаемое дело. Вот совершенное невежество и глупость русского предрассудка, что и увидеть можно из последствия. Если бы мы вышли в море в понедельник, то непременно были бы в Варне и сделали бы сражение, а как целые сутки промедлили напрасно в угодность глупого суеверия, то не дошли мы до Варны только 40 миль итальянских, потерпели ужасное бедствие. Проплыв половину расстояния, 4-го числа случились нам ветры тихие и переменные. 8-го числа в полдень мы были от Варны в 40 милях итальянских, ветер дул от W, ввечеру ветер стал крепчать и отходить к NO, а с полуночи сделался ужасный штурм от NNW… В 9-м часу у нас на корабле все три мачты сломались разом..»
Приведем несколько поверий, которые русские моряки соблюдают инстинктивно, в силу обычая: нельзя закуривать трем лицам от одной и той же спички — один из прикуривших обязательно скоро умрет; нельзя свистеть на палубе — этим накликается шторм; поскреби мачту, если, лежа в штиле, хочешь ветра. Во время штиля, чтобы получить ветер, надо было написать на клочке бумаги имена десяти лысых человек, выбросить бумажку за борт и скрести ногтями мачту, слегка посвистывая… Вскоре паруса обязательно наполнялись ветром.
К разряду таких поверий относились и поговорки: «Если дождик перед ветром — поставьте марса-фалы»; «Если дождик после ветра — снова выбирайте их».
Было в обычае русского флота при проходе траверза южного Гогландского маяка бросить Нептуну мелкую монету как дань за благополучное дальнейшее плавание, особенно если корабль шел в дальний поход.
В воспоминаниях вице-адмирала П. Данилова весьма часто описываются вещие сны его жены. Вне всяких сомнений, и супруга адмирала, и он сам весьма трепетно относились к толкованиям снов и были твердо уверены в их предзнаменованиях. «На первый день сего Нового года жена моя видела сон, якобы, танцевала в первой паре с императрицей (Екатериной II. — В.Ш.)… и на меня упала с неба белая рубашка… В ноябре в исходе прибыл фельдъегерь, что Великой Екатерины не стало и взошел на престол Павел Первый. И вот "белая рубашка"! Вдруг из белых мундиров — зеленые и темляки серебряные…» Трудно уловить связь между вещим сном в январе и событиями ноября, но, видимо, вера в вещие сны была в семье адмирала Данилова весьма крепка.
Интересен обычай, свято соблюдаемый во всех флотах (в том числе и на российском) и явившийся результатом драконовских мер наказания в далеком прошлом, а именно — признание неприкосновенности сундука или чемодана, в котором моряк хранит свое нехитрое имущество. Проверять матросский сундук не имел права никто, даже капитан. Сундучок был единственной вещью, которая полностью принадлежала матросу.
Очень интересен обычай, связанный со склянками. Что значит «бить склянки»? В старину время в море учитывалось по песочным часам. Они и назывались «склянкой». На вахту к песочным часам ставили обычно юнгу. Всякий раз, когда проходило полчаса, он переворачивал склянку, ударял в судовой колокол, бежал на палубу и громко кричал: «Один час прошел, в два поворота и больше пройдет, если будет Господня воля, помолимся Богу дать нам хороший ход и Ей, Матери Божией, защитнице нашей, уберечь нас от откачивания воды помпами и других несчастий…» Вахта на носу повторяла то, что он сказал, и приказывала ему прочесть «Отче наш». Выражения «бить склянки», «восемь бить» употребляются на судах и поныне.
Отдал российский флот свою дань и татуировке. Пожалуй, Россия была единственной страной, которая в XVIII веке на государственном уровне официально ввела татуирование как средство идентификационной защиты. По указу Петра I нанесение татуировки было обязательной процедурой для рекрутов, отобранных для службы в армии и на флоте. На запястья рекрутов, в том числе и морских, наносился штамп из игл, положение этих игл сообразно задаче идентификации можно было изменять для нанесения личного номера его владельца и креста Вообще же обычай наносить «тату» на тело пришел на российский флот с первыми кругосветными экспедициями. Увидев татуированных гавайцев, наши тут же решили, что они ни чем не хуже. Российская военно-морская история оставила небезынтересный пример морской «талисманной» татуировки. В первом кругосветном плавании 1803 — 1806 годов на шлюпе «Надежда» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Федоровича Крузенштерна участвовал и граф Федор Толстой, прозванный впоследствии Толстой-американец. При посещении Гавайских островов Толстой, как и большинство российских моряков, сделал себе татуировку, однако не обычную, а особый, сложнейший комплекс татуировок для предохранения в бою. По окончании плавания и возвращении в Петербург он участвовал в нескольких десятках дуэлей, убил одиннадцать противников, но сам не получил даже царапины.
