Ознакомительная версия.
«В боях был 5 дней, получил обморожение обоих ног. Обморожены пальцы правой руки, которые, наверно, отрежут. На фронте я был 5 суток без валенок. Наша вся рота валенок не получила, все обещали, так и не дали» (Чумаков, 1119 ППГ).
«... Громим немцев, они бегут. Большинство их замерзает, потому что они в кожаной обуви и в летних шинелях. За русскую шапку немцы кричат: “Рус, меняем шапку на автомат!” А мы говорим: “Ничего и в пилотках", (Третьяков, 943 сп).
«Я не хочу вводить вас в уныние, но не могу и ложно ориентировать. Эта война — серьезная война. Перед нами враг с железной палочной дисциплиной, привязывающий к пулеметам цепями солдат, а мы противостоим с сознательной дисциплиной, которая не до всех еще полностью дошла. Вот поэтому и топчемся на одном месте» (Жабо З.Д., 125 дарм).
«Нахожусь в самом адском положении — смерть на каждой минуте. Нужно иметь большое счастье, чтобы остаться живым в этом проклятом аду, конца войны не видно. Враг отступает, но с большими потерями с нашей стороны. Дома видеть вас не думаю, придется остаться здесь в глубоких снегах» (Гадецкий П.Т., 1278 сп).
«... Насчет кормежки очень плохо, едва ноги носишь, день с хлебом, а день без хлеба. Нам дают 600 граммов на день, очень голодно. Голодной смертью помрешь. Я уже не стал бояться, что меня убьют, наплевать на это. Не стал считаться со своей жизнью, не убьют, так с голоду умрешь» (Булычев, 660 бао, 8 раб).
«... В отношении питания очень плохо. Хлеба полагается 900 граммов, фактически получаем 600-700 граммов, причем суп — одна вода и та за последнее время подается несоленая. Чем все это объяснить, я не могу. У нас как-то вообще с этим делом обстоит плохо, другое дело у немцев. Говорят, что нужно все перетерпеть, вот уже давно терпим, сколько еще осталось, не знаю...» (Сергеичев, 20 сбр).
«Пришлось мне пострадать после ранения, лежал полные сутки в снегу. Сейчас нахожусь в плохом положении — лежим в гражданских квартирах, без матрацев, почти голодные. Никто внимания не обращает, как я мучаюсь» (Малиновский, 33 сд).
«Пишу я последнее письмо, иду в бой на передовую линию огня, так что одна мысль — либо ранят, либо убьют; если ранят — то большое счастье, так что вы меня больше не увидите» (Жмыркин Т.М., 74 кд).
«Меня не ждите потому, что хожу вперед, а смерть за мной, война и месть не та, что были в Ростове. Танки противника видны из окна, перестрелка надоела и мешает продолжать жить. Я не имею представления о своей жизни» (Маслихин П.В., 106 сд).
«Вот когда пришла мука, очень у меня болят ноги, наверное, не придется с вами видаться. Мне очень скучно, своих нет, не с кем поговорить. Как трудно и страшно расставаться с белым светом. Не горюй, молитесь богу, может бог даст увидеть. Были б крылья, улетел бы к вам хоть на одни сутки. Прощай» (Ремезов Ф.А., без адреса).
«Не думаю я домой прибыть, я располагаю, что мне придется в украинских краях и помирать. Надоели мне украинские края, только и ожидаешь себе смерти, как пойдут наши в наступление, так и мы едем следом на лошадях, подбираем раненых и везем в санчасть» (Краснов, 349 сп).
«Отступление их усеяно трупами фашистов, вообще деремся каждый день. Перед смертью начал бросать слезоточивые газы, 5 красноармейцев ослепли, но это не остановит нашего наступления, противогазы есть у всех бойцов» (Ф.И.М., без адреса).
«Белье не хуже портянок, негде сменить его да и смысла нет. Спишь где придется и все время в шинели — еще холодно. Если белье чистое, вшей больше появляется, приходится охотиться за ними»(Бондаренко Н.В., 64 кд).
«Только с одним не мирюсь, это то, что очень много вшей.
Я как выехал из г. Сталинграда, с тех пор не был в бане, уже 4-й месяц» (Коротков Михаил, 131 ТБр).
«Лазим в воде выше колена, мы голодные, паек очень малый, сыты никак не бываем, а купить за деньги ничего не купишь, так что я очень голодный бываю. Больше ничего не достанешь, кроме своего красноармейского пайка» (Дазиров Умар, без адреса).
«Насчет продуктов трудновато. По 500 гр. Хлеба на день, 2 раза приварок, а приварок такой — пшено и горох, больше ничего» (Толиков А.Л., батальон ПТР).
«... Мы пошли в наступление. Один день было благополучно, а на другой день он нас окружил, стал нас бомбить, высадил впереди десант, кругом нас горело, что не было куда деться. Дождались мы вечера, но проклятый немец подметил нас и давай бомбить прямо над Доном, многих убил, многих потопил, многих поранил и много забрал в плен, также много взял, потопил и убил эвакуированного скота, не дал перегнать через Дон...» (Чечков Иван Семенович, 4070 окшр).
«На фронт мы ехали из Рязани, Ростов, Сталинград, а теперь находимся на Дону. Писать больше нечего, жду ответ. Прощайте, прощайте навсегда...
Прощай навсегда, больше не увидимся, передай мальчикам и девчонкам по прощальному привету. Писать больше нечего. Прощай и прощай навсегда...» (Глухов Я.Р., без адреса).
«... Настигает большая опасность для жизни. Мне домой не верная никогда и я тебя больше не увижу. Живи как можешь, затем до свидания, пока жив, когда ты получишь мое письмо, тогда, может быть, меня не будет...» (Старков А.А., 47 опмб).
«... Жизнь моя не легкая, воевать мне придется не мало, жить мне надоело. Я бы рад, чтобы меня ранило или убило, было бы легче. Если меня убьют, то мне не нужно будет о вас заботиться, а также о детях, а если тяжело ранят, то ожидай меня домой, я приеду, ибо раненых домой отпускают.
Наташа, я больше без тебя и детей жить не могу, если жить, так жить раненым, но жить вместе. Мне бы хотелось посмотреть на тебя и на своих детей, а тогда и погибать бы, но мне не хочется сейчас погибать, но, наверное, придется умереть...» (Пакомут, 619 сп).
«... Опишу бездарное наше положение. До фронта доехали с горем пополам, по приезде на второй день вступили в бой с немецкими танками и пехотой, и мы были разбиты вдребезги, немного осталось от дивизии. Наше подразделение в 120 человек было вооружено десятью винтовками, осталось в резерве, но попали в окружение танков и чуть не погибли, удалось выбраться. Сейчас дивизия вновь формируется, стоим от фронта км 13... Никогда бы нас немцы не победили, если бы у нас не было продажи, часто посылают в бой с голыми руками, такая участь постигла не только налгу дивизию, но и другие. Люди голодные, измученные походом вступают в бой с голыми руками. Вот как мы воюем... Положение наше неважное... Писать есть много кой-чего, но нельзя. Настроение чертовски плохое... Немец воюет не считается, по одному человеку бьет из пушки, а нам на человека жалко пулеметной очереди. Враг силен, как его одолеть — вопрос...» (Трушков Я.А., 358 пах).
«... Сегодня весь день авиация немчуры не давала никакого покоя, хоть зарывайся на 100-1000 метров, а достанет. Наших самолетов не видно было целый день, и это не только сегодня, но было вчера и будет завтра. Нет никакого сопротивления, что хотят, то и творят с наземными войсками... Ведь до чего дошло, что летчик из нагана бьет по пехоте, насколько они не боятся и как низко приземляются. Как не замаскируй окоп — все видит... Ой, сколько сегодня на нашем направлении было самолетов, это ужас и главное то, что одна партия уходит, а другая приходит. Ну где наши самолеты, почему нам не помогают?..» (Квасов Г., 265 истреб. противаганковый дивизион).
«... Вы думаете, что для меня страшен фронт или страшна смерть? На эти вещи я смотрю, как на явления — дождь или снег. Но только одно мне остается непонятным, что у нас кругом обман и насильствие, что мы настолько демагогичны, что не видим действительности и говорим на предмет черный. Так выходит с нашей свободой, с нашей техникой, когда самолеты неприятеля днем и ночью парят в нашем российском воздухе. И, глядя на это, берет сомнение, что у нас развита техника, о которой говорят нам книги и лекторы.(...) Так, сегодня опять предстоит голодный 45-километровый марш ближе к фронту, о котором так мечтают бойцы, ибо голодная угнетающая жизнь всем надоела и желает каждый или смерть, или раны и освобождения...» (Без фамилии и адреса).
«... Нахожусь в очень плохом положении. Вот уже 3 дня, как я не кушал. Немец очень сильно бомбит, а я лежу в окопе голодный, на спине пулемет, стрелять нет сил, хочется кушать и кушать...» (Агапов, 1045 сп).
«... Я нахожусь на волоске от смерти. Сегодня, 15 октября, все кишки перевернуло и сильно рвало. Вся причина в этом — проклятые галушки да каша из пшеницы. Лучше быть голодным, но не есть эту пищу. Вдобавок к этому стали давать муку, вот и представь себе, что мы кушаем...» (Абросимов, 140 ОСБр).
«... Да, дорогая мама, бой здесь с 18 по 20/IX был большой и сейчас он продолжается. 18/IX было начало наступления на этом фронте и “мясорубка” была хорошая. Много было изрублено за эти 2-3 дня и пролито крови, и все ради чего? Из-за славы, власти и богатства какой-то кучки людей... Да, дорогая мама, проведенные мной несколько дней, то есть за 15-20 дней, меня, как говорится, переродили совсем, и сейчас я стал совсем другим, чем был раньше. Только теперь я понял всю политику этой войны, за по и кого мы проливали свою кровь и ложим свои головы...» (Без фамилии и адреса).
Ознакомительная версия.
