Ознакомительная версия.
Верные Муравьеву отряды заняли радиостанцию и телеграф в Симбирске. Этим, по существу, все его мероприятия по «захвату власти» и ограничились. Он даже не сделал попыток овладеть органами власти и выключить из игры местную большевистскую ячейку. Муравьев, хотя и был военным человеком, не нашел ничего лучше, как публично объявить о своей программе, избрав для этой цели… трибуну исполкома Симбирского Совдепа, где господствовали большевики. Там он вечером следующего дня и был убит, едва появившись.
Конечно, проще всего говорить о «коварстве большевиков», пригласивших лидера мятежников на «публичный диспут» и там его застреливших. Но как должен поступить лояльный сторонник государства, зная о том, что мятежник объявлен вне закона? Эпизод с Муравьевым ярко высвечивает не мнимое «бесчестье большевиков», а лишь то, что левые эсеры были продолжателями революционной расхлябанности и митинговщины, разъедавшей Россию с марта 1917 г. Тогда как большевики — творцами нового государственного порядка.
В исторической литературе давно обращается внимание на многие несуразные действия (вернее, несуразное бездействие) левых эсеров, трудно объяснимые, если исходить из того, что эта партия стремилась в июльские дни 1918 г. к захвату власти. Но почему же нам следует исходить именно из такого предположения?
Напротив, есть все основания полагать, что левые эсеры вовсе не готовились к взятию власти в таком классическом виде, как большевики в октябре 1917 г. Во-первых, у них не было к этому объективных предпосылок. На 5-м Съезде Советов левые эсеры находились в численном меньшинстве: их было всего 353 из 1164 делегатов Съезда — менее одной трети. Ясно, что левые эсеры никак не могли рассчитывать на создание однопартийного правительства, поддерживаемого населением Советской России. Во-вторых, отсутствовали и субъективные предпосылки. Многое говорит о том, что левые эсеры, как партия, просто недооценивали значение государственной власти как инструмента социально-политической борьбы.
Убийством Мирбаха левые эсеры хотели вызвать поход кайзеровских войск на Москву. Это, по их расчетам, должно было привести к всенародному восстанию против захватчиков. В огне новой революционной войны должна была переродиться Россия. В ней исчезли бы противоречия между группами революционного пролетариата и крестьянства, которые, как верилось левым эсерам, большевики искусственно разжигали для укрепления собственной власти. Таково было настроение левых эсеров, настроенных по-доктринерски. Возможно даже, они искренне верили, что возобновление войны с Германией автоматически приведет к национальному примирению и окончанию Гражданской войны.
Более трезвомыслящие руководители партии, связанные с иностранными резидентурами, должны были осознавать, что их акция может иметь самые тяжкие последствия для России. Но он был на руку Антанте, поддерживавшей путч, — это главное. Мысля «глобальными категориями», они могли оправдывать себя тем, что способствуют сокрушению германского милитаризма как самого главного «врага свободы и демократии» в мире. Партия, таким образом, сыграла бы «достойную роль» в мировой истории.
Мы не уделили бы такого внимания путчу левых эсеров, если бы он не сказался самым непосредственным образом на положении Советской России. Дипломатии РСФСР удалось предотвратить возобновление войны с Германией. Но большевикам пришлось пойти на заключение дополнительного соглашения с Германией. Оно было подписано 27 августа 1918 г. в Берлине. По его условиям Россия обязывалась уплатить Германии контрибуцию в размере 6 млрд. марок (2,75 млрд. рублей). Правда, всего около 700 млн. марок (320 млн. рублей) должно было быть выплачено золотом, остальная часть — кредитными билетами (еще царскими) и облигациями, а 1 млрд. марок — товарами{219}. Вскоре первая партия контрибуции была передана германским властям в Орше. В обмен на это Германия начала вывод своих войск с части территории Белоруссии.
До ноября 1918 г. Советская республика произвела три выплаты, предусмотренные договором на этот срок. Германской империи было передано золота на сумму 125 млн. (царских) рублей{220}.
В конце августа 1918 г. стратегическая инициатива на Западном фронте перешла к армиям Антанты. Германия уже при всем желании не смогла бы всерьез вести войну с Советской Россией. Спрашивается, почему же большевики подписали это новое грабительское соглашение? Выходит, Ленин все-таки был кайзеровским агентом?
Произошедший к этому времени коренной перелом войны в пользу западных держав предвещал ее быстрое окончание. Это означало, что очень скоро Антанта смогла бы (в каких масштабах — заранее неизвестно) расширить свою помощь Белому движению. Такой вариант большевиков явно не устраивал. Этим, по-видимому, и можно объяснить, почему они согласились продлить русским золотом агонию кайзеровского режима, даже невзирая на то, что это золото могло быть использовано на борьбу с революцией в самой Германии.
Несомненно, что интересам большевиков наилучше отвечало бы всемерное затягивание войны на Западе без решительной развязки. Это позволяло бы им тем временем разделаться с Белым движением до того, как Антанта, победив в войне, смогла бы более активно ему содействовать. Вдобавок, затяжка войны содействовала углублению революционного кризиса в Германии и странах Запада, на чем зиждился главный стратегический расчет большевиков. Что любопытно, это было бы лучше и для России в целом, так как сковывало возможность для иностранных империалистов участвовать в ее дележе. Снова цели большевиков и геополитические интересы России объективно совпадали.
Затягивание войны между двумя империалистическими коалициями, пока тут идет война с врагом внутренним — вполне разумная политика. При этом более страшным противником и для большевиков, и для России в целом оставалась по-прежнему Германия. Не будем забывать, что германские войска находились в Финляндии, а финляндская территория начиналась уже в 40 км от Петрограда, который хоть уже и не был столицей, но сохранял огромное экономическое и морально-политическое значение. Западные же державы, в силу своей удаленности, не могли в тот момент так эффективно «наказать» большевиков. Поэтому, соглашаясь на отправку золота в Германию, платя разорительную дань, большевики откровенно откупались от более опасного врага.
Вместе с тем у них были все основания полагать, что это золото лишь отсрочит, но не предотвратит крах Второго рейха. По-видимому, в основу расчетов большевиков летом 1918 г. уже прочно лег прошлогодний ленинский прогноз о неизбежности поражения Германии в Мировой войне — тот прогноз, который побуждал Ленина еще в январе 1918 г. настаивать на подписании сепаратного мира, зная, что его действие будет недолгим. Но даже смертельно раненная кайзеровская Германия еще могла нанести тяжелый удар Советской республике. Этого большевики и старались всячески избежать.
Летом 1918 г. Россия оказалась в кровавом венце фронтов Гражданской войны. Многим казалось, что это — кровавый венец всей истории России.
Существующие оценки Гражданской войны в России нередко страдают неоправданным преувеличением степени ее разрушительности. На этих эмоциональных оценках, а не на фактах, основаны сожаления о неосуществившейся альтернативе Брестскому миру — продолжении внешней войны как якобы менее губительной для России, чем война внутренняя. Эти оценки находятся в очевидном противоречии с характером Гражданской войны в России как войны ограниченной. Размах боевых действий Гражданской войны намного уступал таковому на фронтах Первой мировой войны.
Сопоставим цифры. Осенью 1916 г. численность действующих армии и флота России была наивысшей за все время Второй Отечественной войны и составляла 7 млн. человек из почти 8 млн. общей численности вооруженных сил. Доля активного боевого элемента в них достигала максимума в конце 1914 г. — около 3/4, накануне постигшего Русскую армию революционного разложения она снизилась, но все же составляла половину численности действующих войск{221}.
Красная Армия достигла своей максимальной численности за всю Гражданскую войну осенью 1920 г. К этому моменту советская власть воссоединила почти всю Россию и могла пользоваться ресурсами целой страны. Общая численность Красной Армии в это время составляла около 5,4 млн. Однако из них в действующей армии находилось только 1,9 млн. Причем боевого элемента насчитывалось лишь чуть более 900 тысяч. Но и из них далеко не всех (см. след. главу) можно действительно отнести к активным бойцам. Всего же за три года Первой мировой войны на военную службу было привлечено 15,4 млн. человек, а за три года войны Гражданской на службу в Красную Армию и флот — лишь 6,7 млн., считая тех, кто перешел туда из старых армии и флота{222}.
Ознакомительная версия.
