Ознакомительная версия.
Действительно, по сравнению с французами и тем более с турками английские офицеры выглядели настоящими нищими. Не в смысле финансовом, тут им равных не было. Но в ходе боевых действий деньги если и нужны, то лишь для того, чтобы развести с помощью ассигнаций костер.
Кажется, эти наивные действительно были так уверены в мощи армии и флота ее величества, что девиз «Севастополь — за неделю!» казался им реальностью. Большинство английских офицеров имели с собой флягу со спиртным напитком, холодное оружие, револьвер (или ударный пистолет) и пальто. Хиггинсон пишет, что сабля была единственным, чем он был вооружен.{891} Кроме этого, каждый взял минимально необходимое имущество для ухода за одеждой, снаряжением и оружием. Как и солдаты, они имели при себе запас соленого мяса и бисквитов на три дня.{892}
Боезапас солдата включал 50 или 60 патронов (в зависимости от типа оружия). Это был весь наличный боезапас экспедиционных сил — патронные ящики выгружались в Евпатории, там же находились полковые чиновники с некоторым числом солдат от каждого батальона. К поясному ремню каждого солдата была привязана фуражная шапка, которая в ближайшее время станет основным головным убором британских пехотинцев. Не удобные, а если сказать точнее — совершенно непригодные к полевым условиям, тяжелые кивера Альберта[177] при первом удобном случае выбрасывались{893} или случайно забывались на местах привалов. Сначала командиры попытались бороться с этим, но когда забывчивость стала хронической, отказались от этой идеи. Гвардейцам пришлось тащить на себе еще и тяжелые медвежьи шапки, непонятно зачем взятые в Крым. Эвелин Вуд пишет, что этот головной убор, который так любили генералы, был совершенно бесполезен и беспощадно выбрасывался солдатами. Уже зимой не осталось батальонов, где его можно было увидеть.{894}
Государственным деятелем муж королевы Виктории, может быть, был и не самым плохим, но что касается его деятельности по реформированию военной формы, то тут он оказался ничуть не лучше нещадно критикуемого Николая I. Кроме неудобного кивера, он одел тяжелую кавалерию в 1842 г. в неудобные каски, скопированные им по примеру пруссаков с русских.{895} И то, и другое было вызвано желанием его придать английской армии европейский облик.
Все вещи были собраны в пак, который солдаты несли в руке. Мы помним, что ранцы, оставленные на кораблях, англичане назвали большой ошибкой. И дело было даже не в том, что их содержимое разворовали славные наследники Нельсона. Ранец в той или иной степени предохранял вещи от промокания. Когда полил дождь, то всё, что было в пакете, быстро промокло и в результате, например, офицеры 63-го полка прятались под совершенно мокрым и протекающим навесом из вонючих одеял.
<…отсутствует с. 257…>
Россия выглядела для высадившихся врагов бескрайней степью с солеными озерами и лежавшей в пяти милях деревней. Обозревавший горизонт на юго-восток почти на двадцать миль лейтенант Ванделир с грустью констатировал: «Я никогда не видел более неинтересной страны».{896}
Действительно, на туристический круиз это было не похоже. Первая ночь на крымском побережье доставила мало приятного утомленным морским переходом и продолжающимися болезнями союзникам. Крым встретил их проливным дождем, длившимся до утра. Капрал Тимоти Гоуинг из 7-го Королевского фузилерного полка с горечью констатировал: «…Тысячи сынов Британии, которые прибыли, чтобы сражаться за королеву, были брошены на берегу без всякого убежища.
Вначале высадили пехоту с несколькими орудиями; но, как ни прискорбно, для армии, находящейся на вражеской территории, у нас был предельно жалкий вид. Палаток не было; у офицеров не было лошадей, только несколько вьючных пони; спальня и столовая сэра Дж. Брауна находились под орудийным лафетом. Но даже в этом ужасном положении нам можно было позавидовать, ведь мы, пусть и продрогшие до костей, были все-таки на твердой земле; а шлюпки с морскими пехотинцами и матросами тащили к берегу огромные плоты с лошадьми, орудиями и артиллерийскими расчетами. Начинался шторм; волны, черные, как ночь, подымались все выше, и встревоженные лошади лягались и брыкались. Несколько несчастных утонуло, когда плот перевернуло волной почти у самого берега; впрочем, мы не видели, как море всей силой обрушивалось на песчаный берег. Мы торопливо разводили костры из обломков шлюпок и плотов».{897}
Нечто аналогичное вспоминал и рядовой Дональд Камерон из 93-го Шотландского полка Аграйл и Сазерленда, которому пришлось спать, «…используя траву в качестве подстилки и камни вместо подушки».{898}
Наступившее долгожданное утро не добавило положительных эмоций. Настроение солдат было более чем минорным. «…Это было такой горестной сценой, что ни у кого даже не было желания говорить. Слой грязи, висевший на наших брюках выше лодыжек, делал нас похожими на только что ловивших рыбу в море, и на обширной равнине, насколько хватало глаз, не было топлива, и это была самая дикая местность, которую мне приходилось когда-либо видеть. Моя алая, вышитая золотом жакетка, которую я надел вчера утром, и стоившая мне двадцать гиней, была похожа на неудобную сильно потрепанную ночную сорочку…».{899}
«Первая ночь в Крыму надолго запомнится тем, кто ее пережил. Лил дождь; ветер перерос в настоящий ураган, и всем, от командиров до мальчишек-барабанщиков, приходилось пережидать его в одинаковых условиях. Лило, как в тропиках, так, что к утру мы выглядели, как мокрые курицы…».{900}
Лейтенант Пид из 20-го пехотного полка называет эту ночь, когда он промок до костей, худшей из всех ночей своей жизни.{901}
Очевидцы говорили, что после первой ночи в Крыму со многих британских офицеров слетел былой лоск и они стали похожи на солдат, такие же мокрые и грязные они развешивали мокрые пальто для просушки под лучами солнца.{902}
Подполковник Лайсонс писал сестре, что не знал ничего более ужасного, как три холодные ночи без палаток, проведенных им на берегу Крыма.{903}
Для английских солдат, большинство из которых не имело никакого боевого опыта, невзгоды и лишения первого дня пребывания на полуострове, особенно связанные с отсутствием достаточного количества воды, запасов продовольствия, усугубленные непогодой, давались с большим трудом. Так, из состава рядовых 41-го Уэльского полка основная масса солдат и сержантов были молодые люди, имевшие срок службы от 5-ти до 7-ми лет, и лишь считанные единицы из них участвовали ранее в экспедиции в Афганистан.{904} История сохранила память о некоем отставном сержанте Джеймсе Клаффее, умершем в 1920 г. Ветеран кампаний в Крыму, Вест-Индии, Южной Африке, он сражался на Альме в составе 41-го полка в возрасте 17 лет. По его воспоминаниям, он попал в Крым, прослужив в армии всего несколько недель.
Молодость английских офицеров и солдат удивляла многих. Этот факт отметила английская путешественница Аннет М.Б. Минкин, посетившая в начале XX в. Крым. Читая надписи на могилах, ее «…поразила сильнее всего крайняя молодость офицеров. Одному из них было только восемнадцать лет, многим другим только девятнадцать, огромному количеству по двадцать одному и двадцати двум годам, когда они погибли во славу своей страны».{905} Она сравнивала соотечественников с английскими военными погибшими в недавно закончившейся кампании в Южной Африке.[178]
«Было очень грустно думать, что так много храбрых английских юношей было вырвано из родных домов и оставлено лежать в этой далекой земле до того, как им исполнилось двадцать, и все это из-за вспыльчивой британской общественности, которая требовала войны во что бы то ни стало, обвиняла армию в бездеятельности, проводила оскорбительные сравнения между генералами, которые хотели отложить кампанию, и генералами, рвавшимися в бой, преуменьшала в печати силы противника и преувеличивала свои. Интересно сравнить возраст молодых офицеров, погибших на войне в Южной Африке, с возрастом героев Крыма. У мальчиков, которых послали в Крым, не было опыта войны, они были практически школьниками».{906} Но есть и другая точка зрения, гораздо менее чувственная и одновременно более правильная: адмирал Слейд говорил, что первая ночь в Крыму — это расплата британской армии за ее изнеженность, невнимание к элементарным проблемам полевого быта. Расплатой были тысячи умерших и тысячи заболевших.{907} Появились и первые случаи суицида. Откровенно завидовали французам и туркам, чьи тыловые ведомства проявили большую заботу о своих солдатах.{908} Отдельные острословы говорили, что единственными палатками в английской армии являются юбки Шотландской бригады.
Но кое-кому удалось провести первые дни в Крыму вполне комфортно. Французский 20-й линейный, заняв одну из близлежащих богатых деревень (Storoe)[179], практически не ощутил на себе ненастье.{909}
Ознакомительная версия.
