Польская армия, которой Пилсудский руководил лично с 1926 г., была отнюдь не в блестящей форме. Владислав Сикорский (1921–1922 гг. — начальник Генерального штаба, 1922–1923 гг. — премьер-министр, 1924–1925 гг. — военный министр), доверенное лицо маршала, опубликовал в 1928 г. в Париже свои воспоминания о войне 1920 г{34}. Анализируя сильные и слабые стороны польской армии, он особо подчеркивал недостатки в планировании боевых действий, указывал на пассивность и боязливость командующих среднего и низшего звена, ошибки в тактическом и оперативном планировании, неразвитость оборонительных сооружений, а также слабую подготовку офицерского корпуса. Польской армии недоставало, по мнению многих, наступательного порыва, а также способности реагировать быстро и энергично, в том числе в условиях обстрела.
В Министерстве рейхсвера в Берлине этим наблюдениям было уделено большое внимание. Они подтверждали собственные впечатления немцев и свидетельствовали о том, что после 1920 г. польская армия не достигла большого прогресса в своем развитии. Эта точка зрения была распространена вплоть до 1939 г. В 1927 г. рейхсвер провел тайную оценку состояния польской армии{35}. Немцам импонировал политический вес польской армии в государстве — это и понятно, если принять во внимание наличие в Германии правительственной системы, в которой командование рейхсвера утратило присущий ей ранее авторитет.
Хотя Франция и отдавала предпочтение партнерским отношениям с Польшей, та располагала старым вооружением и слабо развитой военной промышленностью. При 28 миллионах жителей в численном отношении Польша, страна, намного уступающая по площади Германии, в случае войны могла вывести на поле боя куда более сильную армию. Численность польской армии в мирное время составляла 320 тысяч человек, что в три раза превышало численность рейхсвера. Если такую армию распределить на два фронта, то большой угрозы она представлять, по мнению немцев, не будет.
В Берлине, кроме того, увидели, что офицерский корпус польской армии недостаточно профессионален; был учтен и национальный фактор. Лишь 58% населения принадлежало к числу «чистых поляков». Во время Первой мировой и в войну 1920 г. поляки — выходцы из бывших немецких областей в культурном отношении занимали самый высокий уровень и «зарекомендовали себя под началом хороших командиров как довольно хорошие солдаты». Выходцы из Конгрессовой Польши в культурном отношении занимали самый низкий уровень и, неся службу под началом русских командиров, оказывались как солдаты несостоятельны. В случае войны национальный вопрос «мог бы оказать решающее влияние на надежность и боеспособность польской армии» — прогноз, который сыграл свою роль в 1938–1939 гг. Наряду с другими меньшинствами в составе польских войск присутствовали украинцы (17,9%), евреи (10,7%) и немцы (5,7%). «Более всего поляки ненавидят украинцев из Восточной Галиции. […] Евреи тоже угнетаются поляками»{36}.
Авторы исследования делают заключение, что численности польских войск недостаточно, чтобы обеспечить полную безопасность границ государства. Поэтому в Варшаве — и это шло вразрез с представлениями французов — делали ставку на подвижные мобильные части, в духе военного мышления немцев. Польская армия в конце 1920-х гг. располагала некоторым количеством устаревших танков, в основном речь шла о легких бронеавтомобилях (едва ли засекреченные опытные разработки рейхсвера выглядели лучше), но в случае войны имеющихся единиц техники было достаточно, чтобы сформировать две механизированные дивизии. Ввиду плохого состояния дорог поляки вместо механизированных боевых средств делали ставку на кавалерию — наблюдение, которое позволяло говорить об отсутствии у Польши намерений вторгаться в Германию{37}.
И если правда, что польские стратеги, организуя оборону страны, исключали войну в условиях двух фронтов как способ противостояния немецко-российскому альянсу (поляки рассчитывали на вмешательство Франции в случае нарушения неприкосновенности ее западной границы), то можно предположить, что они, скорее, ожидали повторения войны с Россией. Однако какие существовали методы оценки способностей и намерений Красной армии?
В июне 1926 г. командование сухопутных войск Германии подготовило обстоятельный тайный документ, в котором в ясной и четкой форме излагались слабые стороны возможного союзника; в то же время ему приписывался значительный потенциал{38}. Военная кампания 1920 г. ознаменовалась серьезными начальными успехами, однако Красная армия не смогла отразить «мощный, скоординированный контрудар». Причина, по мнению авторов, заключалась не в высшем руководстве (Тухачевского, ставшего начальником Генерального штаба, старались не критиковать), а в младших командирах, которых подбирали преимущественно с учетом их политических взглядов. В качестве причины называлась «слабая» дисциплина простых солдат, которые воевали только из страха перед доносчиками и начальством. Однако даже убежденные коммунисты, оставив службу и вернувшись в сельскую местность, вскоре снова превращались в «антикоммунистически настроенное крестьянство». Тем не менее солдаты Красной армии в противостоянии «всякому внешнему врагу (тем более что советское правительство умело использовало национальные чувства русских) были готовы в любое время отправиться на войну и пожертвовать собой во имя Родины».
Предпринятое между тем сокращение армии и превращение ее в профессиональную численностью 400 тысяч человек привело к существенному прогрессу во всех областях. Поэтому Сект в преддверии подписания германо-советского Берлинского договора счел уместным принять у себя делегацию, возглавляемую Юзефом Уншлихтом, заместителем наркома по военным и морским делам. Подписывая в 1926 г. этот договор, Германия гарантировала СССР соблюдение нейтралитета в случае ведения последним оборонительной войны. Тем самым Москва в случае конфликта с Польшей, а именно о нем в конечном итоге и шла речь, получала гарантии поддержки со стороны Германии. Франция в этом случае едва ли смогла бы оказать помощь своему политическому союзнику. То, что о нейтралитете Германии речи идти не могло, подтверждал факт усиления секретного сотрудничества в военной сфере. Среди прочего была построена танковая школа в Казани и принято решение о развитии летной школы в Липецке{39}. Была достигнута договоренность и о взаимном участии сторон в маневрах, учениях, обмене опытом Генеральных штабов{40}.
В последующие годы отношения развивались, несмотря на трудности, удовлетворительно, даже с учетом того, что советская сторона держалась все более уверенно, а у немцев не было полной уверенности в отношении гарантий инвестиций в СССР. Однако периодически поступали обнадеживающие сигналы. Руководитель отдела Т-3[13] полковник Хильмар фон Миттельбергер сообщал по итогам инспекционной поездки по Советскому Союзу, что бывший лейтенант царской гвардии (подчеркнуто) и теперешний начальник Генерального штаба Красной армии Михаил Тухачевский чрезвычайно умен и честолюбив. «Общеизвестно, что он является коммунистом только по соображениям оппортунизма. В нем присутствует достаточно мужества, чтобы совершить отход от коммунизма, если это ему покажется целесообразным с учетом складывающейся обстановки. В случае “переворота” Советская армия будет играть решающую роль. Уже сейчас она все больше отходит от идеологии партии»{41}.
Войсковое управление, то есть засекреченный немецкий Генеральный штаб, с зимы 1927/28 г. привлекало к участию в учебных поездках представителей Министерства иностранных дел. При этом принципы планирования и процессы принятия решений в условиях войны отрабатывались в приближении к реальности на уровне штаба. Что касается предполагаемой политической обстановки, то, хотя здесь речь шла только о фикциях, можно не сомневаться в том, что дипломаты и офицеры делились своими предположениями по поводу вероятных сценариев.
Организаторы штабных учений 1927/28 г. исходили из предпосылки о распознанном накануне конфликта намерении Польши занять Восточную Пруссию без проведения мобилизации. С целью поддержки поляки проведут несколько атак на остальной территории Германии, в качестве авангарда будут использовать нерегулярные части. Конфликт будет разворачиваться как конфликт между Германией и Польшей, так как отношения Германии и Франции нормализовались, а Россия столь сильно охвачена внутриполитической борьбой, что не представляет угрозы для Польши. Основанием для данного предположения служила борьба за власть, происходившая между Сталиным и Троцким, который уже в 1925 г. утратил свой пост наркома обороны и на момент проведения Германией учений был официально отправлен в ссылку.
В ходе этих учений специалисты, по их собственным заявлениям, оценивали военную ситуацию как «чрезвычайно благоприятную», что дало представителю Министерства иностранных дел повод для злорадного замечания: «Далее будет, по всей видимости, выдвинуто предположение о том, что Англия стала жертвой землетрясения в море, Америка отчасти в результате ураганов, а отчасти в результате ложных спекуляций оказалась на пороге разрухи, а Чехословакия в это время целиком и полностью была поглощена заключением конкордата»{42}. И тем не менее начальник Войскового управления Вернер фон Бломберг в результате проведения маневров вынужден был признать, что перспективы Германии с учетом нынешнего состояния вооружений были отнюдь не благоприятны. Даже если бы Германии пришлось противостоять одной лишь Польше и та, в свою очередь, не имела бы поддержки союзников, то Германия смогла бы «лишь непродолжительное время и с потерями обширных территорий оказывать более или менее перспективное сопротивление». Оборона изолированной Восточной Пруссии и необходимость организации снабжения по морю доставляли немцам немалое беспокойство.
