ожидали французов как победителей – и даже увидев их пленными, не могли рассеять своего страха. Продолжительный гул пушек уведомлял их, что сражение еще не кончилось и самый вид пленных, надеявшихся быть отмщенными, подтверждал это. Один кирасирский офицер особенно заметен был по своей гордой мине, прекрасной осанке и презрительной улыбке, с которой внимал радостному крику черни. «Император, – будто говорил он им, – сейчас будет здесь». Нахмуренные брови его и яростное движение руки- все выражало роковые последствия прибытия императора.
И действительно, сражение продолжалось с яростью, беспрестанно возрастающей, на миг оно затихло в центре и на правом крыле; но вскоре возобновилось еще с большим ожесточением. Атаку начали кавалерийские колонны, следовавшие одна за другой, подобно разъяренным волнам бурного моря. Бельгийская конница, выставленная вперед для сопротивления, обратилась в бегство и рассыпалась в величайшем беспорядке.
Первая артиллерийская линия наша, состоявшая из 30 пушек, была отбита французами, и канониры получили повеление, покинув пушки, отступить в середину пехотных каре; но неприятель не мог ни овладеть пушками, ниже сделать им какое-либо употребление. Тогда сцена сражения приняла необыкновенный вид: многочисленные корпуса французской кавалерии яростно устремились на малые каре нашей пехоты в намерении разорвать оные; но все усилия их остались тщетны.
Между тем конная артиллерийская бригада, находившаяся под начальством несчастного майора Нормана Рамсея, начала палить по колоннам. Они несколько раз подавались назад, но только для того, чтобы потом устремиться с новой яростью и напряжением, которое, казалось, почти несвойственным духу и силам человеческим. Всякий раз, когда французская кавалерия принуждена была отступать, наши артиллеристы из каре, в которых они находились в безопасности, прибегали к своим пушкам – и губительный огонь преследовал эскадроны, сражавшиеся в отступлении. Особенно достойны замечания два артиллерийских офицера, которые, выбежав из каре в ту минуту, когда отступала кавалерия, зарядили одну из оставленных пушек и выпалили по кавалеристам. Один французский офицер, заметив, что сие действие, будучи повторено несколько раз, произведет значительную потерю в людях, остановился подле пушки во время отступления своего эскадрона и замахнулся шпагой, как бы грозя английским офицерам, чтобы не приближались снова. Он был тотчас убит гренадером; но его великодушное пожертвование собой спасло большую часть его товарищей. Многие французские офицеры оказали подобное усердие к защите дела, в котором они, по несчастью, приняли участие с таким жаром. Один штаб-офицер, подведя солдат своих весьма близко к пехотному каре нашему, вдруг был оставлен ими, когда англичане открыли огонь. В критическом положении он бросился на штыки неприятельские, простирая руки и как бы ожидая пули, долженствовавшей поразить его. Он был тотчас убит, ибо в сию минуту войска не могли иметь никаких сношений.
С другой стороны, хладнокровие наших солдат простиралось до такой степени, которая может показаться несбыточной: посреди ужасного шума, производимого кровопролитной сечей, все приказания начальников исполняемы были с такой точностью, что адъютанты безопасно могли пробегать строи пред наступлением решительной минуты. Каждая фаланга, образуя непроницаемую крепостцу, защищалась отдельно; а все вместе, с помощью перекрестного огня, взаимно обороняли друг друга и наносили ужасную гибель неприятелям, которые несколько раз покушались отрезать фланги и даже задние ряды. Немцы, ганноверцы и брауншвейгцы соблюдали одинаковый порядок и производили огонь с такой же дисциплиной, как англичане, с которыми они были перемешаны. Несмотря на столь благородное и мужественное сопротивление, положение нашей армии становилось более и более критическим. Герцог Веллингтон выставил в первую линию самые лучшие войска свои; они уже много потерпели, те же, которые долженствовали подкреплять их, оказались в некоторых случаях слабыми и неспособными выдерживать такой ужасный напор. Он сам был свидетелем бегства одного бельгийского полка в то время, когда проезжал заднюю сторону холма для приближения второй линии к первой. Герцог прискакал к ним, остановил бегущих и соединил их в намерении подвести к огню. Белги тотчас закричали: «Вперед! вперед!» – и так как они хорошо обучены были во французской службе, то и шли в надлежащем порядке, вытянувшись и подняв голову вверх со всей воинской точностью. Но, выйдя из-за холма и снова подвергнувшись густому граду пуль и картечи, они тотчас покинули своего генерала, предоставив ему искать себе сотоварищей более решительных. Тогда он обратился к брауншвейгскому полку, который повиновался с меньшим энтузиазмом, нежели храбрые белги, но сохранил свое место с большей твердостью.
На другой стороне ганноверские гусары Камберлендского полка должны были также подкреплять наступление английских войск. Неустрашимый их предводитель не слишком торопился к исполнению своего долга, так что адъютант, посланный от герцога Веллингтона, принужден был объявить ему, чтобы он шел вперед или ретировался назад, дабы не подать худого примера прочим войскам. Полковник принял со всей важностью эти слова за приказание, предоставлявшее ему на выбор то или другое – и, поблагодарив адъютанта за внимание герцога, не желавшего подвергнуть полк его жестокому огню, объявил, что займет позицию позади деревни Сен-Жан. В самом деле он исполнил сие с досадой на адъютанта, осыпавшего его самыми обидными упреками. Этот случай, хотя весьма неприятный сам по себе и могший повлечь за собой гибельные последствия, был, однако же, столь забавен, что герцог Веллингтон и все окружавшие его не могли удержаться от смеха, когда рассерженный адъютант начал рассказывать о случившемся. Я слышал, что многие офицеры и солдаты бежали из сего полка и присоединились к другим кавалерийским корпусам, стараясь смыть позор свой в крови врагов. Но их бестрепетный вождь не почитал еще себя безопасным в избранном им посте и удалился в Брюссель, где произвел страшную тревогу, распространяя слух, что французы его преследуют.
Не думайте, чтобы я приводил сии обстоятельства для порицания национального характера ганноверцев и белгов; другие полки их достойно поддержали славу свою на поле сражения; но это я пишу для тех, которые говорят, что герцог, имея силы почти равные Бонапартовым, долго боролся с ним. Можно сказать по всей справедливости, что первая линия, подкрепленная несколькими полками второй, одна выдерживала весь напор: следовательно, весьма неблагоразумно было бы действовать наступательно даже в то время, когда англичане получали решительные выгоды; на новобранцев же, составлявших большую часть войск, назначенных для подкрепления первой линии, нельзя было положиться. Конечно, 80 000 англичан кончили бы сражение в два часа; но тогда оно не было бы так решительно, потому что французы, не слишком изнуренные краткой битвой, могли принять лучшие меры для прикрытия своей ретирады.
Между тем сражение продолжалось на всех пунктах, а центр и левое крыло были атакуемы с чрезвычайной яростью. Наконец французы овладели укрепленным местечком Ге-Сент, находившимся в центре английской армии.
