Правая дорога от перекрестка также простреливалась, сначала на участке от штаба бригады в казарме «Чича» до корпуса в казарме «Сельо», а затем и дорога до Добрыни-4. Путь в Касиндол, дорога в село Войковичи, следующая затем в сторону Тырново, тоже была опасной, так как часть села Войковичи и участок дороги на Тырново, простреливались неприятельскими снайперами с горы Крупац. Заграждения в виде деревянных щитов, земляных насыпей, порой — материи, натянутой между столбами и деревьями, бетонных плит устанавливались весьма халатно, поэтому отдельные участки были очень уязвимы. При этом не каждый участок было возможно закрыть. В таких условиях нелегко сориентироваться, какой участок более безопасный: это было особенно сложно для приезжих из других мест Республики Сербской.
Естественно, снайперский огонь не велся без остановок, можно было до десятка раз проскочить по одному месту, прежде чем пуля просвистит над головой. Но и потери здесь были не малые, как среди гражданских лиц, так и среди военных.
Не меньшую опасность представляли мины и снаряды противника, которые не разбирали людей, кто из них гражданский, а кто военный. Вообще трудно было отделить военные цели от гражданских. «Бункеры» зачастую размещались в подвалах жилых зданий, а зенитные установки били из жилых массивов, поэтому как сербы, так и мусульмане особенно в целях не разбирались.
Международное сообщество обвиняло, странным образом, только сербов в обстрелах «мирных кварталов Сараево», хотя, что это такое — никто не понимал.
Не знаю, что происходило в то время в мусульманском Сараево, но по рассказам и по информации СМИ, жизнь там тоже была не легкой, но все-таки шла свои чередом, независимо от военных действий.
Люди все же веселились, решали житейские проблемы, женились, разводились, появлялись на свет дети, но вот только умирали гораздо чаще. Нельзя сказать, что к смерти здесь привыкли, но она была неизбежностью. Тем более, воевали-то не иноязычные люди, пришедшие откуда-то издалека, а воевали и погибали представители одного, по сути, народа, жившие друг с другом в мире многие годы, породнившиеся между собой. У многих сербов жены, матери, и ближайшие родственники были мусульманами или хорватами. С началом войны одни связи разорвались, другие поддерживались по телефону или письмами, иные использовались в корыстных целях. Закономерно, что нередко были негласные договоры о взаимном неведении огня, хотя опять-таки никто не был застрахован от какого-нибудь «терминатора».
Находясь в Гырбовице, я убедился, что это не Сталинград, а скорее, Бейрут. За исключением жилых массивов Отес и Гырбовица, взятых сербами в 1992 году, в Сараево наступательных боевых действий глубокого характера не было, и почти все разрушения сосредоточились в узкой полосе линии фронта, но и то не особо значительные.
К тому же в Сараево постоянно находились миротворческие силы ООН, а главное — разнородные гуманитарные организации, которые никогда не задерживались там, где шла полномасштабная война. В обеих частях Сараево работали некоторые предприятия, рестораны. Правда, на Гырбовице до февраля 1994 года их было всего 4 или 5, и вид они имели неказистый, но все же это было признаком жизни и по сравнению с казармой в Семече, мне там понравились намного больше.
Район Еврейского кладбища несколько отличался от многоэтажной Гырбовице, бывшей до войны преимущественно сербской. Покинутые сербами, хорватами, мусульманами квартиры сразу же занимались сербами, сбежавшими из неприятельского Сараево или же других мест.
В районе Еврейского кладбища (по-сербски «кладбище» — «гробля», как в дальнейшем этот район и буду именовать) число пришлых было невелико, здесь проживало в основном сербское население. Заселялся и застраивался этот район с начала 1960-х годов сербами — переселенцами из сел общин Пале, Ново Сараево, Калиновик. Состав чет, державших здесь оборону, состоял зачастую из родственников, знакомых или же друзей. Это, кстати, не так плохо оказалось, потому что нигде сербам, даже с помощью ЮНА, иным образом не удавалось долго удерживать территорию. Бежать местным никуда не хотелось, да и уезжать было некуда, так как их никто нигде не ждал. Многие не хотели оставлять свою землю. Им приходилось выдерживать серьезные нападения противника и постоянно опасаться снайперского огня, мин и тромблонов.
Такая жизнь требовала определенного мужества, ведь тянулась она с апреля 1992 года. Так что убитых, инвалидов, раненных и пропавших без вести, было более чем достаточно. Люди гибли не только на фронте, но и у своих домов. Жестокость столкновений усиливало то, что с другой стороны Еврейского гробля жили в основном только мусульмане, строившие свои дома едва ли не один на другом: этот район отличался и до войны экстремистскими настроениями. Постепенно как-то сложилось мнение, что в районе Еврейского кладбища живут одни экстремисты, сербские «четники» и мусульманские «балии».
Процесс формирования современного четнического движения довольно сложен, поэтому коснусь его в общих чертах.
Постепенное принятие демократических ценностей в Югославии совпало с национальным подъемом. Это выразилось в создании ряда общественных движений. Сербский народ, благодаря тому, что сербское село было еще сильно, а православные и национальные ценности еще хранились в народной памяти, выбрал «национальные» организации. Самое сильное сербское оппозиционное движение СПО («Сербский покрет обнови» — Сербское движение обновления), ассоциирующее себя с четниками Драже Михайловича времен Второй мировой войны, поначалу включало в себя почти всех оппозиционеров (Воислава Шешеля, Мирко Йовича, Вука Драшковича) и действовало главным образом в Сербии. Оно было негативно настроено по отношению к власти, а Шешель впоследствии стал его противником. Ставший лидером СПО Драшкович установил хорошие связи с сербской эмиграцией, в том числе с «попом Джуичем», бывшим командиром четнической «Динарской» дивизии, воевавшей в Краине во время Второй мировой войны.
Другой, более лояльный власти лидер оппозиции, Мирко Йович, создал свою организацию СНО («Сербску народну обнову»), а затем и Воислав Шешель организовал «Сербский четнический покрет» (Сербское четническое движение) — СЧП. Позднее СЧП Шешеля объединилось с Народной радикальной странкой (партией) Николича, положивший начало радикальной партии, в которой Шешель стал лидером, а Николич его заместителем. Шешель так же сумел установить хорошие отношения с Джуичем (последнего еще Драже Михайлович назначил воеводой), от которого получил звание четнического воеводы. Шешель по четническому образцу стал вводить звания (наредник, десетар, поручник, капитан, майор, полковник, воевода), что, впрочем, не помешало ему еще более улучшить отношения с Милошевичем и его госбезопасностью.
Начало войны ознаменовало большой патриотический и национальный подъем. На фронт отправлялись многочисленные добровольцы, организованные в Сербии и Черногории силами СПО Вука Драшковича, СНО Мико Йовича, радикалов Шешеля и представителями других более мелких организаций. На фронте действовали добровольческие отряды «Сербской гарды» во главе с Гишком (СПО), и отряд «Бели Орлови» (СНО) под руководством известного кинорежиссера Драгослава Бокана. Некоторые добровольцы самовольно присваивали себе названия или символы того или иного движения, так как добровольческое движение развивалось весьма хаотично. «Гишка» очень скоро был убит в спину снайпером, и его движение распалось. Вук Драшкович вступил в конфликт с руководством Республики Сербской и Республики Сербской краины. Другие отряды, не имея поддержки, просуществовали недолго, и те же «Бели Орлови», начав испытывать растущее давление со стороны Республики Сербской и Республики Сербской краины, просто прекратили свое существование.
Совершенно отдельно и особое внимание занимала СДГ («Сербска добровольческая гарда» — Сербская добровольческая гвардия), во главе с Желько Ражнатовичем, по прозвищу Аркан.
Аркан, личность незаурядная, был известен ранее органам правопорядка Югославии и многих других стран, но с началом конфликта получил поддержку во власти, точнее в госбезопасности, на которую работал и до войны. Он был довольно популярен среди молодежи, а потому в людях недостатка не испытывал. В своем движении Аркан ввел жесткую дисциплину, в отличие от других добровольческих отрядов, хотя ее цели заключались не только в выполнении боевых задач на фронте, но и в «зачистке» местности. Он организовал обучение своих бойцов на полигонах ЮНА и милиции Сербии. Позднее Аркан организовал собственную партию ССЕ («Странка сербского единства» — Партию сербского единства) и даже получил место в парламенте.
Радикалы опирались на свою политическую организацию, сеть комитетов, которую они успели создать в Сербской Краине и в довоенной Боснии и Герцеговине. Четническое движение основывалось уже на базе этих комитетов. Как раз во время моего приезда в Республику Сербскую, в марте 1993 года, в городке Соколаце, состоялся большой сбор четнических командиров радикалов. На этом сборе Воислав Шешель присвоил звание воевод более чем полутора десяткам командиров, в том числе двум сараевским четникам — нашему Алексичу и «Бырнэ» (Браниславу Гавриловичу), отряд которого находился в Илидже. Алексич до войны был юристом на почте, начал свою карьеру как председатель комитета радикалов в еще довоенном Сараево. С началом войны, в апреле 1992 года, он успел собрать вокруг себя несколько десятков местных сербов, в большинстве молодежи, с которыми и принимал участие в боях за освобождение руководства СДС,[12] блокированного мусульманами в отеле «Холидей», а также в боях за школу милиции в районе Враца. Совместно действовали местные добровольческие отряды и сербские милиционеры. Тогда же сербами была взята Гырбовица, и некоторые из них начали переправляться через реку Миляцка, но сверху последовал приказ о возвращении. Последующие сербские наступления на массив Храсно закончились неудачей из-за недостатка сил и плохой организации. В районе Еврейского гробля Алексич занял оборону у самого подножия «Дебелого бырдо», в казарме бывшей ЮНА «Босут», от которой начинался подземный тоннель в горе, где находился узел связи армии. Мусульмане организовывали нападения на этот район, но сербы его отстояли.
