Ознакомительная версия.
С литературы Бестужев отчисляет теперь всем братьям по 500 рублей: «Для кого ж я работаю, – пишет, – как не для братьев. Это моя единственная отрада».
Только здоровья ему стало не хватать (от разнообразных болезней на Кавказе погибало солдат больше, чем в боях).
У Бестужева начались сердечные припадки – несколько раз откачивали.
Берже пишет: «В начале 1835 года в Петербурге распространились слухи о тяжёлой болезни Александра Александровича Бестужева (Марлинского), рядового Грузинского линейного № 1 баталиона, находившегося в то время в Черномории. Слухи эти были настолько настойчивы, что побудили графа Бенкендорфа обратиться с просьбой к кавказскому корпусному командиру, барону Григорию Владимировичу Розену, об уведомлении: “Известно ли ему, что Бестужев страдает биением сердца и что ему несколько уже раз пускали кровь”».
13 мая 1835 года Александр Бестужев подал рапорт с просьбой отбыть на Пятигорские воды.
В ходе лечения у Бестужева обнаружился солитёр и скорбутные раны. Именно тогда он стал терять свою прежнюю привлекательность: бесконечные передряги здоровья не прибавляли.
Но даже жёлтый, больной, измученный, он не потерял своего очарования.
«В первый раз, – писала мемуаристка М.В.Вольховская, – я встретила его в Пятигорске. Он стоял у источника, в венгерке, в какой-то фантастической шапочке и с хлыстиком в руке, окружённый целым кружевом дам».
Как же, живой Марлинский! Тот самый!
Там и узнал он о своём производстве в унтер-офицеры. Наконец-то.
Не окончив лечения, перебрался на Кубань. В Абине построил себе постойную избу: ковры развесил, книжки и журналы разложил, гольденбаховское ружьё – брат подарил – нашло своё почётное место.
В декабре его перевели в Геленджик, в черноморский батальон. Крепость у моря; горцы стояли так близко, что били даже часовых на валу.
Бестужев, чтоб зря времени не терять, начал изучать итальянский.
Обстановка там была, прямо говоря, отвратительной: сырость, полное отсутствие санитарных условий, кишечные болезни и никаких лекарств.
Писал оттуда: «Сапоги на ногах плесневеют». «Кровля – решето». «У меня род горячки со рвотою». «Смертность в крепости ужасная, что ни день – от 3 до 5 человек умирают».
Но там нагнало его очередное назначение: унтер-офицер Бестужев был произведён в прапорщики. И тут же был прикомандирован к Черноморскому батальону № 5, стоявшему в районе Гагр и Пицунды.
По дороге туда Бестужев остановился совсем ненадолго в Керчи и… тут же завёл роман с Антуанеттой Булгари, женой ссыльного декабриста. И влюбился так, как, наверное, не влюблялся никогда.
Потом напишет: «Я хотел её развести или увести, но двое детей помешали: она осталась с мужем, но люблю её до сих пор».
На дуэли из-за этой женщины Бестужев едва не убил её мужа; а потом и ещё одного офицера, который неразумно полез разбираться в чужом адюльтере.
На счастье, оттуда Бестужева забрал новороссийский генерал-губернатор М.С.Воронцов, совершавший на корвете «Ифигения» путешествие.
Цитируем Бестужева: «Впереди необъятное Чёрное море, со своими приютными заливами, с изумрудными волнами, с утёсами, ворвавшимися в их середину. А кругом воины, бросающие победное “ура” на ветер Кавказа в привет знамёнам нашего великого царя».
Иные скажут: сдал свою правду, поддался власти. Какие, боже ж ты мой, дураки: когда тут такие радуги, такие знамёна…
В тот месяц его известили о возможности перевода на гражданскую службу: всё-таки известный всей читающей стране писатель, и так болен, и убить могут.
Бестужев был вправе оставить войну.
Вместо этого он напрашивается в осеннюю экспедицию 1836 года – от Кубани до Анапы, в отряде генерал-лейтенанта Алексея Александровича Вельяминова.
Вернувшись 10 ноября, 15-го числа пишет брату Петру: «…Держим двухнедельный карантин на Кубани… Холод, слякоть, а мы в летнем платье и в летучих палатках, да, к довершению благополучия, почти без дров. Раз пяток в течение последних двух месяцев были в горячих схватках, а жив».
В ноябре Бестужев получает ещё одно официальное известие, что может спокойно оставить свои военные походы и перейти на гражданскую должность в Кутаиси.
Что делает этот Бестужев? Не стоит гадать: снова добивается отправления в экспедицию.
Он прикомандирован к Грузинскому гренадерскому полку.
Уже находясь там, узнал о смерти Пушкина.
23 февраля 1837-го пишет брату Павлу по поводу Дантеса: «Пусть он знает (свидетель Бог, что я не шучу), что при первой же нашей встрече один из нас не вернётся живым».
Какой был бы, в духе Дюма, или кого там, Достоевского, поворот: Дантеса застрелил Бестужев; в этот раз он в берёзку точно не целился бы. Мог и голову отрезать после, с него сталось бы.
В том же письме описывает свои метания после горького известия: «Я не сомкнул глаз в течение ночи, а на рассвете я был уже на крутой дороге, которая ведёт к монастырю святого Давида, известному вам. Прибыв туда, я позвал священника и приказал отслужить панихиду на могиле Грибоедова, могиле поэта, попираемой невежественными ногами, без надгробного камня, без надписи. Я плакал тогда, как я плачу теперь, горячими слезами, плакал о друге и о товарище по оружию, плакал о себе самом; и когда священник запел: “За убиенных боляр Александра и Александра”… эта фраза показалась мне не только воспоминанием, но и предзнаменованием… Да, я чувствую, что моя смерть будет также насильственной и необычайной».
Зря он всё это написал, третий Александр.
Некоторые исследователи считают, что скорая гибель Бестужева была в известном смысле самоубийством.
Но ведь после письма брату Бестужев написал ещё и в Петербург письмо – с предложением руки Дарье Ухтомской.
Но самое главное: он надеялся на встречу с государем, который якобы должен был приехать в Адлер. Увидеться с ним – и просить полного помилования.
«Чувствую, я бы мог быть хорошим генералом…» – незадолго до этого скажет Бестужев. Кажется, тут хранилась главная мечта его: не женитьба, и не литературная карьера, а военная.
Экспедиция была в Цебельду – там находилось в плену несколько сот русских солдат, и надо было их вызволять. Бестужев командовал стрелковым взводом.
В Цебельде решили всё миром: пленных частью обменяли, частью выкупили.
7 июня эскадра встала у мыса Адлер.
Здесь выяснилось, что государя не будет.
Бестужев неожиданно написал завещание.
Вот оно.
1837, Июня 7. Против мыса Адлера, на фрегате «Анна».
Если меня убьют, прошу всё, здесь найденное, имеющееся платье отдать денщику моему Алексею Шарапову. Бумаги же и прочие вещи небольшого объёма отослать брату моему Павлу в Петербург. Денег в моём портфеле около 4 500 р., да 500 осталось с вещами в Кутаиси у подпоручика Курилова. Прочие вещи в квартире Потоцкого в Тифлисе. Прошу благословения у матери, целую родных, всем добрым людям привет русского.
Александр Бестужев
«Привет русского» – последние написанные им слова; это важно.
На шлюпках русские пошли к берегу, где находились горцы. Началась перестрелка. Полезли в лес, увлеклись – делом заправлял молодой капитан, не понимавший, что далеко уходить не стоит: в дебрях горцам проще – они стреляют прямо с деревьев.
Бестужев только что получил должность адъютанта генерала Вольховского: по сути, он не должен был от него отходить.
Вместо этого – «Разрешите идти в цепь застрельщиков?», – спросил у генерала.
Получил отказ.
Походил туда-сюда, послушал звуки перестрелки, что-то по своему обыкновению шутил – все смеялись, но, перебивая смех, ещё раз спросил: иду?
Ещё отказ.
Переждал пять минут. Стрельба не прекращалась. Свои не возвращались.
Снова раз спросил: пойду?
«У вас и без того довольно славы». Генерал ему, кажется, даже завидовал.
«Но я всё-таки пойду?» – «Идите, только отстаньте».
Высадились. Бестужев уже понимал, в чём дело: передовой отряд попал в засаду.
Сквозь заросли, невозможными ухищрениями, со стрельбой, добрался до них, нашёл капитана. Тот говорит: мы в окружении, пусть шлют подкрепление.
Снова полез в заросли, обратно, за подкреплением. Уже вовсю шла рукопашная. По пути ввязался в поединок.
Бестужева вроде бы видели раненым; говорят, его даже пытались вытащить, но не смогли.
То ли его нёс один русский солдат, и по просьбе Бестужева оставил. То ли несли двое – и одного из них изрубили, а второй бежал.
8 июня обошли место боя и обменяли тела убитых – трупа Бестужева не было.
В донесении о погибших его имя решили не называть.
У одного из убитых горцев был замечен пистолет Бестужева.
Ещё позже на базаре обнаружили на прилавке его перстень.
Но мало ли… Тело-то где? Почему не отдали тело?
Берже сухо сообщает: «В 1837 году тогдашний корпусный командир барон Розен после покорения Цебельды занял на берегу Чёрного моря мыс Адлер (здесь погиб Марлинский) и возвёл на этом месте укрепление Святого Духа. С этого, собственно, времени начинается устройство Черноморской береговой линии, предпринятой в видах прекращения взаимодействия Турции с горцами и уничтожения торговли черкесскими невольницами, так выгодно сбывавшимися на главных рынках мусульманского Востока». (Под черкесскими невольницами имеются в виду полонянки, захваченные черкесами.)
Ознакомительная версия.
