Так началась моя новая жизнь в Израиле, в Центре абсорбции в Кармиэле, новом городе, все население которого тогда насчитывало примерно две тысячи человек. В центре абсорбции жили репатрианты из нескольких стран, в том числе и несколько бывших советских евреев, которые составляли часть ядра активистов из Риги. У нас было много общего, но учеба в ульпане не особенно интересовала меня. Я предпочитал учить иврит на улицах, беседуя с израильтянами. И действительно, вне стен ульпана мой язык улучшился. Через месяц я уже начал читать газеты. Моей разговорной речи было вполне достаточно, чтобы вести беседы.
Это было время, когда еврейские активисты и узники Сиона – выходцы из Советского Союза спонтанно организовывались, пытаясь разъяснить израильским властям, в особенности чиновникам «Натива», что действительно происходит в СССР. Мы рассказывали, что происходит с евреями, какие существуют проблемы и какова должна быть политика, которая может способствовать, по нашему мнению, успеху борьбы за выезд в Израиль. Для нас было полной неожиданностью, что вообще существует необходимость довести до сознания людей, принимающих государственные решения, что группы евреев ведут борьбу за выезд в Израиль, что организовывается движение борьбы за выезд. Сотрудники «Натива» встречались со всеми прибывшими из среды активистов. Меня тоже пригласили, и я встретился с тогдашним руководством «Натива», включая его главу Шауля Авигура.
У меня, как и у других активистов, создалось впечатление, что руководство «Натива» имеет весьма приблизительное и искаженное представление и понимание как происходящего в СССР вообще, так и положения еврев. С одной стороны, у них было относительно много информации об активистах и об их деятельности, с другой стороны, исходные предпосылки руководства «Натива» и понимание советской политики были недостаточными. Сотрудники «Натива» разбирались в советской действительности лучше других ведомств, те были почти полными невеждами в этом вопросе. Однако и их понимание проблемы оставляло желать лучшего. Одной из причин этого был традиционный недостаток профессионализма, как организационного, так и личного, которым отличалась организация. Подбор сотрудников происходил на основе личных связей и политической лояльности. Например, вплоть до конца шестидесятых в «Натив» не брали даже членов партии Ахдут ха-Авода, не говоря уже о ревизионистах. Биньямин Элиав, который обладал выдающимися личными качествами, знаниями и интеллектом, был принят в «Натив» только после того, как «раскаялся» в своих ревизионистских взглядах и заявил об этом публично. Большинство сотрудников «Натива» обладали опытом жизни в странах Восточной Европы и СССР, были знакомы с сионистской и оперативной деятельностью не понаслышке. Однако опыт – это положительное, но недостаточное условие, необходимо обучение и приобретение профессиональных навыков. Без этого опыт порою может и помешать. События в Советском Союзе отличались сложностью и высокой динамичностью. Сотрудники «Натива» не понимали происходящих перемен, они закоснели в своих устаревших представлениях. Хуже всего они понимали ситуацию с евреями, особенно того, что происходило с молодым поколением.
Сотрудники «Натива» были воспитаны в сионистских молодежных движениях социалистического толка в Восточной Европе. Им не довелось расти и учиться в советском обществе, они не понимали и не знали молодежи, которая выросла и увлеклась сионистской деятельностью в СССР. Им было трудно понять всю мощь, решимость и готовность к самопожертвованию советских евреев. Некоторые сотрудники «Натива» пережили советские лагеря, которые оставили у них ощущение почти физического страха перед ужасами советского режима. Все это мешало им правильно оценить сильные и слабые стороны советской власти, с одной стороны, и истинный потенциал евреев СССР, их мужество и готовность к бескомпромиссной борьбе, с другой стороны.
Но мы тогда ничего этого не знали. Я сделал эти выводы позже, во время моей работы в «Нативе». И, тем не менее, мы поняли, что существует несоответствие между нашей позицией и взглядами израильского истеблишмента на проблемы советских евреев и борьбу за выезд из СССР. В сущности, происходило столкновение двух радикально противоположных взглядов. Активисты движения, многим из которых сионистская деятельность стоила годов лишения свободы, по праву считали, что они могут и должны помочь Израилю своими знаниями, опытом и связями с евреями, которые остались в СССР. Позиция тогдашнего руководства «Натива» была прямо противоположной. Согласно их позиции, после приезда в Израиль активисты не должны принимать участия ни в какой форме в деятельности, связанной с советскими евреями. Более того, израильское руководство было убеждено, что нельзя вести открытую борьбу с Советским Союзом за выезд евреев, поскольку СССР – государство настолько сильное и жестокое, что может позволить себе не считаться с мировым общественным мнением и давлением. Открытая борьба только подвергнет советских евреев опасности. Более того, по оценкам сотрудников «Натива», лишь малая часть советских евреев захочет выехать в Израиль. В лучшем случае – несколько тысяч, с натяжкой тысяч десять, максимум двадцать, и этот процесс займет много лет. Сотрудники «Натива» не могли понять, как евреи, на протяжении двух поколений оторванные от своей традиции и культуры и воспитанные большевистской властью, вообще могут задуматься о выезде в Израиль. Мы же считали, что Советский Союз намного слабее в противостоянии с Западом, а серьезное международное давление, продуманное и согласованное, обеспечит евреям безопасность и в конечном счете приведет к тому, что СССР откроет двери для выезда в Израиль. Мы обнаружили, что большинство израильского истеблишмента панически боится Советского Союза и его мощи. Надежды евреев помочь своим друзьям и государству Израиль в борьбе за выезд в Израиль очень быстро растаяли. Активисты начали искать другие пути помочь своим друзьям в СССР.
В «Нативе» решили малой кровью отделаться от активистов и подкупить некоторых из них обещаниями помочь с жильем или работой. Я находился в стороне от всех этих игр. По сравнению с остальными у меня было преимущество: я был моложе других и у меня не было семьи. Естественно, что все они были заняты проблемами трудоустройства и жилья – они отвечали не только за себя, но и за своих близких. Я же был молод, не обременен семьей, свободен и, конечно, мог больше себе позволить. Кроме того, я был другого склада и вырос в другом окружении. Между мной и большинством вновь прибывших активистов была разница в целое поколение. Молодежь моего возраста была в большинстве своем уже менее запуганная, более дерзкая, свободная и раскрепощенная. Большое значение имело и то, что я вырос и воспитывался в России, в Москве, в отличие от остальных, приехавших в Израиль из союзных республик. Они впитали свое еврейство дома, в ближайшем окружении. Я же родился в ассимилированной семье и не перенял традиционного еврейского подхода, готовность «устраиваться», приспосабливаться к среде. Хорошо это или плохо, но моя ментальность отличалась от ментальности, привычек и комплексов евреев из провинции.
При этом часть активистов находилась в плену своих политических взглядов. Некоторые выходцы из Прибалтики были связаны семейными или дружескими узами с членами «Бейтара», а некоторые из них состояли в «Бейтаре» в прошлом. Это влияло как на их поведение, так и на отношение к ним истеблишмента, партии МАПАЙ и Рабочих партий. Политические мотивы, сведение старых и новых счетов и комплексы стали неотъемлемой частью дискуссии между сторонами и уводили в сторону от принципиальных проблем борьбы за выезд. Были среди нас и такие, которые утверждали, что сопротивление израильской бюрократии активной борьбе – это результат социалистической идеологии и недостаточной преданности идеям сионизма. Некоторые дошли до утверждений, что социалистическое мировоззрение мешает израильским чиновникам выступить против Советского Союза. В ретроспективе времени я могу сказать, что эта оценка идеологических причин была неверной. Хорошо изучив израильскую бюрократическую систему, я пришел к выводу, что главной проблемой были профессиональные качества этих чиновников. У меня нет никаких претензий к их преданности делу выезда евреев Советского Союза в Израиль. Скорее наоборот.
Одним из предметов разногласий были передачи «Голоса Израиля» на идиш и на русском языке. За пропагандистское содержание передач отвечал «Натив». Он же раздобыл финансирование для приобретения передатчиков «Голоса Израиля», чтобы вести трансляцию на Советский Союз. Все мы жаловались на бесцветное содержание этих передач, низкое качество материала, замалчивание любой информации о борьбе за выезд, убогий русский язык. В Израиле тогда господствовало мнение, что недопустимо какое-либо упоминание проблем репатриации из СССР. Аргументировали это тем, что Советский Союз опасается давления арабских государств и если такая информация будет опубликована, то это может поставить сам выезд под угрозу. На самом деле не было никаких оснований предполагать, что советские власти требуют держать в секрете сообщения о выезде евреев Советского Союза в Израиль. Элементарные профессиональные проверка и анализ сразу бы прояснили ситуацию. Так была утверждена ошибочная концепция, которая на многие годы определила политику Израиля. И много позже, по прошествие тридцати лет, я опять столкнулся с таким же непрофессиональным подходом израильских спецслужб, базирующимся на ошибочных оценках уже российской действительности. На самом деле на все претензии, которые представители арабских стран пытались высказать по поводу выезда евреев, советские сотрудники отвечали: «Арабские страны дали Израилю миллион репатриантов. Не вам предъявлять нам претензии по поводу нескольких сотен человек в год».
