Российские коллеги здешнего крапивного семени выли бы от зависти, узнав в точности, как здесь обставлено дело. Самые любимые присказки местных чиновничков — «Quien sabe?» и «маньяна» — «завтра». Мазур полагал сначала, что ржавые колеса и прочие приводные ремни начнут вертеться быстрее, если в ход пойдет то, что здесь именуется «мордида», а по-русски — «на лапу», однако Кацуба обескуражил, авторитетно разъяснив, что мордида помогла бы ликвидировать процентов двадцать пять волокиты, и не более того. Просто порядки таковы, и точка…
Однажды оказалось, что их дипломатические паспорта не только не помогают, а в парочке случаев даже мешают. Будь у них простые туристские визы, сэкономили бы часа три, убитых на визит в мунисипалидад — городскую управу. Мазур уже отчаялся хоть капельку понять здешний механизм, покорно таскался за спутниками по коридорам и кабинетам, механически повторяя то, что ему подсказывали, подписывая, что подсовывали, а в иных случаях, наоборот, протестуя и отказываясь по наущению Кацубы подписывать — однажды даже добросовестно орал на пожилую канцелярскую крысу, грозя жалобой лично президенту и дипломатическим скандалом (что на крысу особого впечатления не произвело, но таковы уж были правила игры — отчего-то именно в этом кабинете требовалось орать, пугая, что из-за этого вот субъекта Россия немедленно разорвет отношения с Санта-Кроче).
Из мунисипалидад отправились в министерство общественных работ, почему-то ведавшее еще и почтой, — дабы получить закорючку, позволяющую отправлять свою корреспонденцию на каких-то льготных условиях (они вовсе не собирались никому писать, но тем не менее закорючку получить были обязаны). Оттуда — в министерство здравоохранения, заверить дубликаты своих свидетельств о прививках.
Разрешение на временное обладание парой самозарядных винтовок, парой помповушек и парой револьверов выдали в полицейском управлении за четверть часа. Вот только потом пришлось подниматься на шесть этажей выше, чтобы все эти стволы зарегистрировать, — почему-то не там же, в полиции, а в департаменте общественной безопасности, подчинявшемся той же мунисипалидад, но разместившемся от нее за пять длиннейших кварталов. Мало того, оружие разрешалось содержать в готовом к стрельбе состоянии лишь за административными границами столицы. И посему они потащились еще за два километра, где в конторе, чье официальное титулование тут же вылетело у Мазура из головы, скобы, спусковые крючки, затворы ружей и барабаны револьверов опутали прочными шнурами, украсив каждый ствол двумя казенными печатями, а потом еще упаковали все по отдельности и свертки опять-таки запечатали, трижды объяснив согласно длиннейшей инструкции, что нарушение печатей в пределах столицы позволяет официально и автоматически причислить нарушителей к герильеро и прочим антиобщественным элементам.
И снова министерство общественных работ — получить разрешение на официальный наем при необходимости подданных Санта-Кроче в качестве подсобных рабочих экспедиции. Спуск двумя этажами ниже — получить свидетельство, гласящее, что господа дипломаты едут в глубинку не просто так, а как раз и являются научной экспедицией. Субъект, безусловно, не обладающий чувством юмора, долго растолковывал, что проводников, поваров и проституток они вправе нанимать без регистрации, а вот лодочникам, носильщикам и охотникам обязаны выдавать должным образом оформленные квитанции, иначе рискуют вступить в конфликт с налоговым управлением. Мазур, не удержавшись, поинтересовался, почему такие льготы для трех первых категорий. Субъект, ничуть не удивившись, объяснил, что льгот никаких нет, просто проводникам, поварам и проституткам обычно платят по твердой, известной фискальным органам таксе, а вот прочие требуют денежку по договоренности. И в доказательство предъявил длиннющий циркуляр, любезно предложив перевести вслух на английский, но Мазур отказался.
Управление железной дороги — еще одна закорючка, дающая некие льготы при путешествии поездом (должно быть, заключавшиеся в том, что их не станут выпихивать на полном ходу, как, не исключено, поступают с лицами, льгот не имеющими). Управление речного транспорта — то же самое (видимо, не имеющих льгот вполне могут выбросить за борт, привязав к ногам колосники).
Некстати оказалось, что в департаменте Чаулуке, который их поезд будет пересекать на протяжении километров пяти, только что из-за герильеро введено военное положение, и следует получить в военном министерстве еще одну закорючку. И они отправились бы туда, как три дурака, но другой чиновник, слышавший разговор, поправил коллегу: положение объявлено не военное, а осадное, значит, сеньорам нет нужды тащиться через полгорода в военное министерство, достаточно заглянуть в главный департамент общественной безопасности. Мазур едва не расцеловал этого симпатичнейшего человека, но побоялся, что могут неправильно понять.
Всезнающий Кацуба рассказал, что случаях в трех виной всему даже не бюрократия, а здешнее национальное своеобразие. Жители республики делились на гачупино (потомки испанцев), юропо (потомки выходцев из Европы), чоло (метисы с индейской кровью), кахо (метисы с негритянской кровью). Сие придавало порой бюрократическим игрищам особую запутанность — подполковник готов был поручиться, что их лишний раз гоняли по этажам министерства общественных работ только потому, что некий гачупино внутренне возмутился тем, что ему нечто смеет «предписывать» некий чоло. А избавивший их от лишней поездки в военное министерство альтруист и не альтруист вовсе — просто он, юропо, рад был при посторонних посадить в лужу кичливого гачупино, перепутавшего военное положение с осадным…
Но вот настал великий миг — они добрели до последнего бастиона коварного противника, скрывавшегося за невинным названием министерства природных ресурсов, коему подчинялся «заповедник». Мазур уже ничему не удивлялся и ничего не хотел — как автомат, шагал по коридору, держа под мышкой роскошную кожаную папку на молнии. В папке хранились подготовленные неизвестными спецами подробные материалы, неопровержимо свидетельствовавшие, что их хозяин, то есть Мазур, принадлежит к шизанувшемуся племени упертых фанатиков, свято верящих в летающие тарелки, контакты с высшим разумом посредством обычного пылесоса и лохнесское чудище. Правда, согласно папке, бзик у Мазура был несколько иной — он был убежден, что задолго до ледникового периода на территории Санта-Кроче существовала высокоразвитая цивилизация, следы каковой он и рассчитывал обнаружить на Ирупане.
Такого позора он еще не испытывал. При одной мысли, что придется излагать эту галиматью серьезному взрослому человеку, занимающему немаленький пост, бросало в краску. Но коли уж собака попала в колесо…
А защитник последнего бастиона пост занимал определенно немаленький, судя по обширной приемной с набором всевозможнейших канцелярских игрушек и невероятно холеной секретаршей, вряд ли умевшей обращаться и с десятой частью всего этого. Правда, их в приемной долго не мариновали. Едва услышав их имена, красотка хлопнула длиннющими ресницами, для порядка постучала пальчиком по клавишам какого-то никелированного ящичка и объявила:
— Дон Себастьяно Авила вас немедленно примет, сеньоры…
Да, это был дон! Лет шестидесяти, но прямой, как клинок шпаги, с благородной седой шевелюрой и черными усами а-ля Бисмарк, орденской ленточкой в петлице безукоризненного черного пиджака и властным взглядом, он не мог быть простым сеньором — исключительно доном…
Впрочем, прием был не ледяным, а довольно теплым, киска из приемной, умеренно колыша бедрами, принесла кофе и здешний коньяк. Мазур, ухитрившись ни разу не покраснеть и не сбиться, кратко изложил суть овладевшего им безумия и выразил надежду, что обнаружение следов могучей сгинувшей цивилизации принесет Санта-Кроче мировую известность, не говоря уж о невероятном подъеме туристской индустрии. Дон Себастьяно слушал все это с невозмутимостью истинного кабальеро, отнюдь не склонного сразу же хвататься за телефонную трубку и набирать номер ближайшей психушки только потому, что собеседник именует себя Наполеоном Бонапартом.
— Ну что же, дон Влад… — задумчиво сказал сановник, когда Мазур умолк, внутренне сгорая от стыда. — Мы давно уже стали демократическим открытым обществом, развивающим контакты самого разнообразного характера, в том числе и, гм… научные. Идея не нова, конечно, ярым приверженцем подобных взглядов, вернее, самым знаменитым на нашем континенте их приверженцем был полковник Фосетт, но он пропал без вести, побрекито[8], так и не отыскав своих затерянных городов… Конечно, места, куда вы направляетесь, гораздо более безопасны, нежели поглотившие Фосетта джунгли, к тому же на дворе двадцать первый век… Вам повезло. Еще лет двадцать назад в подобном предприятии могли усмотреть в угоду политической конъюнктуре в стране и в мире нечто ужасное и злонамеренное, вроде шпионажа… — Он тонко улыбнулся, недвусмысленно отделяя себя от авторов подобных версий. — Однако с тех пор многое изменилось, прежние порядки давно осуждены общественным мнением, невероятно глупо было бы подозревать нечто подобное — вы собираетесь в места, где единственными стратегическими объектами на добрых пару тысяч квадратных километров является парочка полицейских участков да заброшенный еще в сорок девятом военный аэродром… Иными словами, я полностью разделяю одно из британских установлений: джентльмен из общества имеет право на любое хобби, не нарушающее законов, гражданских свобод других и морали…
