Бернадот, как человек очень умный, с первого дня своего пребывания в Швеции, назвав себя «настоящим гражданином Севера», хорошо оценил существовавшее там положение вещей, т. е., с одной стороны, великое значение для Швеции союза с Англией, а с другой — возможность залечить «финляндскую рану» приобретением Норвегии. Прямым последствием переговоров Чернышева была дружеская и оживленная переписка между Александром и Бернадотом[17]. Первые шаги последнего в его новом положении облегчались в значительной мере его природным умом, любезностью, предупредительностью, а в особенности его внимательным отношением к престарелому королю; чем более король дряхлел, тем чаще приходилось Бернадоту выступать в качестве правителя государства.
Наполеон, между тем, все еще находился под влиянием ошибочного расчета, что стоит ему захотеть и Швеция, как один человек, поднимется против России для обратного завоевания Финляндии; он знал о существовании шведской партии, еще жившей надеждой на возвращение Финляндии, но сильно ошибался в оценке ее значения; другой ошибкой его были расчеты, положенные на Бернадота; последний, впрочем, «клялся» и французскому уполномоченному в Стокгольме, что закроет шведские порты для английских товаров, и даже намекал на возможность действий против России[18]; и все это происходило одновременно с секретными переговорами с Чернышевым! Для Бернадота это было, однако, только политической диверсией, обманувшей Наполеона. Наследный принц строил свои планы в другом направлении; все его расчеты были основаны на приобретении Норвегии, в чем, он уверен был, поможет ему Александр.
Насколько в эти дни государь был убежден уже в успехе своей северной политики, можно судить по целому ряду фактов; мы выше упомянули о присоединении Выборгской губернии к великому княжеству; вторым доказательством может служить передвижение русских войск к западным границам, при чем некоторые части были взяты из Финляндии[19]; если бы царь боялся Швеции или финляндцев, он, конечно, не решился бы ослаблять свои военные силы на северной границе.
Швеция, между тем, также мобилизовалась; в 1811 г. Бернадот тоже стал собирать свои войска, подготовлять провиант и т. д.; Александр знал об этом, но, очевидно, также знал, для кого это движение подготовлялось. Наполеон, со своей стороны, услыхав об этом, полагал, что Швеция готовится к реваншу, и упрекал Бернадота… в его поспешности; последний ему ответил, что причиной мобилизации были все усиливавшиеся волнения и восстания крестьян в некоторых шведских провинциях.
Чем дальше шло время, тем все определеннее высказывалось шведское общественное мнение в пользу России и против Франции; в этом отношении помогла политике Бернадота невоздержанность французского представителя в Стокгольме; Алькье, напр., грубо отзывался и насчет самого наследного принца, что последнему не могло не быть известным; наконец, в один прекрасный день он письменно оскорбил шведского министра иностранных дел и должен был секретно быть отозванным из Стокгольма; но было уже поздно.
В начале 1812 г. Наполеон узнал, что в Петербург отправлен был из Стокгольма специальный уполномоченный для переговоров о формальном союзе Швеции с Россией; итак, жребий был брошен; Бернадот был одним из первых, изменивших своему бывшему императору; Наполеон, правда, еще не терял окончательно надежды вернуть его в свой лагерь; так, напр., когда в феврале 1812 г. жена Бернадота, соскучившись в Стокгольме, вернулась в Париж, он тайно вошел с ней в переговоры, предлагая Швеции возвращение Финляндии и 12 млн. субсидии, если только Бернадот поведет свои войска на Россию. Трудно было, однако, воздействовать этим путем на шведское правительство, тем более, что сам Наполеон действовал чрезвычайно непоследовательно: давая одной рукой, он отнимал другой, так как одновременно отдал (10 января) приказ маршалу Даву занять шведскую Померанию, что вызвало взрыв негодования в Стокгольме. (Даву занял эту провинцию 27 января 1812 г.).
Гр. Г. М. Армфельт (С.-Обен)
Насколько шведское правительство сознательно шло навстречу союзу с Россией, могут свидетельствовать протоколы королевского совета (Statsrad), обсуждавшего все pro et contra подобной политики[20]. Интереснее всего в этом отношении мнения королевских советников о Наполеоне и его образе действия; император перешел всякие границы в своем надменном пренебрежении интересами Скандинавии; шведское самолюбие было страшно задето его политикой, и чувство неприязни стало столь сильным, что заглушило собой все прежние симпатии шведов к Франции; а между тем таковые исстари были всегда довольно сильными. Заседания совета, на коих решался вопрос об условиях соглашения с Россией, имели место 9 (21) и 12 (24) февраля, причем на первом министр иностранных дел (Энгстрем) изложил историю отношений Швеции к Франции и Англии и особенно подчеркнул экономические выгоды последних; Бернадот же в своей речи остановился на политике по отношению к России и закончил, высказавшись за желательность строгого нейтралитета; к этой правительственной программе присоединились и все прочие члены совета; они также не преминули отметить перемену, происшедшую в отношениях шведов к Наполеону и заглушившую даже вековое чувство вражды к России. На втором заседании обсуждался также вопрос об отношениях правительства к Финляндии; можно ли было надеяться на возвращение утраченных провинций, спрашивали советники, и ответили почти поголовно отрицательно; эту последнюю мысль сильно поддержал Бернадот, указав, что если само возвращение и было, может быть, возможным, то таковое было бы невыгодным, а только опасным для Швеции; Финляндия, по его мнению, безусловно была необходима России по чисто стратегическим соображениям и отнятие ее от России сразу же вызвало бы новую наступательную войну последней; гораздо выгоднее было, по мнению принца, оставаться в дружбе с Россией и искать при ее поддержке вознаграждения на Западе, т. е. присоединением Норвегии. С этим согласились и прочие члены, хотя некоторые из них предложили попытаться вернуть Швеции хотя бы Аландские острова путем дружественных переговоров с Александром; несколько позднее мысль эта была снова повторена советниками Бернадота, заставившими последнего упомянуть о ней при свидании с Александром в Або; сам Бернадот хорошо сознавал бесполезность такого требования и потому не настаивал на нем. Другая часть членов совета считала безусловно обязательным сохранение переговоров с Россией в величайшей тайне, дабы наружно Швеция продолжала оставаться нейтральной; как будто можно было провести Наполеона в этом отношении! Но попытка к тому была действительно сделана, при посылке консула Сеньеля в Дрезден на свидание с герцогом Бассано; Наполеон от подобных переговоров не уклонялся, так как считал весьма для себя важным удерживать, насколько то было возможно, Швецию от открытого присоединения к России.
На Иматре (Рис. Шивляра из «Опис. путеш. Александра I в Каяну» Спб. 1828 г.)
Итак, в феврале 1812 г. политика Швеции по отношению к России ясно определилась; Бернадот сумел убедить своих советников в выгодах союза с Александром, результатом чего и явился договор 24 марта (5 апреля). Уже в первой инструкции шведского уполномоченного находим мы, что главным условием его правительства было выставлено присоединение Норвегии[21], на каковое требование Александр охотно согласился. Переговоры велись одновременно и в Петербурге и в Стокгольме: у нас — самим Александром и Левеньельмом, а в Швеции — Бернадотом и русским послом Сухтеленом; насколько обе стороны торопились, можно судить по следующему интересному факту: одновременно оказались утвержденными в Стокгольме и Петербурге два текста договора, различного содержания, при чем петербургский был более выгоден Швеции, а Стокгольмский — России; согласно первому, Россия обязалась нести расходы по содержание русского корпуса, предназначенного для действий против Копенгагена, согласно же второму расходы эти возлагались на Швецию; Александр и Бернадот перестарались в своей предупредительности. Договор был заключен и подписан 24 марта (5 апреля) 1812 г.; ст. V, между прочим, обязывала Александра, будь то переговорами или военной помощью, доставить Швеции Норвегию и гарантировать первой мирное обладание второю, не покладая оружия до осуществления сего присоединения[22]; с одной стороны, для Бернадота это явилось поддержкой его общего политического плана, с другой — для Александра — отплатой Швеции за ее новую дружбу; царь не был более одинок в своей борьбе с западным великаном. Правда, Бернадот еще раз попробовал сохранить добрые отношения и с Наполеоном, послав в Дрезден Сеньеля, но, как заметил сам Наполеон, этот шаг явился только дипломатической диверсией[23]; подобный акт Бернадота находил себе в исторической литературе различную оценку: враги принца выдвигали его как доказательство его явной двуличности, защитники же, наоборот, старались объяснить его дипломатической тактикой и стремлением сохранить Швеции нейтралитет; наконец, третьи указывали, что шаг Бернадота обусловливался его колебаниями под впечатлением дурных вестей, шедших из России; до его слуха, говорилось, доходили сомнения, обуявшие Александра накануне страшной борьбы; современникам легко могло казаться, конечно, что царь не устоит, не выдержит угроз непобедимого полководца; большинство государственных деятелей в то время было глубоко убеждено, что одного удара великой армии будет совершенно достаточно для уничтожения русских; а сдайся Александр, Швеция осталась бы беспомощно висеть в воздухе и испытала бы, конечно, безжалостную месть Наполеона. С другой стороны, последнему, хотя и сознававшему неискренность Бернадота, было, несомненно, выгодно поддерживать с ним отношения и этим препятствовать открытому присоединению Швеции к России; этим легко объясняется дружеский прием, оказанный Сеньелю в Дрездене.
